Я знаю, как ты дышишь - Костина Наталья (читать бесплатно полные книги .TXT) 📗
— Катька, я не понимаю, — покачал головой проницательный Бухин, — ты меня уговариваешь, что дети — это неподъемная ноша, или себя? Так у меня они уже есть, никуда не денешься! А ты не заводи, если не хочешь. Ты ведь не хочешь, так?
— Кажется, не хочу… — осторожно сказала она. — Это… это ненормально, да?
— Я не психолог! — отрезал Бухин. — И не знаю, нормально это или нет. Тем более ты женщина. Это тебе беременной ходить и рожать. Это больно… и вообще опасно! Хотя ты опер. Беременность — это только девять месяцев. А опер… это… ну, не на всю жизнь, но очень надолго! — припечатал он. — И у тебя, как у опера, уже были опасные моменты!
Бухин явно намекал на то, что несколько лет назад ее едва не убили. Выжила Катя чудом… и вряд ли какие-то там роды опаснее! Но он, кажется, озвучил главное — она не хотела. Ни ходить с огромным животом, ни рожать. А вдруг будет двойня, как у Бухина с Дашкой?! Это просто ужас! Нет, она точно не желает всего этого! Она хочет приходить домой, где тишина… и Тим… и чтобы он был ее, а она — только его…
— Ну, выяснила чего-нибудь?
Лысенко появился так внезапно, что она буквально подскочила на стуле. Или это он ввалился, как всегда, особо не церемонясь, а она попросту не заметила? Замечталась о Тиме, о сегодняшнем вечере, о жизни, где только они вдвоем, а тут, оказывается, кроме них еще полно народу!
— Нет! — буркнула Катя. — Не выяснила! Потому что Сорокина никуда не делась! Загрузила по самое не хочу! Ты же обещал освободить меня от нее? А она опять с утра: снова здорово! Я целый день бегала как заведенная, только ввалилась! — пошла Катя в наступление. — И все зря! Только ей этого не втолкуешь!
— До людей вообще трудно донести собственную точку зрения, — философски изрек Лысенко. — Ладно. Оставайся с Сорокиной.
— Что-о-о?! — изумилась Катя.
— Да мне себе дороже с ней ругаться! — пояснил новоиспеченный начальник.
— О господи! — простонала Катя. — Избавь меня от напрасной работы, потому что от другой я не отказываюсь!
— Ну вот и хорошо! — заявил Лысенко. — Потому что от другой я тебя не освобождаю!
— Игорь!
— А что Игорь? — полюбопытствовал тот. — Работы валом! Людей нет! Бурсевич болеет! Практикантов не дали…
— …а ты в начальники вышел, и тебе теперь некогда! — закончила Катя мысль друга.
— Вот когда ты в начальство выйдешь, сама поймешь.
— Я в начальство никогда не выйду! — Катя поджала губы. — У нас начальники сплошь одни мужики!
— Да потому что у баб то декрет, то больничный, то по уходу за ребенком! А потом по второму кругу, по третьему! А потом бац — и пенсия! — рассердился Лысенко в свою очередь. — А начальнику нужно все время на месте быть! Короче, вот тебе новые материалы и работай! — Он брякнул свою стопку рядом с такой же, полученной Катей от Сорокиной, и без дальнейших расшаркиваний покинул их с Бухиным обиталище.
У Кати внутри все кипело. И даже клокотало. И выплескивалось через край. Да она даже с гриппом на работу ходила! Не говоря уже о постоянных проблемах с головой после ранения! А теперь… теперь Лысенко такое заявил! И это после того, что она думала… считала… Катя проглотила горький комок, закусила губу, чтобы остановить подступающие слезы, и отвернулась. Не хватало только, чтобы Сашка стал ее жалеть! Или чтобы она сама стала… Потому что все это — и сорокинское, и то, что притащил сейчас Игореша, — ее работа. Которую она сама выбрала и которую хотела. Сама хотела. Никто не подталкивал… Не нашептывал по ночам…
— Все! — сказала она и сдвинула все бумажки в одну сторону так, что получилась куча мала. — Хватит! У меня рабочий день окончен! Если мне положен больничный, я его возьму! Если завтра выходной, то меня никто не заставит выйти! Я даже телефон отключу! И послезавтра тоже! И из отпуска меня никто не отзовет! И… И вообще!..
