Secretum - Мональди Рита (читать книги онлайн .TXT) 📗
– О да, но владение языками – далеко не единственное, к чему у Жана талант, – заметил Атто. – И свое мастерство он проявляет с пером в руке. Но не так, как ты: ты творишь. Он – копирует. И в этом ему нет равных. Но поговорим об этом в следующий раз. Пойдите переоденьтесь Бюва, в таком виде вам нельзя показываться на людях.
Бюва, не сказав ни слова, удалился в соседнюю комнату, где была установлена кровать для него и стояли дорожные сундуки.
Раз уж я попал к Атто, то решил воспользоваться этим и рассказал ему о своем разговоре со Сфасчиамонти.
– Ты говоришь, черретаны. Тайные братства. Ну, если судить по словам сбира, то этот разбойник заглянул сюда случайно, причем с ножом в руке, чтобы опробовать остроту его клинка на моей руке. Очень интересно.
– У вас есть другое предположение? – спросил я в ответ на его скептическое замечание.
– О нет, ни в коем случае. Я просто размышляю вслух, – ответил он коротко, думая о чем-то своем. – Кроме того, во Франции среди нищих тоже есть нечто подобное. Хотя все только слышали об этом, но никто ничего не знает наверняка.
Окна комнаты, в которой аббат принимал меня сейчас, выходили в сад и были открыты. Аббат, в домашнем платье, сидел в замечательном кресле, обитом красным бархатом. На небольшом столике перед ним стояли остатки изысканного обеда: на блюде лежали кости большой горбуши, еще сохранившие запах дикого фенхеля. Я вспомнил, что ничего не ел с самого утра, и почувствовал, как сжимается мой желудок.
– Я слышал о некоторых старых обычаях, – продолжал Атто, массируя раненую руку, – но это вещи, которые сегодня уже немного забылись. Когда-то в Париже жил Великий Цезарь, или Король Туле, повелитель всех нищих и бродяг. Он разъезжал по городу на убогой тележке, запряженной собаками, как будто в насмешку над настоящим монархом. Говорили, что у него есть что-то вроде своего двора, пажи и вассалы во всех провинциях, он даже проводил корпоративные собрания.
– Вы имеете в виду народные собрания?
– Вот именно. Конечно, вместо аристократов, священников и высокородных дам он собирал вокруг себя тысячи калек, воров, попрошаек, мошенников, проституток и карликов… да, в общем, Я хотел сказать, там было всех понемногу, – поспешно поправился он. – Да сними же наконец этот фартук садовника со всеми инструментами, он ведь наверняка тяжелый, как я могу себе представить, – сказал он, пытаясь как-то исправить свой промах.
Я не обиделся на аббата Мелани за его неловкое замечание: я слишком хорошо знал, как много моих товарищей по несчастью – людей моего роста – населяют мрачные пещеры преступного мира. И я также знал, что мне повезло, поскольку моя судьба сложилась иначе.
Пока я с удовольствием выполнял просьбу аббата и стягивал с себя тяжелый, как свинец, рабочий фартук садовника, один из слуг попросил разрешения войти: у него было письмо для аббата.
После того как слуга удалился, аббат продолжил:
– Даже в Германии, как я думаю, всегда было нечто подобное. Эти люди называли себя братством фальшивых нищих или как-то похоже. Но существование подобных обществ держится в строжайшем секрете, и очень нелегко узнать о них больше.
– Я не понимаю, зачем делать из этого тайну? Только благородным правителям и государственным мужам надлежит вершить дела под покровом тайны.
– Ты заблуждаешься, – возразил Атто с мягкой улыбкой, рассеянно ломая печать письма и еще поглощенный нашим разговором. – Все любят тайны. Половина человечества хочет сохранить их с пользой для себя. Другая половина стремится их раскрыть, естественно, чтобы тоже извлечь из этого выгоду.
– А попрошайки?
– Как ты, наверное, уже понял, речь часто идет о ненастоящих нищих. О мошенниках. А это – уже секрет.
– Неужели действительно нужно основать тайное общество, чтобы совершать обычные мошенничества? И даже заключить союз с дьяволом, как утверждает Сфасчиамонти? Я вижу, как много в Риме нищих, особенно сейчас, в святой год. И если внимательно присмотреться к ним, то многие из них и вправду больше напоминают вероломных убийц, чем простых попрошаек. Но чтобы создавать братство, к тому же еще и запрещенное…
– А туфли? – внезапно прервал меня Атто, глядя поверх моей головы. – Вы что, хотите в этой обуви сопровождать меня?
