Голливудская трилогия в одном томе - Брэдбери Рэй Дуглас (серия книг txt) 📗
– Родился?
– Да, черт возьми, родился, а что, это звучит странно?
– Объясни, Иисус. Я должен это знать!
– И умереть за то, что ты это знаешь, болван? – сказал Иисус. – Почему ты хочешь умереть? Иисус спасет, да? Но если я Иисус и мне конец, то и вам всем конец! Посмотри на Кларенса: бедный ублюдок. Парни, которые его брали, в страхе разбежались. А когда им страшно, они паникуют, а когда они паникуют, они ненавидят. Ты знаешь, что такое настоящая ненависть, мой мальчик? Так вот, это она: никаких любительских вечеринок, никаких скидок за хорошее поведение. Кто-то говорит «убей!», и тебя убивают. А ты ходишь вокруг да около со своими глупыми, наивными представлениями о людях. Господи, да ты не сможешь познать настоящую шлюху, если она укусит тебя, и настоящего убийцу, если он пырнет тебя ножом. Ты будешь умирать и, умирая, скажешь: «Так вот какой он», – но будет уже поздно. Так что послушайся старого Иисуса, дурачок.
– Подходящий дурак, полезный идиот. Как говорил Ленин.
– Ленин?! Вот видишь! В такой момент, как сейчас, когда я кричу: «Впереди Ниагарский водопад! Где твоя бочка?!» [241] – ты прыгаешь с обрыва без парашюта. Ленин?! Ха! Где тут ближайший сумасшедший дом?
Иисус дрожал, допивая вино.
– Полезный… – он сглотнул, – идиот. Ладно, слушай, – добавил он, ибо на сей раз его здорово задело. – Я не стану повторять это дважды. Если останешься со мной, тебя раздавят. Если будешь знать то, что знаю я, они закопают тебя в десяти разных могилах по ту сторону стенки. Разрежут на куски, по одному в каждую яму. Если бы твои родители были живы, их сожгли бы живьем. А твою жену…
Я скрестил руки на груди. Иисус отпрянул.
– Прости. А ты чувствительный. Черт, я все еще трезв. Я сказал «вучствительный». Когда возвращается твоя жена?
– Скоро.
Это слово прозвучало как звон похоронного колокола в разгар дня.
Скоро.
– Тогда слушай последнюю Книгу Иова. Все кончено. Они не остановятся, пока не убьют всех. На этой неделе все полетит в тартарары. Этот труп на стене, который ты видел. Его повесили туда, чтобы…
– Шантажировать киностудию? – сказал я словами Крамли. – Они боятся Арбутнота по прошествии стольких лет?
– Трусливые твари! Иногда у мертвецов в могилах больше власти, чем у живых. Вспомни Наполеона, он умер сто пятьдесят лет назад и до сих пор живет в сотнях книг! Его именем называют улицы и младенцев! Он потерял все и, потеряв все, победил! А Гитлер? Он будет жить еще десять тысяч лет. Муссолини? Он будет висеть вверх ногами, подвешенный в газовой камере, до конца наших дней! Даже Иисус. – Он внимательно посмотрел на свои стигматы. – Я не сделал ничего плохого. А теперь снова должен умереть. Но начиная с воскресенья меня будут иметь во все дыры, если я заберу с собой такого славного придурка, как ты. Так что заткнись. Где вторая бутылка?
Я показал ему бутыль с джином.
Он схватил ее.
– А теперь помоги мне забраться на крест и убирайся к черту!
– Я не могу оставить тебя здесь, Иисус.
– А где еще меня можно оставить?
Он выпил больше половины пинты.
– Эта штука убьет тебя! – забеспокоился я.
– Эта штука убивает боль, детка. Когда они придут за мной, меня здесь уже не будет.
Иисус полез на крест.
Я вцепился руками в почерневшее дерево креста, ударил по нему кулаками, задрав вверх лицо.
– Черт возьми, Иисус. Проклятье! Если это твоя последняя ночь на земле… ты чист?!
Он замедлил движение.
– Что?
– Когда ты последний раз исповедовался? – выпалил я вдруг. – Когда, когда?
Он резко повернул голову на север, обратив лицо в сторону кладбищенской ограды, и посмотрел за нее.
– Когда? Когда ты исповедовался? – допытывался я, удивляясь самому себе.
Его лицо неподвижно, как у загипнотизированного, было обращено на север, и это заставило меня подскочить и начать карабкаться вверх, нащупывая ногами колышки и опираясь на них.
– Что ты делаешь? – закричал Иисус. – Это мое место!
– Теперь уже нет, так, так и вот так!
Я повис, раскачиваясь, прямо за его спиной, так что ему пришлось обернуться, чтобы прокричать:
– Слезай!
– Когда ты исповедовался, Иисус?
Он уставился на меня, но взгляд его упрямо соскальзывал в сторону севера. Я тоже быстро перевел взгляд и посмотрел туда, вдоль поперечной балки креста, достаточно длинной, чтобы пригвоздить и ладонь, и запястье, и всю руку.
– Господи, вот! – сказал я.
Ибо там, словно на линии ружейного прицела, была видна стена и то место на этой стене, где висела кукла из воска и папье-маше, а еще дальше, за лужайкой с надгробиями, виднелся фасад и распахнутые в ожидании двери церкви Святого Себастьяна!
– Точно! – выдохнул я. – Спасибо, Иисус.
– Слезай!
– Уже слезаю.
Я отвел взгляд от стены, но не раньше чем увидел, как Иисус снова обращает лицо в сторону страны мертвых и церкви.
Я спустился.
– Куда ты собрался?! – прокричал Иисус.
– Туда, куда должен был отправиться еще несколько дней назад…
– Безмозглый тупица. Держись подальше от этой церкви! Опасное место.
– Церковь – опасное место?
Я остановился и поглядел наверх.
– Нет, не церковь! Но она стоит на том конце кладбища и поздно ночью поджидает всяких тупых олухов, которые заскочат в нее!
– И он туда заскакивает, верно?
– Он?
– Черт! – Меня пробила дрожь. – По ночам, прежде чем идти на кладбище, он сперва заходит исповедоваться, так?
– Будь ты проклят! – взвизгнул Иисус. – Все, теперь тебе конец!
Он закрыл глаза, что-то проворчал и начал в последний раз устраиваться на темном столбе среди сумерек и надвигающейся ночной темноты.
– Давай продолжай! Ты хочешь ужаса? Ты хочешь испытать страх? Иди послушай настоящую исповедь. Спрячься, и, когда он придет ночью – о, глухой, глухой ночью, – ты услышишь его, твоя душа содрогнется, сгорит и умрет!
От этих слов мои руки так сильно вцепились в крест, что занозы жалами впились в ладони.
– Иисус, тебе ведь известно все, верно? Расскажи мне, во имя Господа Иисуса Христа, Иисус, расскажи мне, пока не поздно. Ты знаешь, почему это тело повесили на стену, а может, это сделал Человек-чудовище, чтобы всех напугать, и кто такой этот Человек-чудовище? Скажи. Скажи.
– Бедное, невинное дитя, несчастный сукин сын. Боже мой, сынок. – Иисус посмотрел на меня сверху. – Ты умрешь и даже не узнаешь за что.
Он развел руки, протянув одну на север, другую на юг, и обхватил поперечную балку креста, словно собираясь взлететь. Но вместо этого к моим ногам упала пустая бутылка и разбилась.
– Бедный, милый мой сукин сын, – прошептал он небесам.
Я отпустил крест и спрыгнул. Когда мои ноги коснулись земли, я в последний раз устало позвал:
– Иисус!
– Убирайся в ад, – грустно сказал он. – Потому что я не знаю, где небеса…
Невдалеке послышался шум машин и голоса.
– Беги, – прошептал Иисус из поднебесья.
Но бежать я не мог. Я просто побрел прочь.
51
У собора Парижской Богоматери я встретил выходящего оттуда Дока Филипса. Он тащил пластиковый мешок и смахивал на одного из тех, кто бродит по паркам и скверам, собирая мусор острой палкой в мешок, чтобы сжечь. Он изумленно посмотрел на меня, когда я занес ногу на ступеньку, словно желая попасть на мессу.
– Так, так, – сказал он несколько поспешно и с наигранным воодушевлением. – Вот он, наш кудесник, который учит Христа ходить по воде и возвращает Иуду Искариота в ряды преступников!
– Это не я, – возразил я. – Это четверо апостолов. Я лишь иду по следам их сандалий.
– Что ты здесь делаешь? – напрямик спросил он, быстро оглядывая меня с ног до головы и нервно теребя пальцами мусорный мешок.
Я почувствовал запах ладана и одеколона Дока.
И решил идти напролом.
– Закат. Лучшее время для прогулки. Боже, как мне нравится это место. Я даже подумываю приобрести его однажды. Не беспокойтесь. Я позволю вам остаться. Когда все это будет мое, я снесу все офисы и сделаю все это по-настоящему живой историей. Пусть Мэнни работает на Десятой авеню, в Нью-Йорке, вон там! А Фрица поселим здесь, в Берлине. Я буду в Гринтауне. А Рой? Если он когда-нибудь вернется, дурачок, вон там построим ему ферму для динозавров. Я бы распутничал. Вместо сорока фильмов в год снимал бы двенадцать, зато шедевров! Я сделал бы Мэгги Ботуин вице-президентом киностудии, она просто блеск, и вытащил бы Луиса Майера с пенсии. И…
241
… Впереди Ниагарский водопад! Где твоя бочка?! – Ниагарский водопад давно (с XIX века) притягивал смельчаков, пытавшихся его преодолеть и остаться в живых. В 1901 году это удалось 63-летней учительнице Энни Эдсон Тейлор. Она упала с пятидесятиметровой высоты, сидя в бочке, и осталась жива. С тех пор этот способ спуска с водопада стал весьма популярен среди отчаянных голов.