Опомнилась Катя, только когда Сашка, усадив ее обратно на стул, стал осторожно промокать платком ее злые, неудержимые слезы, приговаривая так, как, наверное, он шептал своим расшибившимся двойняшкам:
— Ну все… Ну не плачь, Ка-а-ать… Все хорошо… все сейчас будет хорошо, а потом еще лучше! Все пройдет… заживет… у собаки боли´… у кошки боли´… а у Катьки не боли´!
— Ладно, Сань… — Она улыбнулась и забрала у него платок, потому что он, наверное, все на ее лице размазал. — Все уже хорошо! И у кошки и собаки тоже не боли´! Ни у кого не боли´! Спасибо, Саш… Это я так… развинтилась что-то! Наверное, просто устала.
— Устала? — спросил Тим.
Глупости! И не устала она вовсе! Разве от отдыха можно устать? Катя уже потянулась к мужу, чтобы доказать, что она совершенно ни от чего не устала, более того, сил у нее хоть отбавляй, но, вместо того чтобы провокационно стянуть с себя пижаму, она зачем-то запахнула байковый ворот и ткнулась Тиму куда-то в район подмышки.
— Спи! — сказал Тим. — Вот сейчас выключу твой телефон и завтра до самого обеда спать будешь! А потом пойдем подарки покупать.
— Зачем? — уже сонно пролепетала она.
— Скоро Новый год…
— Правда? Мне казалось, еще не скоро…
— И опомниться не успеешь! — заверил ее Тим. — Ты чего хочешь под елочку?
— Новый пистолет. Нигде не зарегистрированный и с кривым дулом. Чтоб застрелить Сорокину — коварно, из-за угла — и спать спокойно всю оставшуюся жизнь! — Катя вынырнула из-под одеяла, потому что ей внезапно стало жарко.
— С кривым дулом? Оригинально, конечно, но… я уже присмотрел тебе такое… интересное, но без кривого дула! Хочешь, расскажу? Нет, передумал, не скажу. Пусть будет сюрприз!
— Тим, ты хочешь, чтобы я теперь до самого Нового года не уснула?! Быстро говори что!
— Ни за что! Стреляй, комиссар, хоть даже из зарегистрированного… и даже из-под кровати! Все равно всех не перестреляешь! А твоей маме знаешь, что купим? Блендер! Это такая крутая штука…
— Я знаю, что это за штука! Только, если честно, я ей плед хотела. Клетчатый. Чтобы мягкий и теплый. И не синтетический, а обязательно шерстяной. А блендер ей не очень нужен, мне так кажется. И вообще, зимой надо дарить мягкое и теплое! И пушистое!
— Ну, может, ты и права… я твою маму люблю. Давай купим ей пушистое!
Кате показалось, что, если он сказал: «Я твою маму люблю», — теперь и она просто обязана произнести: «И я твою, Тимка»… Но… она этого почему-то сказать не могла. Не могла, и все! И не потому, что Лидия Эммануиловна была совсем не похожа на ее вечно причесанную кое-как и так же кое-как, не по моде, одетую, но уютную, теплую… совсем как тот клетчатый плед, который она собиралась ей купить, маму! Совсем не похожа! Потому что мать Тима была… как блендер! Блестящая, холодная и, наверное, чрезвычайно эффективная! С КПД явно больше ста процентов!
Катя села в постели, потянув одеяло и оставив Тимов бок неприкрытым.
— Ты чего? — спросил он и недовольно завозился, отвоевывая свою часть одеяла обратно. Оно было достаточно большим, но, когда Катя волновалась, она инстинктивно подталкивала край одеяла под себя и так переворачивалась на живот. А потом сразу на бок, наматывая таким образом на себя почти все и оказываясь словно бы в коконе.
— На работе что-то случилось? — все не отставал Тим.
— Ничего, — вяло отмахнулась она. — Так, сорокинские штучки! И Лысенко тоже хорош… Только давай про это все сегодня не будем, а? Вот действительно, выключи ты этот чертов телефон, и завтра буду спать не до обеда даже, а до самого ужина! А за подарками в воскресенье пойдем! Твоей маме — блендер, а моей — плед. А твоему папе…
Она так и не придумала, что они купят его папе, потому что он ей однозначно нравился, и поэтому никакой блендер тут не годился. Тут надо было что-то душевное… и смешное. Или еще один плед? Потому что теплого много не бывает… особенно зимой! Тим не спал и смотрел на нее из темноты, и глаза у него были очень блестящие и темные. Как… у собаки? У нее никогда не было собаки, и, наверное, поэтому она сказала:
