Аз Бога Ведаю! - Алексеев Сергей Трофимович (читать хорошую книгу .TXT) 📗
– Не желаю, – пробурчал он. – Хочу князю своему служить и более никому.
– Но прежде служил мне! – засмеялся слепой. – Помысли, что выгоднее: за службу данью получать, как в Руси, или от меня чистейшим златом? Хлопот всего – отмерить, взвесить. А потом утаить надежно...
Свенальд и бровью не повел, круша репьи.
– Из всех князей, кому я присягал мечом, этот малолетний тронул мое сердце, – признался он. – Не словом и не златом покорил, а дерзостью своей. Кто бы из прошлых князей посмел оскорбить меня? Кто бы решился посмеяться над старым витязем? Святослав лихо потешился, и мне по нраву его буйный дух! Поэтому хочу ему служить. Коли нет у меня ни родины, ни бога...
– Служи, служи ему, – согласился слепой. – Потакай во всем. Что ни замыслит он – ты не противься, исполняй достойно. Тем и мне послужишь. Не тяжела будет служба?
Занятие оставив, Свенальд потряс головой:
– Не уразумел... За потакание заплатишь златом?
– Более получишь, чем в этот раз.
– Чудно, – задумался он. – Мне мыслилось, ратный труд дороже. – Слепой осмелел, приблизившись к воеводе, хрупкой рукой ударил его в грудь:
– Так-таки ты согласен?
Старый наемник протяжно вздохнул:
– Не свычно мне – потакать... Уволь, не стану. Не пристало мне злато даром получать. Всю жизнь за него служил, а ныне мыслю – за веру послужу. Этот ярый детина достоин моей веры! Княгине не любы замыслы его – мне в самый раз.
– Что слышу я? – изумился слепой, и в белых очах его возникли зеницы. – Чтоб пришлый на Русь и вечный наемник за веру служил? Ей-ей, лукавишь! Или выжил из ума!
– А тебе не позволю смеяться надо мной! – Рука Свенальда потянулась к горлу – гость отпрянул. – Не всем можно тешиться над воеводой!
– Но если я не златом заплачу? – вдруг предложил покорный купец. – Мзда в этом мире имеет много сутей...
– Чем же еще, слепец? – Старый наемник отшвырнул гостя. – Ведь ты мешок с златом – вот твоя суть. Хоть и скряга, но готов и Русь прикупить, коль ею станут торговать.
– О, беден я! – взмолился слепой, вставая с земли. – Дохода мало, урон терплю. Если бы ты посмотрел, что ем и пью!
– Не властью ли ты вознамерился платить? – Свенальд заперхал горлом, что означало смех. – Такую мзду не принимаю. Кто рабства вкусил, тот лишь мечом способен править.
– Ты ведь жаждал знать, откуда родом? Где твоя сторона, отчая земля?
Свенальд вскинул брови – на мир смотрели голубые глаза!
Пахнуло смолой сосновой и горячим камнем...
– Жажду знать...
– Укажу тебе, за это и послужишь. Ну, по рукам?
Свенальд схватил его руку, как прежде не хватал и злато.
– Послужу! Но коли обманешь... Коли поскупишься... Меча марать на стану – руками разорву тебя!
– Уймись, варяже! – обрадовался слепой. – Да, я скуп, но ведь плачу. Служи, Свенальд. И получишь свою плату – умрешь на отчине своей.
– Дай задаток! – однако же потребовал старый наемник. – Так надежнее будет.
– Но чем ты желаешь получить?
– Отыщи мне сына, живым или мертвым. Ты всесведущ, невелик труд тебе будет. Что мне отчина, коли вернусь без Люта...
– Сыщу, – пообещал слепой. – Не минет и полгода.
– Нет, купец, считай, не сторговались...
– Когда же тебе надобно сыскать?
– А хоть в сей же час! Ждать могу лишь день-другой.
– Сейчас могу поведать тебе немного, – слепой помедлил, – Довольно ли будет вести, где твой сын и жив ли?
– Пока довольно...
– Жив Лют, – сообщил гость. – И в этот час плывет на корабле по студеному морю. Его княгиня услала за сокровищами на остров Ар.
– Добро, – после долгого молчания выдавил старый наемник. – Но все равно ты отыщи его и приведи ко мне.
