Выбор оружия - Незнанский Фридрих Евсеевич (книги без регистрации .txt) 📗
Уважение – это понятие всегда было для Бурбона всеобъемлющим, неделимым и несомненным. И только на днях, после разговора с этим матерым ментярой Турецким, который умудрился выпытать у него все, что он знал (хоть знал-то немного!) и ускользнуть от уготованной ему участи, Бурбон почувствовал, что все не так просто.
«Отдавать должное – одно, а уважать – это совсем другое».
В другое время Бурбон, возможно, не обратил бы внимания на эту фразу, но сейчас она легла в его сознание, как зерно в прогретую весенним солнцем влажную землю. Потому что эти слова вносили ясность в один из самых важных и самых запутанных вопросов его жизни – в его отношения с Корейцем.
Кореец был всего на четыре года старше Бурбона. С пятнадцати лет он мотался по тюрьмам и лагерям, в перерывах между ходками грабил сберкассы, тряс торгашей и цеховиков, обкладывал данью центровых проституток, ломщиков у «Березок» и кидал на авторынке в Южном порту доверчивых покупателей. Но даже в молодости он не был беспредельщиком и никогда не убивал, если можно было обойтись без этого. Он первым понял, что драть с теневиков наездами по три шкуры – все равно что рубить сук, на котором сидишь. И хотя сам он всегда говорил, что лучше рубить сук, на котором сидишь, чем висеть на этом суку, в 79-м году он организовал в Новочеркасске всесоюзный сходняк воров и цеховиков, на котором объявил, что цеховики будут отчислять в «общаки» десять процентов своих доходов. Горячие головы настаивали на пятнадцати и даже двадцати процентах, но Кореец сумел убедить сходку. Напомнил, что цеховики вынуждены отстегивать еще и чиновникам и ментам, и пятнадцать процентов, не говоря уже о двадцати, они попросту не потянут. Сходняк согласился с ним. Это дело уже тогда заставило воров признать Корейца главой всего братства.
Бурбон познакомился с Корейцем в СТ-2 в Тулуне. Кореец заканчивал свой срок, а Бурбон только начинал. Видимо, Кореец рассчитал, что Бурбон с его немалым уже авторитетом будет ему полезен, крупно зарядил кого надо, и Бурбону скостили срок. После того, вплоть до отъезда Корейца в Штаты, они работали в паре, при этом Кореец был – говоря современным языком – президентом общемосковской воровской фирмы, а Бурбон с его химкинскими – ее исполнительным директором. Президент выступал третейским судьей на разборках, выносил решения, а несогласных с ними убеждал Бурбон. Обыватели хватались за валидол, читая расписанные газетчиками ужасы, но беспредельщиной это не было. В том была суровая необходимость. Из воспитательных соображений. Малая кровь помогала избегать большой крови.
Для Бурбона никогда не было вопросом, уважает ли он Корейца. Уважает. Хотя многого в его поведении не одобрял. Начиная с горбачевского воцарения, когда можно было уже не прятать деньги от чужих глаз, Кореец вел вызывающе роскошный образ жизни. Появлялся с женой, обвешанной рыжьем и брюликами, как новогодняя елка, на всех новомодных презентациях и тусовках, в открытую менял любовниц, дарил им «Жигули» и квартиры, знался со знаменитыми певцами, телевизионщиками, биржевиками, околоправительственной сошкой и даже – что особенно не нравилось Бурбону – с чинами из Министерства юстиции и, как поговаривали, из МВД. Понятно, что эти связи окупались беспроцентными кредитами, налоговыми, пошлинными и таможенными льготами для банков и фирм, долю в которых имели Кореец и сам Бурбон, но все равно – не дело это было, правильный вор не должен в этом мараться, для этого есть другие люди и средства. Бурбон несколько раз пытался поговорить об этом с Корейцем, но тот в ответ лишь посмеивался:
– Узкий ты человек, Колюня! Никак не въедешь в новые времена. Смотри, вымрешь, как мамонт, и найдут тебя в мерзлоте с зеленой травкой во рту.
Глухо роптала и братва, глядя по телевизору, как Кореец швыряет миллионы «зеленых» на разные рок-фестивали и благотворительную туфтяру. А когда по Москве прошел слух, что он купил пятидесятикомнатную виллу в Беверли-Хиллз и яхту в Майами, солнцевский «авторитет» Лука прямо при всех, в банкетном зале «Палас-отеля», обвинил Корейца в том, что он запустил грабли в «общак», и назвал его трескалой и стукачом. Такой публичный фаршман требовал немедленного созыва сходняка, и приговор для Луки мог быть только один: смерть. Потому что доказать обвинение он бы не смог. Не трогал Кореец бабок из «общака», Бурбон это верно знал и мог подтвердить. У Корейца своих «лимонов» хватало. Но он не стал ждать сходняка, а решил по-своему: не успел Лука закончить свою предъяву, как чердак его разлетелся на куски от трех пуль, выпущенных из австрийского полицейского пистолета «глок», с которым Кореец почти никогда не расставался. И хотя по существу дела он был прав, Бурбону пришлось немало потрудиться, чтобы усмирить вскипевшие страсти и восстановить пошатнувшийся авторитет главного вора Москвы.
Но самому ему это не понравилось. И уже тогда кристаллическая цельность понятия «уважение» начала испытывать какую-то двойственность, внутреннее напряжение, грозившее искрошить сам кристалл. И он распался-таки надвое.
Нет, не уважал больше Бурбон своего партнера, а всего лишь отдавал ему должное: его бульдожьей хватке, размаху его планов, умению предугадывать события на много ходов вперед, а главное – способности разбираться в людях.
И подтвердила это история с Дорофеевым.
Еще пять лет назад, когда Народный банк был одним из сотен «Форумов», «Селенг», Промбанков и Коммерцбанков, вскочивших, как прыщи, на немытом теле России, Кореец поручил Бурбону уладить небольшое дело. Он рассказал, что на него вышел через известного певца генеральный директор молодого Народного банка, только-только вставшего на ноги, и попросил об услуге. Дело было самое обычное. Народный банк выдал какому-то Фонду социальных изобретений беспроцентный кредит на три месяца – 10 миллионов «зеленых». Беспроцентный – это было, конечно, для отмазки, а на самом деле процент был вполне нормальный – 33,33 в месяц, а за три месяца – 100. Понятно, что эти 100 процентов ни по каким бумагам не проходили. Этим и воспользовались социальные изобретатели – кредит вернули день в день, а о процентах «забыли». Дорофеев и пришел к Корейцу. А к кому еще? Не в арбитражный же суд ему было идти. Бурбон послал Гусака к президенту фонда, но тот уперся, считал, что у него крыша крутая. Она и была крутая – чечены. Но когда те узнали на стрелке, с кем имеют дело, – тут же отъехали, и через два дня Дорофеев получил все свои проценты налом.