Бюва вошел в комнату, вымытый, причесанный и в чистой одежде, однако темно-зеленая кожа его башмаков была заметно потертой, а в нескольких местах даже порванной, один каблук треснул, а застежки почти отвалились от кожи и болтались.
– Я забыл свои новые туфли во дворце Роспильози, – набрался храбрости ответить писарь. – Но я клянусь, что заберу их еще до вечера.
– Смотрите, как бы вы не забыли там собственную голову, – вздохнул аббат, и в его расстроенном голосе прозвучало презрение. – И не тратьте время на пустяки, как обычно.
– Как себя чувствует ваша рука? – поинтересовался я.
– Великолепно. Я люблю, когда меня режут на куски острым ножом, – ответил он, наконец-то решившись прочесть письмо, которое ему принесли.
Аббат быстро пробежал послание глазами, на его лице отражались противоположные чувства: сначала он наморщил лоб, затем широко улыбнулся, так что даже задрожала ямочка на подбородке. Затем он поднял глаза и через окно невидящим взглядом уставился в небо. Его лицо побледнело.
– Плохие новости? – осторожно спросил я, вопросительно взглянув на секретаря.
По отсутствующему виду аббата мы поняли, что он меня вообще не услышал.
Мне показалось, что, читая письмо, он прошептал: «Мария…», затем сложил его и сунул в карман домашнего платья.
Хотя он и сидел в кресле, но опирался на трость, словно эта новость тяжким грузом легла на его плечи. И за какое-то мгновение он снова стал старым измученным Атто Мелани.
– А теперь иди. И вы тоже, Бюва. Оставьте меня одного.
– Но… вы уверены, что вам ничего не нужно? – нерешительно проговорил я.
– Сейчас нет. Приходите сегодня вечером, когда начнет смеркаться.
Мы покинули аббата и по винтовой лестнице, предназначенной для слуг, спустились вниз и вышли на улицу. За какую-то минуту мы с Бюва снова оказались под палящим летним солнцем. Я был озадачен. Почему Атто так расстроился, прочитав письмо? Кто эта таинственная Мария, имя которой он прошептал с такой нежностью? Может, это была женщина из крови и плоти? Или же речь шла о Деве Марии?
«Как бы то ни было, – размышлял я, пытаясь поспеть за Бюва, – такое поведение для меня необъяснимо. Атто никогда не был фанатично верующим, насколько я помню, он не просил Бога о помощи даже в минуты наивысшей опасности. Еще более странным было бы, если бы эта Мария являлась обычной земной женщиной. Нежность, с какой аббат произнес ее имя, бледность и выражение его лица говорили о невыразимых чувствах, о давней неутоленной страсти, о сердечных муках. Иначе говоря – о любви.
Любовь к женщине – единственное испытание, на которое кастрат Атто Мелани никогда не мог решиться.
– Вам предстоит хорошая скачка под палящим солнцем, если ВЫ хотите забрать свои туфли в палаццо Роспильози, – сказал Я Жану Бюва, поглядывая в сторону конюшни в поисках конюха.
– О, горе мне, – проворчал писарь с недовольной гримасой. – А я еще даже не обедал.
Я ухватился за его слова:
– Я могу попытаться быстро приготовить вам легкий обед на кухне. Конечно, если вас это устроит…
Секретаря Атто Мелани не надо было долго упрашивать. Мы повернули назад и, ускорив шаг, через заднюю дверь быстро добрались до кухонь виллы Спада, где царила суматоха.
В кухне суетились поварята, которые мыли посуду, приносили и уносили блюда, помогали готовить суп, и помощники поваров, занятые подготовкой к вечерней трапезе. Воспользовавшись этим, я потихоньку взял трех вымоченных макрелещук, из которых уже были вынуты все кости, с гарниром из долек лимона и тонких ломтиков сливочного масла, два кренделя из пресного теста и небольшое красивое бело-голубое блюдо в китайском стиле, до краев наполненное маслинами и луковицами. Еще я раздобыл восьмушку мускатного вина. Для себя, поскольку я умирал с голоду, я отрезал пару крупных кусков от большого круга сыра, приправленного травами и медом, и завернул их в листья салата латук, уцелевшие среди остатков гарнира. Конечно, этого было мало, чтобы насытить меня после целого дня работы, но, по крайней мере, позволяло дожить до часа вечерней трапезы.