Любитель сладких девочек - Романова Галина Владимировна (бесплатные полные книги .TXT) 📗
– Что за проблема? – устал ждать электрик и нервно придавил окурок в утоптанный их ногами снег. – Мы-то тут при чем?
– А проблема моя – вон, за вашими спинами носом хлюпает, – как можно спокойнее пояснил Володя, хотя внутри у него все затрепетало пуще прежнего. Сейчас или никогда, и если не сейчас, то уже и никогда… И он зачастил, зачастил, плохо подбирая правильные слова, но не сворачивая с выбранного пути ни на шаг: – Устал уже, честное слово, из всяких передряг ее вытаскивать. То одно, то другое. Так не то что до золотой, до самой первой свадьбы с ней не доживешь, честное слово! Машка, ты чего там притихла? Иди сюда немедленно! Я уже устал! Только-только с Витебским перетерли насчет тебя. Только-только на свадьбу его успел пригласить, как ты опять по уши вляпалась. Чего там хлюпаешь, иди сюда немедленно!
Все, кто стоял сейчас на этом крохотном пятачке, остолбенели. Монолог свалившегося им на голову – словно черт из табакерки – Николаича, как величал его заводской охранник, произвел эффект разорвавшейся бомбы. Парни ошалело хлопали глазами, поочередно переводя взгляд друг на друга. Электрик что-то беззвучно бормотал, опустив глаза на носы своих тупорылых спецовочных ботинок. Охранник был единственным среди них, кто смотрел прямо на Володю. Противно так смотрел, недоверчиво, с омерзительной кривоватой ухмылочкой. Да еще Машкина напарница подняла голову и перестала наконец трясти плечами. Все молчали. Молчали минут пять, никак не меньше. Даже всхлипывания за их плечами прекратились.
Через пять минут беззвучного кривоватого похмыкивания охранник сунул руки в карманы форменного бушлата и, разом посуровев лицом, процедил сквозь зубы:
– Если я правильно понял, то эта паскуда, что порешила Федьку, твоя баба?
– Про Федьку не будем. – Володя напрягся, не сводя глаз с его крепко сжатых кулаков: кто знает, что он может извлечь из этих карманов. Здешний народ на запреты о ношении холодного и огнестрельного незарегистрированного оружия плевал с высоты своих авторитетов. – А девушка моя…
Потом мысленно обмахнул себя крестным знамением и, как в омут головой, брякнул:
– Жениться собираемся…
– А чего же с Витебским-то перетирал? Благословения, что ли, испрашивал? – Опять отвратительная ухмылка исказила далеко не совершенные черты охранника. – Так его по такой мелочи может разве что дурак беспокоить. И вообще, Николаич, не верю я тебе. Свадьба какая-то… Хм-м, первый раз слышу! Чего же я тебя ни разу вместе с ней не видел? И в тот день, когда Федор ее тискал в столовке… Чего же не вступился-то, жених?!
– Я не видел! – совершенно искренне возмутился Володя, а между лопаток предательски взмокло. – Разве же я бы позволил?!
Он видел. Он все видел от начала и до конца. Но не знал, видел ли кто его там, потому что его взгляд в тот момент был прикован к контуру ее груди, который очертили порочные Федькины руки. Он уповал на то, что внимание присутствующих в тот момент было сконцентрировано на том же.
– К тому же наше с ней решение мы держали в тайне в связи с обстоятельствами, которые тебе знать совсем не обязательно. – Володя начал злиться. Объяснение с этим человеческим отребьем жутко действовало ему на нервы. А тут еще Машка не откликнулась на его призыв, притихла там чего-то, и даже ее дыхания не стало слышно.
– Но если я захочу… – Охранник все еще продолжал держать стойку, но уже без былого напора. А его дружки как-то так, боком-боком, отодвинулись, и стало заметно, что ситуация их явно тяготит и что они совсем даже и не против смыться отсюда подобру-поздорову.
– А мне плевать на то, что ты захочешь! – обнаглел окончательно Володя, поняв, что первую партию он выиграл и теперь оставалось только вытащить из снега Машку. Какого черта она там притихла?.. – Я пришел за своей женщиной и уйду отсюда только с ней! Вопросы есть?
Вопросов ни у кого не было.
У него самого, правда, к самому себе вопросов появилась уйма, но задаваться ими сейчас было не время. Нельзя было позволить, чтобы взбороздило лоб морщинами неудовольствия собственным труднообъяснимым благородством, чтобы губы сами собой начали выдавать бранные слова в свой адрес. Потому самым благим делом было доиграть свою роль великодушного идиота до конца.
– Ладно… – с плохо завуалированной угрозой процедил сквозь зубы охранник и, едва не задев его, пошел следом за своими подельщиками. Потом все же не удержался, притормозил и ткнул Панкратова в плечо. – Ты это, Николаич, не сильно надейся на то, что тебе это сойдет с рук. Я и на Витебского выйти могу, будь уверен. И уж ежели ты мне сбрехнул, то… сам знаешь…
Они все ушли, не забыв на прощание пробормотать еще что-то угрожающее.
Володя мог об этом только догадываться, но плохо вслушивался в угрозы. Все его внимание сейчас было приковано к свернувшейся клубком на снегу Маше.
Черт знает что происходит с этим миром! На дворе двадцать первый век, а здесь такое средневековое варварство!
Маша была почти голая. От тех вещей, в которых она вышла в обеденный перерыв с завода, на ней не осталось почти ничего. Обрывки серой ткани, едва прикрывали ее белое, очень белое – о черт! – тело. Мерзавцы ухитрились стянуть с нее даже резиновые сапоги. Они валялись в стороне, перекрестившись друг с другом резиновыми трубами негнущихся голенищ. Спецовочные штаны, куртка, платок – все было изодрано в клочья. Невредимой оставалась лишь телогрейка, видимо, ее они стянули в первые минуты нападения либо просто сил не хватило разодрать еще и ее. Хорошо хоть, пока Владимир проводил с четверкой негодяев непринужденное психологическое облапошивание, Маша догадалась подтянуть к себе телогрейку и кое-как накинуть ее на свои вздрагивающие плечи.
– Поднимайся! – Володя подошел к ней, не решаясь нагнуться и поднять со взрытого их ногами снега. – Промерзла совсем.
Маша никак не прореагировала. Сидела, содрогаясь всем телом, и тупо смотрела в одну точку перед собой. Колени крепко сжаты и подтянуты почти к подбородку. Руки с посиневшими костяшками пальцев судорожно вцепились в фалды телогрейки, скрестились локтями на груди. И абсолютно никакой реакции. Бездумный взгляд, устремленный в груду ржавого металла. Почти безжизненное тело, сведенное судорогой страха. С этим нужно было незамедлительно что-то делать.
Володя перевел взгляд на ее напарницу и с плохо скрытой брезгливостью попросил:
– Давай-ка помоги мне. А то, чувствую, она тут еще полдня просидит, пока окончательно не закоченеет.
Нинка цепным Шариком подкатилась к его ногам, судорожным движением подняла свое мосластое тело со снега и, заискивающе улыбаясь, пробормотала:
– Мы это мигом… Ей переодеться бы, так я сбегаю, принесу чего-нибудь.
– Ну давай тогда, беги. А я тут постараюсь сам справиться. Одна нога здесь, другая уже там. Бегом!
Нинка упорхнула огромной молью, и Володя почувствовал вдруг, что ему стало легче дышать.
Надо же, как на него все еще давит человеческая подлость! Сколько лет живет, сколько лет его жизнь учит, а вот поди ж ты, никак не привыкнет к ее липучей лицемерной въедливости. Всякий раз у него в носу свербит от ее близкого присутствия и хочется вымыть руки. Он и в самом деле опустился коленями в снег и глубоко зарыл в его вспененном крошеве кисти рук. Потом отряхнул их и полез было за носовым платком в карман, но вспомнил, что забыл его утром на туалетной полочке перед зеркалом. Когда брился и нечаянно порезался. Промокнул порез платком, положил его рядом с пеной для бритья, там он и остался.
– Вот, возьмите…
Он поднял глаза и оторопело уставился на кружевной, кипельно белый четырехугольник, который протягивала ему синюшная от потрясения и холода Мария.
Надо же, ожила! И за платком в карман телогрейки успела слазить, и даже голосом вполне натурально владеет.
– Спасибо, Маша. – Он принужденно улыбнулся, взял платок из ее ходящей ходуном руки, отер пальцы и тут же попросил: – Ты бы встала, что ли. Простудишься, свалишься, что мне потом с тобой делать прикажешь?
