Мне тебя заказали - Стернин Григорий (чтение книг .TXT) 📗
Когда ввели Алексея, по залу прошелестел шепоток. Мать слегка приподнялась с места и крепко схватила мужа за локоть. Инна вздрогнула и побледнела. На тонких губах Лычкина заиграла никому не заметная улыбочка. Он уже успел оценить все прелести должности управляющего казино.
Алексей был одет в темно-серый костюм. Его седые волосы были коротко острижены. На лице была естественная для полугодового заключения бледность.
Внешне он был спокоен, в глазах полное безразличие к своей судьбе. Хотя за два дня до суда он кое-что начал понимать…
…В их камеру ввели человека лет пятидесяти пяти весьма примечательной внешности. Он был невероятно тощ, жилы на его руках набухли как верёвки. А когда он снял рубашку, все, кто не знал его, были поражены неимоверным количеством наколок на руках и на теле. Но бывалые зэки знали его. Это был некто Меченый, человек, проведший за решёткой большую часть своей жизни. Он был спокоен, деловит, ему сразу же было освобождено удобное место на нарах.
— Что шьют, Меченый? — услышал Алексей вопрос, заданный ему здоровенным, толстошеим детиной по кличке Крот.
— Сто сорок пятая, — лениво зевнул Меченый. — Только с доказательствами у них туго.
— Да? А я вот с поличным попался на сто сорок четвёртой, — посетовал Крот.
Меченый ничего не ответил, вытащил из кармана ветровки «беломорину», чиркнул спичкой, смачно затянулся и жутко закашлялся. Кашлял он долго, в его впалой груди так все и клокотало. Кто-то угодливо протянул ему кружку с водкой. Меченый принял, выпил залпом и, как ни чем не бывало, продолжал курить, уже не кашляя.
Место Меченого было недалеко от Алексея. Алексей заметил, что на второй день вор как-то внимательно стал поглядывать на него. А потом подошёл и подсел к нему.
— Какую шьют? — спросил он равнодушным голосом.
— Сто третью, — ответил Алексей.
— Да? — ещё равнодушнее переспросил Меченый. А потом сверкнул на него своими волчьими глазками и спросил: — Братки говорят, ты Мойдодыра порешил…
— Я не убивал, — вздохнул Алексей. — Но обвиняют именно в этом. А вы его знали?
Меченый промолчал и, затягиваясь табачным ды-мом и кашляя, пошёл на своё место. Но вечером он возобновил разговор.
— Афганец, братки говорят? — спросил он.
— Было дело, — хмуро подтвердил Алексей.
— Знал я одного афганца, — зевнул Меченый. — Лешка Красильников. Золотой чувак…
Алексей пропустил эту информацию мимо ушей.
— Выпить хочешь? — предложил Меченый.
— Можно, если есть.
Меченый усмехнулся.
— Сам знаешь, тут не только икру с коньяком, можно и черта с рогами достать, если бабки есть. Водку будешь?
— Буду.
Меченый отвернулся, щёлкнул кому-то пальцами, и некий вертлявый хмырь принёс чайник с водкой. Тут же появились нарезанная тонкими ломтиками колбаса, помидоры, огурцы, зелень, две кружки.
Меченый налил из чайника в кружки пахучую жидкость.
— Поехали, — произнёс он, морщась.
— Давай, — поднял и Алексей свою кружку. Налито было щедро.
Оба одновременно выпили по полной кружке. Не закусывая, вытерли губы руками. Молча глядели друг на друга. Потом Меченый медленно потянулся к ломтику огурца, взял его своими узловатыми пальцами, сунул в рот, стал жевать остатками чёрных зубов. Алексей закусил кусочком колбасы.
— Расскажи, если хочешь, — равнодушным голосом произнёс Меченый. — А то скучно здесь… Тоска, — зевнул он.
И Алексей, нисколько не раздумывая, поведал вору всю свою историю. Рассказал он и о взрыве в Душанбе, и об организации своего предприятия, и об исчезновении Дмитриева, и о наезде, и о последних событиях. Меченый слушал на первый взгляд довольно невнимательно, постоянно курил «Беломор», кашлял, клокоча своей впалой грудью, но не перебивал и вопросов не задавал. При разговоре рядом с ними никого не было, вокруг них образовалось некое уважительное пространство. Тем не менее Алексей говорил приглушённым голосом.
Когда он закончил своё повествование, Меченый некоторое время молчал, смотрел куда-то в сторону, о чем-то напряжённо думал, сузив глаза. Алексей глядел на него, на его изборождённое морщинами худое лицо, напряжённо ждал оценки произошедшего.
— Ну? — не выдержал он этого долгого молчания.
Меченый помолчал ещё с полминуты, потом откашлялся, зевнул и произнёс:
— Грибанов судит, говоришь? До червонца получишь… Не меньше. Усиленного режима. Готовься, если меньше, считай — повезло…
— Да почему? — вдруг разозлился на его олимпийское спокойствие Алексей. Ему казалось, он совершенно равнодушен к своей будущей судьбе, но эта конкретная чудовищная цифра, произнесённая бывалым вором таким равнодушным тоном, поразила его. Десять лет… За что? За убийство, которого он не совершал? Ему всего тридцать четыре года, значит, он выйдет на волю, когда ему будет сорок четыре… Лучшие годы за решёткой…
Меченый окинул его насмешливым взором.
— Вообще-то, у тебя первая ходка… Капитан, воевал, боевые награды имеешь… Нет, меньше дадут — восемь, может быть, даже семь…
— А адвокат говорил, будет бороться за сто пятую — убийство при превышении необходимой обороны…
— Кто тебе порекомендовал этого адвоката? — усмехнулся Меченый.
— Лычкин. Михаил Лычкин, я же тебе про него рассказывал… Он защищал его покойного отца.
— Директора гастронома? — уточнил Меченый, слегка улыбаясь щербатым ртом. — Крутой был чувак, наслышан…
— Так что же из этого? — продолжал злиться на его равнодушный тон Алексей.
— Пётр Петрович авторитетов защищает, — еле слышно произнёс Меченый. — И проколов у него пока не было. Богатейший чувак, — с уважением сказал он. — Сколько у него бабок, никто не знает. Точно только, что очень много… Он зря за дело не возьмётся, если большого интереса не будет, пальцем не шевельнёт. Ему по уму-то и вообще пахать не надо, валить куда-нибудь на острова и загорать там до старости лет. На несколько поколений упакован. Только жаден очень. Да и дело своё любит… И ещё одно мешает — не отпустят его, знает много… Пока нужен — жив. А не будет нужен — не будет жив…
— Так зачем же он взялся за моё дело?
Меченый злобно поглядел на него, поражаясь его тупости. Налил в две кружки ещё водки, взял кусочек колбасы, сунул в рот и никак не мог справиться с жёсткой сырокопчёной колбасой обломками зубов. Высосал сок и выплюнул непрожеванное в сторону.
— Да пошевели ты мозгами, парень. Что я тебе должен все разжевать, сам видишь, я и колбасу разжевать не могу… Зубы хотел на воле вставить, ан нет — снова пятерик маячит… Когда теперь?
Алексей понял, что все его подозрения насчёт порядочности Сидельникова совершенно оправданны, да и Михаил прав в том, что предупреждал его, правда, поздновато. Пётр Петрович вёл против него коварную хитрую игру, и то, что он в этой игре одержит победу, сомневаться не приходилось. Сведения о судье были тоже крайне неутешительны.
— Грибанов судит по-разному, — продолжал Меченый. — Ничего не стесняется, порой все ждут вышки, а глядь — шесть лет усиленного, и наоборот — ждут освобождения в зале суда, глядь — червонец строгача… На вид такой хлипкий, плюгавый, очки круглые, как лупы, и то и дело их меняет, один волос от уха плешь прикрывает, ан нет… крутой до предела… За ним серьёзные люди стоят, капитан… А ты серьёзным людям дорожку перебежал.
— Да чем же я им дорогу-то перебежал? — неожиданно разозлился Алексей.
— Не кипишись, приди в себя, капитан… Пораскинь мозгами, ещё раз все припомни, по порядку, что было одно за другим. И про Петра Петровича мне давай ещё поподробнее, ничего не упускай…
Алексей снова начал рассказывать. Иногда Меченый перебивал его, когда он рассказывал о том, что, по его мнению, не заслуживало внимания. Зато про Сидельникова слушал предельно внимательно и задавал вопросы.
— Значит, такую фамилию Красильников ты не слышал? — сузив глаза, спросил он.
— Нет, никогда не слышал.
— А про Шервуда Сидельников ничего не говорил?
— Ни разу.
— Значит, говорил, что Амбала Славка Цвет подослал?
