Я знаю, как ты дышишь - Костина Наталья (читать бесплатно полные книги .TXT) 📗
Катя внезапно с ужасом увидела, что ее непробиваемая свекровь уже не прячет слез… Они катятся прямо из ее широко раскрытых глаз — а она их даже не замечает!
— Извините… — пролепетала она. — Я… я не хотела… — Она невольно привстала, но свекровь жестом остановила ее.
— Нет… не надо! — сказала она, достала такой же безупречный, как и та ее жизнь, о которой она повествовала, платок и осторожно промокнула глаза. — Простите, Катя, — сказала она прежним голосом. — Просто… не сдержалась. Этого нельзя вспоминать. Так же как нельзя пытаться заслужить любовь. Это дар: одному дается ни за что, просто так, а другой может костьми лечь, и все напрасно. Я выросла без материнской любви и с очень небольшой долей отцовской — потому что отцу тоже было несладко. Он мог бы мне помочь, но все его эмоции уходили на вечную борьбу с отвращением собственной жены… И он стал пить. Они скандалили. Каждый вечер. Ни дня не пропускали… — Свекровь горько усмехнулась. — В конце концов разъехались по разным комнатам, благо квартира была большая, но… не развелись! И так и жили до самой ее смерти. Я уже успела и замуж выйти, когда мама заболела. Я была к тому времени достаточно опытным диагностом: сразу увидела, что случай безнадежный. Так оно и вышло. Отец пил, плакал и ухаживал за ней… И чувствовал себя виноватым — за то, что давно разлюбил, наверное. Да, вы правы, Катя, — она покачала головой, — есть женщины, которым просто противопоказано иметь детей! И вообще иметь семью. Их удел — работа, карьера. Они счастливы этим, и другого им просто не надо. Я сто раз думала об этом, сто раз мысленно ее упрекала: зачем она сломала жизнь отцу? Который провел эту свою единственную жизнь как попало… скандалил, ненавидел, пил. Но… если бы она не вышла замуж, я бы не родилась. Я часто и об этом думаю. Нет-нет… — Свекровь снова жестом остановила ее, хотя Катя и не собиралась ничего делать. Или она все же двинулась навстречу этому страданию, непроизвольно? И Лидия Эммануиловна неверно это истолковала… или истолковала ОЧЕНЬ верно? — Ничего не говорите… и не спрашивайте… пока, — продолжила она. — Я САМА хочу выговориться. Да, она умерла. А через год отец снова женился. На женщине, которую знал тридцать лет, но не обращал на нее никакого внимания… Не красавица… возможно, в молодости и была привлекательной, но время, как говорится, ушло. И далеко не такая умная, какой была моя мать, и карьеры не сделала, но… она была добрая. Очень добрая и любила его. И он ее тоже любил. И… он больше никогда не пил. То есть совсем. Удивлялся даже сначала, говорил: «Наверное, вы с Тариком меня как-то закодировали или лекарство какое-то тайно подсыпали, потому что не тянет, вот вообще ничего не хочу, даже пива!» — Она улыбнулась и просветлела. — Он не понимал, что его жена и есть его лекарство… живая вода… и ему не нужно теперь никакого алкоголя. Они прожили вместе восемнадцать лет. Помню, они только поженились и папа пришел к нам — глаза сияют, сел и говорит: «Знаешь, Лидусь, а я только сейчас, почти в шестьдесят, понял, что такое семейное счастье и зачем люди женятся!» Вот как бывает… И только тогда я, взрослая уже совсем женщина, у которой даже ребенок уже был взрослым, набралась смелости и спросила: «Пап, а почему ты с мамой не развелся, когда я еще маленькой была?» Он очень озадачился, но ответил: «У меня же ты росла… Как я мог уйти? Тебя бы суд отдал матери. Суд всегда так поступает». Я не удержалась и спросила: «А ты не подумал, что я с тобой бы ушла? Я не хотела с ней жить! И никакой суд меня бы не остановил». И мой отец не нашелся что ответить, просто смотрел на меня… Ему подобное и в голову не приходило! А ведь все, все могло быть по-другому, решись он на развод! Не было бы вот этих пустых лет без любви, и он был бы счастлив, и я была бы счастлива, и она, наверное, тоже. Потому что мы не раздражали бы ее: я своими постоянно требующими чего-то глазами и он… одним своим присутствием. И, возможно, она не заболела бы так рано и не умерла. Потому что не было бы скандалов, пьянства, этих злых слов каждый день, каждый час… тоски… Они оба не хотели домой возвращаться… как каторжники в свою тюрьму… Недаром врачи утверждают, что рак — это болезнь тоски и безысходности… Да…
— Не надо… не надо больше! — воскликнула Катя, потому что все это было невыносимо больно слышать и слушать…
Она вскочила и, сама испугавшись того, что делает, неожиданно сильно обняла свекровь за плечи. Плечи вздрагивали — они были теплыми и… родными? Нет, пока, наверное, просто теплыми… И еще это были плечи женщины, которая, выросши без любви, сама этот дар получила: Катя это знала. Потому что Тим явно вырос в любви, большой любви — и материнской, и отцовской. Полной любви — иначе он не был бы таким, каким стал.