Они ударили по рукам, после чего слепой так же незаметно удалился с воеводского двора. Свенальд же напоил коня, задал ему ржи и, дождавшись тьмы, злато перенес в хоромы, а там ковер персидский на пол бросил, ссыпал свою мзду и, запершись в покоях, стал священнодействовать. Служанка ведала его обычай и не мешала, ходя на цыпочках.
Так ночь прошла, весь день, и только к сумеркам наемник старый вышел из покоев, поел, вкусил вина и в позе горестной остался до темна. И лишь с приходом новой ночи пошел во двор, чтоб спрятать злато. Сыновью долю – треть – оставил в кошеле, иная треть полагалась дружине, а третья треть – сокровище Свенальда – обречена была уйти в тайник, суть в землю.
Весь существующий мир делился не на страны, роды и племена, не на вельмож и слуг и, более того, не на Добрых и злых людей. Все это было вымыслом досужим! Мир расчленялся всего лишь на две половины: одна таила клады, другая искала их. И в этом стремлении человеческого племени была сокрыта вся страсть, жизненная сила и неиссякаемая мощь существования мира. Поэтому старый наемник не золото в землю зарывал, не состояние прятал, а чародействовал, подобно искусному волхву. Покуда золото в кошеле или в руках – оно всего лишь сор, пыль, пух невесомый: чуть дунет ветерок – и разлетится в прах. Но если заложено в засмоленный горшок, в медный кубок или иной подходящий сосуд и в земные недра опущено под покровом ночи – оно переставало быть золотом и становилось сокровищем Свенальд священнодействовал. Шаг за шагом он обозрел весь двор и выбрал место – в глухом углу среди крапивы в землю врос тяжкий камень. Замшелый, осклизло-неподъемный, он внушал покой и вечность: он мог бы охранять не только сокровище, но, пожалуй, и прах. Старый наемник был сведущ, как следует зарывать клады. Обождав полуночного часа, он всыпал золото в медную братину и, засмолив ее, покрыл берестой, затем обернул куском конской кожи, еще раз засмолил и обвязал пеньковой веревкой, вплетая в нее былинки буковицы – травы, что оберегает клады от ясновидящих кладоискателей. Затем, таясь и озираясь, расшевелил заступом землю под камнем, а вместилище отрывал уже руками, чтобы не обиделась мать сыра земля и не исторгла сокровища. Глубоко выкопал, на длину десницы вдоль каменного бока, и было уж вознамерился, подстелив холстинку, вложить в яму братину, но вдруг пальцы его нащупали горшок – зев засмоленный! И будто опалило руку – ужели чей-то клад? Отрыв горшок, он вынул его из ямы и заперхал горлом – засмеялся: весу было в меч или даже поболее – это ли не удача?
В сей же час он поспешил в хоромы и там затеплил свечу, чтобы позреть на клад...
И тут признал горшок, содержимое его – серебро и золото – тоже было знакомым... Чуть не прослезился – как он долго живет на свете! Ведь этот клад был положен в лето, когда светлейшие князья Трувор и Синеус отплыли в Последний Путь. Сколько минуло времени? Без малого сто лет! Все, жившие тогда, давно примерли, и сам он обветшал, но золото и серебро – вот оно – светится живой слезой и горит неугасимым огнем. Что память человеческая? Подуло ветром – и уж нет ее. Сокровища же и в веках живы, поскольку золото это хранит в себе его молодость и суть бывшей когда-то службы – суть сокровенной тайны...
И новым кляпом заклепав горшок, старый наемник опустил на место клад, присыпал для верности сверху травой буквицей – старая истлела, вложил медвежий клык в яму, чтобы держал на месте клад, чтобы горшок ни в землю бы не провалился, ни исторгся бы из нее. Свенальд на этом месте посеял крапиву, ибо возврат-трава крапива не только стерегла клады, а и возвращала их, когда наступал час. Инно случается, такой крепкий оберег поставишь на сокровищах, что земля не отдает их даже хозяину.
Покончив с этим делом, Свенальд вновь пошел по двору, чтобы найти место для нового клада: ведь только глупец прячет в одно место несколько сокровищ. Ходил он долго – уж рассвет забрезжил, затем и солнце встало, однако Свенальдов двор – золотая нива! – была засеяна так густо и обильно, что не приткнуть более другого семени. Куда ни ступишь, куда ни бросишь взор – там кубок врыт, там – кубышка, а братине нет места в земле. Истомленный этим трудом, уже при свете дня, Свенальд разрыл навозную кучу подле конюшни, презрев обряд, бросил клад в яму и забросал дерьмом.
