Золотая месть - Гандольфи Саймон (книга жизни .txt) 📗
Клетка с крокодилами уперлась в стену деревянной пристани. У пирса стояли четыре лодки, в том числе та серая баслига, которую Трент видел вчера утром. Несколько бамбуковых каноэ терлись бортами, подталкиваемые течением, которое образовывало воронки между сваями пристани.
Трент скатился с крыши клетки в тень и замер, осматриваясь кругом. Эмоции отрицательно сказывались на способности концентрироваться и анализировать ситуацию, так что он старался думать об этой женщине только как о цели, к которой стремился. Если она в деревне, то ее должны охранять. Лучшим наблюдательным пунктом для него могла служить полянка у подножия скалы.
Вокруг все было тихо. Он начал медленно, сантиметр за сантиметром, ползти вперед, упираясь пальцами рук и ног в скользкую грязь. Необходимо занять выгодную позицию еще затемно, в течение ближайших тридцати минут, а с другой стороны, любое резкое движение могло выдать его. Неожиданность – главный залог успеха нападения. Он разделся догола, еще когда находился под прикрытием деревьев. Этому трюку его научил югослав из британской разведслужбы. «Каждый человек, кто бы он ни был, прежде всего бросит взгляд на твое хозяйство – такова уж человеческая природа. Это даст время – две секунды. И если тебе этого не хватит, значит, нужно менять профессию».
Деревня строилась беспорядочно вокруг открытой центральной площади, затененной кронами двух гигантских манговых деревьев. Хижины стояли на сваях высотой в метр-полтора. Некоторые были крыты жестью, но большинство – соломой. Плетеные пальмовые листья, заключенные в рамки из бамбука, служили стенами. Трент проскользнул под хижину и затаился между свай, наблюдая, нет ли поблизости часового или собаки. Его движения были так медленны, что их почти невозможно было заметить. Он тихо полз, отталкиваясь только пальцами ног, так как руки его все время прощупывали землю впереди – хруст сухой ветки, легкий стук жестянки или камня могли выдать его.
Отсюда, лежа на земле, он видел очертания хижин на фоне неба. Впереди чиркнула спичка, и на мгновение заплясал язычок пламени, прикрытый ладонями. Трент успел заметить человека – это был китаец, сидевший возле одной из хижин, которая, в отличие от других домов, стояла не на сваях, а на прочном фундаменте.
Судя по тому, что у дверей хижины выставлен часовой, это, возможно, была тюрьма. Или арсенал, или, может быть, дом главаря пиратов? Но филиппинцы – народ с глубоко укоренившимися племенными обычаями, поэтому охрана дома должна была бы быть, скорее всего, поручена соплеменнику вождя. А Измаел Мухаммед что-то упоминал о китайце.
Трента отделяли от часового семь метров вязкой почвы. Он колебался, зная, что придется убить этого человека. Трент прошел долгий путь и вот снова возвращается к прежнему. Прежде всего полная сосредоточенность на том, как подкрасться к объекту. Только потом он позволит своим мыслям переключиться непосредственно на цель. Американцы называли это – устранение. Мокрое дело. Убрать его.
Трент пережил немало бессонных ночей, когда не мог заснуть, опасаясь кошмаров. Ему были отвратительны все эти фальшивые слова, за которыми люди из Вашингтона прятались от ответственности за убийства.
Шеф Трента был более прямолинеен:
– Мы хотим, – говорил полковник, – чтобы этот человек был убит. Проникните в их окружение, Патрик, разузнайте все, что сможете, но я хочу, чтобы он был убит, пока не успел наделать новых бед. Не обессудьте.
Под этими бедами подразумевались убийства, совершаемые оппозицией, – автомобили, начиненные взрывчаткой, взрывчатка в письмах, бомбы, заложенные в пассажирские самолеты и устанавливаемые в помещениях железнодорожных вокзалов, автоматные очереди в заполненных посетителями барах Белфаста, убитые выстрелами в живот отцы семейств, смотревшие в этот момент телевизор в кругу своих семей. Демонстрировались специальные фильмы, в которых показывали учиненные террористами побоища и полицейских, беседующих с потерявшими от горя разум вдовами и плачущими детьми. Особенно важной деталью являлись детские слезы. Все было хорошо задумано – за восемнадцать лет службы ему никогда, даже в самой завуалированной форме, не намекнули о самоубийстве его отца.
Трент специально вызвал в памяти образ механиков с «Цай Джена» с лицами, сожженными кислотой. Потом подумал о женщине, которую разыскивает, – и его воля окрепла. Он провел рукой по мокрым волосам, вынул метательный нож, протер его лезвие и перевернулся на спину. Вытянувшись ногами в сторону часового, он пополз по отлогому склону, как гусеница, отталкиваясь пятками, ягодицами, локтями и затылком. Предрассветная темнота скрывала его, а скользкая грязь облегчала движение.
Он следил за часовым упорным взглядом ястреба. Сейчас он докурит сигарету и бросит окурок. Скорее всего, швырнет его вниз, посмотрит, куда упадет, и тогда, если увидит Трента, схватится за автомат и закричит.
Окурок пролетел в воздухе как раз в тот момент, когда Трент забрался под прикрытие земляной насыпи. Он обошел вокруг хижины и обнаружил щель в стене. Сквозь эту щель просачивался свет. Трент встал на колени и прислушался – из хижины донеслись рыдания и чей-то грубый смех.
Он увидел, как мускулистый мужчина натягивал штаны на могучие ляжки и при этом, споткнувшись, ударился о стену. Его напарник засмеялся. Теперь было видно, что оба они – китайцы. Своим телосложением бандиты напоминали десантников, специззовцев, профессионалов-тяжеловесов. Хижина слабо освещалась фонарем, подвешенным на проволоке к потолочному брусу. На грязном полу валялась пара матерчатых матрасов. На одном из них на спине лежала голая молодая женщина-китаянка. На ее левой щиколотке было надето железное кольцо, и от него тянулась цепь, прикрепленная к центральному столбу, который поддерживал стропила крыши. Железное кольцо было наглухо заклепано, а цепь обернута вокруг стола, и на ней висел тяжелый бронзовый висячий замок.
Существо, прикованное к столбу, не имело к ней никакого отношения. Она понимала, что оно испытывает реальную боль, но сама не могла ее чувствовать. Внешний мир для нее перестал существовать. Девушка слишком глубоко укрылась в своем убежище. Она была пауком.
Она была пауком, сидевшим на крышке железного ящика, в котором лежал связанный враг ее деда – Вонг Фу. В ее руках была одна-единственная шелковая нить, когда она выпускала малейшую долю миллиметра этой нити, острия крышки на такую же долю миллиметра впивались в тело Вонг Фу.
А теперь рядом с мучившимся и вопящим Вонг Фу возник образ ее деда – такого лощеного и элегантного в своем сером фланелевом костюме. И она насмехалась над ним и со злорадством наблюдала, как обливаемый ее презрением, он постепенно усыхает и превращается в нечто, напоминающее высушенный сморщенный каштан.
Женщина на полу издала какой-то странный булькающий звук. Один из китайцев-тяжеловесов ногой перевернул ее на живот и дважды ударил по спине пряжкой ремня. И хотя ее спина была покрыта кровоточащими ранами, она не сделала ни малейшей попытки защититься.
Трент вспомнил другие виденные жертвы пыток, которые полностью отключались от внешнего мира. На одно мгновение гнев и ненависть ослабили остроту восприятия, и он не услышал приближающихся шагов. Не успел он опомниться, как ощутил холодное лезвие ножа у своей шеи. Ему велели повернуться, и Трент узнал китайца, охранявшего дверь, – видно, зашел за хижину помочиться.
Китаец окликнул своих напарников. Все трое отконвоировали Трента на открытую площадку, где росли два манговых дерева. В свете занимающегося дня Трент увидел распятого молодого китайца с привязанной на животе прозрачной пластмассовой миской, полной муравьев. Муравьи уже выели кое-где кожу, и обнажившееся мясо поблескивало красным. Один из китайцев пнул свою жертву ногой, заставляя его очнуться.
Главарь пиратов встал над несчастным, низко пригнувшись, плюнул ему в лицо и засмеялся.
У Трента росло неодолимое желание убить его. Это желание, как огонь, охватило все его существо. Его удерживало только сознание, что сам он умрет раньше, чем сможет убить выродка, придумавшего эту чудовищную непристойность. Этого человека необходимо убить – в этом Трент был убежден. Итак, он стал изображать растерянность и беспомощность. Вероятно, нагота спасла его. К этому времени здесь уже стало довольно многолюдно – женщины вместе с оравой детишек окружили его и принялись насмехаться над голым и грязным, таким жалким чужеземцем. Вот он – настоящий европеец!