И еще Катя поняла: эта женщина, кажется, уже простила ей то, что она никогда не родит ей внуков.
Но от этого знания ей почему-то стало пронзительно больно.
— Больно, больно… Почему-то все спрашивают про больно и никакая собака не спросит: «Неудобно? Чешется?» — Сашка Бухин был неожиданно весел и даже насмешлив. — Потому что ужасно чешется… там, под гипсом. И неудобно — такая бандура! И из дому не выйдешь…
— Чешется, наверное, потому что заживает, — рассудительно сказала Катя. — Я тебе тут книжек всяких принесла. И апельсинов… И конфет, и шоколадок от всех… Сам можешь не есть, если не хочешь, малявкам своим отдашь… Ой, прости, я и забыла, что у твоих аллергия на шоколад и апельсины! Я ж еще и два киндера принесла, а это тоже шоколад! Ну честно, Саш, я не нарочно! В следующий раз принесу груши и хурму… или яблоки! Ух ты, какой гипс красивый! Ну, теперь понятно, почему с ним нельзя из дому выходить, — хихикнула она. — Потому что снимут и продадут как художественный экспонат!
— Это Санька с Данькой его так расписали! — сказал польщенный Бухин. — Дашка им для этого специально новые фломастеры купила. Они каждый вечер из садика являются и ищут какое-нибудь свободное местечко, чтобы еще что-нибудь изобразить. Дашка сказала, что после того как мне его снимут, она этот арт-объект на стенку повесит. Только он уже очень грязный…
— Саш, спасибо тебе, что сказал, что не в меня стреляли, — быстро проговорила Катя. — Знаешь… просто камень с души…
— Ка-а-ать… ну как бы я тебе не сказал? Мы же все-таки напарники. И друзья. Так что не переживай. А за книги тебе отдельное спасибо. Я с экрана совсем не люблю. Пробовал аудио — опять-таки не мое. Сначала вроде ничего, а потом начинаю думать про что-нибудь и теряю нить. Вдруг опомнишься, а ты уже где-то на середине — и о чем говорят? А кроме того, с этими костылями ноутбук не так-то просто с места на место перетаскивать, а в постели лежать я не люблю. Мне тут больше всего движения не хватает. Я привык к физическим нагрузкам… Сволочь какая-то кинула на лестнице кожуру! А если бы не я? Вдруг бы ребенок поскользнулся?!
Внезапно она тоже подумала, что потеряла нить, оттого что все время сворачивала на свое, все время сбивалась… Или все-таки не было ее, этой нити? И ничего не было, кроме случайного выстрела, который и убедил ее больше всего остального, что за Жанной и в самом деле ходит убийца!
— Я тебе еще книжек привезу, — пообещала она. — Свекровь очень много читает. Все время что-то покупает…
— А что покупает? — тут же оживился друг.
— Саш… ну не знаю я что! Мне к ним неудобно заходить… Я попросила — она мне подобрала, и все.
— Что, плохие отношения? — прищурился проницательный Бухин. — Строят? Дедовщина?
— Нет, я бы не сказала, — честно призналась Катя. — Свекор вообще ко мне очень тепло относится, а свекровь просто сложный человек. Ну и, наверное, они мечтали, чтобы Тим привел в дом что-то более соответствующее — там же врачи в трех поколениях, если не в четырех… А он — здрасьте! — приволок какую-то рыжую постовую милиционершу, которая в своей жизни прочла три с половиной книги: одна — Уголовный кодекс и две телефонных.
— А половина? — хрюкнул смешливый загипсованный. — Половина какая?
