Нефритовые четки - Акунин Борис (бесплатные полные книги .TXT) 📗

Вот в чем дело! Японец запирает снаружи ставни. Я вспомнил, что Фандорин отобрал у дворецкого все ключи. Что задумал русский сыщик?

Заинтригованный, я хотел выйти наружу, но дверь террасы была закрыта. Ближе всего отсюда был служебный ход, и я поспешил туда, по пути обратив внимание, что все окна первого этажа наглухо закупорены.

Служебная дверь тоже не отворилась. Тогда я бросился к главному входу – и на пороге встретил Сибату, который преградил мне путь.

– Очень созярею, – сказал он, учтиво кланяясь. – Чеперь никто не мозет входить и выходить. Миста Фандорин сдерар из дома бутырку.

– Что? – поразился я.

– Бутырку. Запертую. Все окна и двери на дзамке. Остарось торько одно горрысько, – показал он на парадный вход и изобразил, будто пьет из горлышка. – Есри зродей Рюпен захочет попасчь внутрь, он смозет пройти торько тут.

Эта мера показалась мне довольно глупой, но я был не в том настроении, чтобы подвергать чьи-либо действия критике. Вряд ли в тот миг на всем белом свете удалось бы найти человека, придерживающегося более низкого мнения о собственной персоне.

Поэтому я лишь вяло кивнул и попятился.

– Докута Уотсон, – сказал азиат, сияя улыбкой. – У нас есчь время. Я хочу задавачь вопросы про ритературу. Мозьно?

Он взял меня под руку и повел в столовую. Я безвольно поплелся за ним и потом битый час отвечал на всякие дурацкие вопросы, касающиеся писательского ремесла – и все это под тиканье адской машины! Трудно вообразить себе что-либо более абсурдное, чем эта сцена. У меня было ощущение, что мир сошел с ума, и я вместе с ним.

Но часы на камине пробили восемь раз, и на пороге появилась фигура Холмса.

– Как вы, Уотсон? – спросил он, с любопытством поглядев на японца. – Мне снова нужна ваша помощь. Если, конечно, ваше самочувствие позволяет.

Я так рванулся из-за стола, что опрокинул стул. Должно быть, нечто в этом роде испытывает приговоренный, которому внезапно объявляют о помиловании.

– Позволяет! Я прекрасно себя чувствую! Клянусь вам, Холмс, никогда еще я не был так полон сил! – сбивчиво говорил я, следуя за ним по коридору. – Расскажите же, где вы были и что делали все это время! Удалось ли вам продвинуться в расследовании?

– Конечно, – спокойно ответил он и сунул мне в руку какой-то листок. – Сейчас я все вам расскажу.

Я хотел спросить, что это за бумажка, но получил тычок в ребра и поперхнулся. Развернул записку. Она гласила: «Слушайтесь жестов, а не слов».

Один в столовой я оставался недолго. Вскоре после того как Уотсон-сенсей и Холмс удалились, вернулся господин. Он сказал: «Все в порядке» и протянул к камину озябшие руки.

Я налил ему вина, чтобы он мог согреться и изнутри.

– Ну, что ты думаешь про это дело? – спросил Фандорин-доно.

Поскольку я ждал этого вопроса, то ответил обстоятельно.

– Очень нехорошая история, господин. Она мне совсем не нравится. Шерлок Холмс не разрешит хозяину отдать деньги. Честь не позволит великому сыщику признать свое поражение: Холмс не уйдет из замка, а это значит, что Люпен не получит своего выкупа. Следовательно ровно в полночь дом взлетит на воздух.

Господин кивнул, признавая мою правоту, и это меня подбодрило. Я продолжил:

– Госпожу Дэзу вынести из башни нельзя, это ее погубит. Мы с вами не сможем оставить бедную девушку, а значит, тоже будем вынуждены встречать новый год под этой крышей. Иначе мы покроем себя позором, который отравит нам всю оставшуюся жизнь.

Он снова кивнул. Можно было переходить к выводу.

– Значит, выход у нас только один. За оставшиеся три часа и сорок семь минут мы должны разгадать секретные письмена и найти бомбу. Иначе, плененные собственной честью, мы взорвемся и не увидим двадцатого века. А это будет очень жаль. Ведь мы никогда не узнаем, кто из нас прав.

