Я знаю, как ты дышишь - Костина Наталья (читать бесплатно полные книги .TXT) 📗
— Простите, Жанна, а кто ездил опознавать… останки?
— Мама, — неохотно сказала дочь той, что, по-детски наевшись каши, тихо спала в соседней комнате.
Видела ли она сны? Говорили ли ей что-нибудь эти сны, были ли они более связными, чем та жизнь, которую она, та, что родила их, Жанну и Женю, таких похожих и таких разных, вела теперь?!
— Мама, — повторила Жанна. — Именно после этого… она стала заговариваться, забывать слова, а потом и вовсе все забывать, пока… пока…
— А как она опознала вашу сестру, если тело так сильно обгорело, что его невозможно было идентифицировать? И вы не знаете, делали ли какие-либо экспертизы или нет?
— Этого я не знаю, — помотала головой Жанна. — Это был такой ужас… шок. Надеюсь, вы меня понимаете! Женю узнали по медальону. Нам родители на шестнадцатилетие подарили по одинаковому медальону… Такое дурацкое сердечко… не знаю, как в голову могло прийти такую пошлость выбрать, наверное, это папа покупал, мама бы что-то другое взяла, — но подарили. Я свой поносила пару дней для порядка, а потом забросила… до сих пор где-то дома лежит. А Женька, дура сентиментальная, визжала и прыгала, как маленькая! Ей, видите ли, понравилось! И она свой носила и никогда не снимала. Да, там внутри гравировка была. «Жанночка» и «Женечка»! Вот вы стали бы носить сердечко, да еще и с «Катенька», а?
Полицейская как-то странно на нее посмотрела, и Жанна закусила губу и отвела глаза, сразу ставшие пустыми и зеркальными — совсем как тогда, когда она сидела, а Катя листала альбомы. Расспрашиваемая о давно случившемся, но, по-видимому, до сих пор болезненном, не стала развивать дальше тему о несходстве вкусов и лишь добавила:
— По этому медальону ее и опознали. Ну и соседи по фото подтвердили, что она там жила.
— А где ее похоронили, не знаете?
— Почему не знаю? Мы ходим на могилу… Я не знаю, правда, законно ли это, но мы захоронили урну с прахом Жени в папиной могиле. Папа умер за год до этого… всего.
— Жанна, может быть, вам будет неприятен этот вопрос, но… ваша сестра не была влюблена в вашего мужа? И почему она ушла от родителей? Она была конфликтным человеком?
— Овцой она была безмозглой! — не выдержала Жанна. — У нее, по-моему, случился очередной приступ глупости: разругалась с начальством на работе и уволилась! А потом и с мамой поссорилась… не знаю почему. Возможно, у мамы уже тогда начались странности, — задумчиво сказала она. — Да, очень возможно! А Женька не захотела вникнуть, разобраться… Хоть бы к врачу ее с этим повела! Ладно, пускай я не права, это действительно было довольно неожиданно… Знаете, когда ваша мама, с которой вы всю жизнь, вдруг становится такой… и врач говорит, что это теперь навсегда! Но это уже потом было… с мамой уже я по врачам ходила. А тогда Женьке просто вожжа под хвост попала. Вы, наверное, думаете, что я бездушная и сестра погибла, потому что с ней рядом никого не оказалось, так?
— Нет, не так, — тихо сказала полицейская, но Жанна почему-то ей не поверила.
— Ладно! Может, я в чем-то и виновата! — резко проговорила она. — Не знаю… не у кого теперь просить прощения! Но, если честно, мне тогда было не до нее. У меня… у нас тогда был очень тяжелый период. Антошка был совсем маленький и слабый… он родился недоношенным, и прогнозы были плохие, а тут еще у Ильи начались неприятности с бизнесом, и вдруг его вообще обвинили в присвоении этих проклятых денег! Да еще и срок впаяли! Так что мне было не до Женькиных закидонов, если начистоту. Да, вы насчет Ильи еще спросили… не была ли влюблена в него моя сестра… Да, была! — Жанна вскинула красивую голову с узлом тяжелых блестящих волос. — Женька была в него влюблена просто как кошка! И это еще одно, почему я не поехала к ней на эту проклятую дачу… если бы я, конечно, знала, где она живет. Но я не знала. И… если бы я даже знала, что она там одна и что ей там плохо… я бы все равно не поехала! Думайте теперь обо мне, что хотите! Потому что я не стала бы притворяться. Я не могу, как говорится, подставить правую щеку, если меня ударили по левой! Она… она не должна была! Но ведь мы любим того, кого любим? — неожиданно горько закончила Жанна, не похожая на свою сестру женщина. Похожая на свою сестру женщина. Похожая как две капли воды… разной воды. Другой воды. Утекшей воды.
Воды, в которую нельзя войти дважды.
— Да как дважды два! — сказал бесхитростный Бухин. — Щас сделаем запрос и все узнаем… Ты сама зайдешь или тебе как-то скинуть?
— Спасибо, Саш! — с чувством поблагодарила Катя. — Я понимаю, что ты права не имеешь эти материалы запрашивать, а потом еще и мне передавать… — начала расшаркиваться она, но Бухин не дал ей зайти слишком далеко, поэтому она бодро закончила: — Ну, я сама зайду, конечно. А Сорокиной на горизонте нет? — осторожно поинтересовалась та, что занималась частным расследованием.
— Так она утром являлась. Вместе со своими наполеоновскими планами. Шороху навела, наорала на меня — ну, все как водится…
— Прости. — Катя действительно чувствовала себя виноватой. — Ты меня с этими запросами ну просто очень выручишь…
— Ничего! — Бухин, будучи по натуре сангвиником, легко воспринимал любые трудности. — Ты же Сорокину знаешь. Она своего добьется по-любому!
— Ты же знаешь, я все равно добьюсь своего! — сказал голос в трубке, и Жанна едва ее не выронила. — Ты взяла чужое! Пришло время вернуть!
— Что… чего ты хочешь?
У нее дрожал голос, дрожали руки… Она едва устояла на ногах и вся тряслась, как от страшного озноба, и голосу, похоже, это понравилось. Он говорил и говорил — безжалостно, с холодной, злой иронией, — но от страшного волнения и ужаса она едва слышала и разбирала слова. Сердце, казалось, колотилось везде: не только внутри, но и снаружи. Оно бухало молотом в ушах, отплясывало бешеный канкан в груди, заставляло пульсировать все до последней жилочки…
Наконец Жанна взяла себя в руки.
— У меня есть деньги, — сказала она. — Я дам тебе денег! Возьми деньги и убирайся… как в прошлый раз!
В трубке засмеялись. Смех был долгим и искренним. Наконец голос сказал:
— Мне не нужны твои деньги, глупышка. Потому что в этот раз я хочу все!
«Я хочу все — и я не хочу ничего… — с тоской думала Катя, на автопилоте продвигаясь привычным маршрутом к родной проходной, где Бухин должен был передать ей нужные распечатки. — Вот такой парадокс! Ну что, что мне, в конце концов, надо?! Плохо мне у них, что ли?.. Нет. Не плохо. Но…»
Да, плохо ей определенно не было. Кроме прочих предоставленных удобств, даже готовить было не нужно — этим занимались хозяева. Покупки находились под контролем педантичной Лидии Эммануиловны. За порядком в их комнате следил Тим. Он же ездил каждый день приглядывать за ремонтом, который внезапно разросся так, что Тим как-то даже притих и иногда исподтишка бросал на жену ужасно виноватые взгляды. Ей было жалко Тима, но жалко и себя: Катя-Катенька-не-пришей-кобыле-хвост… Не готовит, не убирает, живет на всем готовом и еще козью морду строит! Не нравится, видишь ли, ей такое положение вещей! Когда на всем готовом и к тому же при любящем муже! Да, сейчас Катя скорее чувствовала себя больше виноватой, чем недовольной: все-таки совесть у нее, мадам Скрипковской-Тодрия, имелась.
— И они бросили свой дом на произвол судьбы, и вторглись на чужую территорию без объявления войны!.. — пробормотала она вслух, адресуясь неизвестно кому: то ли себе с Тимом, то ли Лидии Эммануиловне, которая была совершенно непричастна к сложившейся ситуации — просто Катя никак не хотела это признать, — а может, это относилось к тем, кто сейчас у нее дома что-то там ломал и переделывал?
Она выбросила докуренную почти до конца сигарету в урну и тут же прикурила новую. Потому что организм, видимо, требовал ударной дозы никотина — в оккупированной ими с Тимом родительской квартире курить было строго запрещено. И даже на лестничной площадке не поощрялось. На балконе тем более. Тем паче балкона как такового и не было — в их с Тимом спальне наличествовала огромная застекленная лоджия: плетеные кресла и стеклянный столик оттуда вынесли, и теперь она вся, от пола до потолка, была завалена коробками с их вещами. Склад первой необходимости, как говорил Тим.