В последнее время мы часто спорили, какой будет жизнь в двадцатом столетии. У господина предположения относительно будущего оптимистичны, я же ничего хорошего не жду. Да, люди научатся быстрее передвигаться по земле и воде, может быть, даже начнут летать по небу. Но все эти изменения затронут лишь материю. Дух же останется на прежней ступеньке развития, а что тогда проку от технических новшеств? Они принесут мало добра и очень много зла, ибо опасно доверять оружие неразумному ребенку. Но об этом я, пожалуй, напишу другую книгу. Отвлекаться от повествования – это неправильно.

Закончив безупречную по своей логичности речь, я спросил:

– Мы приняли меры предосторожности, чтобы ограничить преступнику свободу перемещения. Но мы не можем просто выжидать, это приведет нас к гибели. Как вы намерены действовать, господин? Не сомневаюсь, что вы уже все придумали. Вы разгадали, что означает «24b, 25b, 18n, 24b,25b,23b, 24b»?

– Признаться, я об этом пока не думал. – Фандорин-доно отставил бокал. – Наш британский коллега – шахматист, вот пускай он и ломает себе голову над этой комбинацией. Мы же с тобой займемся не комбинацией, а комбинатором. То есть самим мсье Люпеном. Как удачно, что наш хозяин – сторонник прогресса и дружит с электричеством. Еще чудеснее, что город Сен-Мало подсоединился к междугородной телефонной связи. Первым делом я свяжусь с комиссаром Ганимаром из парижской полиции. Надеюсь, он не забыл услугу, которую мы ему оказали. Комиссар соединит меня, с дежурным бертильонажного отдела. Должен же там кто-то дежурить, хоть бы даже и в новогодний вечер? Поскольку Арсен Люпен бывал под арестом, в картотеке должны храниться его антропометрические данные. Каким бы виртуозом маскировки человек ни был, но мы с тобой знаем, что есть черты внешности, которые не изменишь. Например, форму ушей или цвет радужной оболочки глаз… Второй звонок я сделаю в Лондон, профессору Смайли. Он домосед и наверняка встречает праздник в кругу семьи.

(Смайли-сенсей – это специалист по болезням нервной системы. В позапрошлом году он консультировал нас в деле об исчезновении леди Брокенридж. Как только закончу нынешнюю повесть, обязательно опишу то расследование, оно было необычным и поучительным. Уже и название придумал: «Печальная новелла о благородной госпоже, хитроумно погубленной неверным супругом».)

– Пожалуй, даже лучше будет сначала позвонить в Лондон, – поправился господин. – Тревога за судьбу мадемуазель Эжени мешает мне сосредоточиться на расследовании. Я опишу профессору симптомы травмы и спрошу, действительно ли так уж невозможно вынести больную из дома. Может быть, на какой-нибудь узкой доске, придерживая руки и ноги? Доктор Лебрен, конечно, крупнейший авторитет в своей области, но, как большинство французских светил, по-моему, имеет некоторую склонность к излишней театральности.

Вспомнив, как беспомощно и грациозно лежала Дэзу-сан под своим белым покрывалом, я вздохнул:

– Эта девушка похожа на облетевший лепесток сакуры. Какое печальное и прекрасное зрелище!

До сих пор разговор шел по-русски, но эту фразу я сказал на своем родном языке, потому что красивые вещи нужно говорить по-японски.

– Кстаты пло дэвушку, – ответил мне господин со своим твердым акцентом, который с годами, увы, становится все хуже. – Мы выслушалы ее отца, надо лассплосыть и ее. Не мешало бы и поподлобнее поговолыть с доктолом. Но не ланьше, чем я поговолю с плофессолом Смайли.

Он подошел к аппарату и два раза повернул рычаг, чтобы соединиться со станцией. Я стоял рядом и слушал.

В трубке откликнулся встревоженный мужской голос:

– Allo! Qui est-ce? [35]

– Monsieur Bosco? – удивился господин и извинился – как я догадался, сказав, что хотел попасть на коммутатор, но неправильно сделал вызов.

Попробовал еще раз – трубку снова снял управляющий.

В третий раз то же самое.

Тут между господином и Боско состоялось более продолжительное объяснение, после которого Фандорин-доно с обескураженным видом сказал, то есть молвил: