Последний дон - Пьюзо Марио (книги регистрация онлайн .txt) 📗
Кросс понимал, насколько важно выглядеть безобидным, так что смиренно улыбнулся:
– Может быть, все вы правы. Я хочу остаться в кинобизнесе в хороших отношениях со всеми, а десятимиллионный доход – недурное начало. Молли, позаботься о бумагах. Мне нужно успеть на самолет, так что прошу меня простить. – Он покинул комнату, и Молли последовала за ним.
– Мы можем выиграть дело в суде, – заявила она.
– Я не хочу идти в суд, – возразил Кросс. – Заключай договор.
Молли внимательно вгляделась в него, после чего промолвила:
– Ладно, но я получу больше десяти процентов.
Когда Кросс назавтра прибыл в особняк в Квоге, его уже дожидались дон Доменико Клерикуцио, его сыновья Джорджио, Винсент и Пити, а также внук Данте. Они вместе поели в саду. Трапеза состояла из холодных итальянских окороков, сыров, громадного деревянного блюда с салатом и длинных батонов хрустящего итальянского хлеба. Тут же стояла и миска тертого сыра для дона. За едой дон небрежным тоном заметил:
– Кроччифисио, мы слыхали, что ты занялся кинобизнесом. – Он замолк, чтобы отхлебнуть красного вина, после чего набрал полную ложку тертого итальянского пармезана.
– Да, – подтвердил Кросс.
– А правда ли, что ты изъял некоторую часть своих акций «Занаду», чтобы профинансировать кино? – осведомился Джорджио.
– Тут я не вышел за пределы своих полномочий, – ответил Кросс. – В конце концов, я ваш Bruglione на Западе, – издал он смешок.
– «Bruglione» – очень правильное определение, – изрек Данте.
Бросив на внука неодобрительный взгляд, дон повернулся к Кроссу:
– Ты впутался в очень серьезное предприятие, не проконсультировавшись с Семьей. Ты не нуждался в нашей мудрости. Но, что важнее всего, ты совершил насильственные действия, каковые могли повлечь официальные преследования. В подобных случаях обычай весьма недвусмыслен: ты должен получить наше одобрение или идти своим путем, приняв на себя полную меру ответственности.
– Вдобавок ты воспользовался ресурсами Семьи, – резко вклинился Джорджио, – охотничьей хижиной в Сьерре. Использовал Лиа Вацци, Леонарда Соссу и Полларда вместе с его агентством безопасности. Конечно, все они – твои люди на Западе, но они еще и ресурсы Семьи. К счастью, все прошло безупречно, но что, если бы возникли осложнения? Под удар были бы поставлены все мы.
– Ему все это известно, – нетерпеливо перебил дон. – Вопрос в том, ради чего это все затевалось. Племянник, много лет назад ты попросил уволить тебя от сей нужной работы, каковую приходится делать некоторым мужчинам. Я удовлетворил твое требование, несмотря на тот факт, что ты был весьма ценным работником. Ныне ты отважился на подобное ради собственной корысти. Это отнюдь не похоже на моего возлюбленного племянника, каким я его знал.
Кросс понял, что дон симпатизирует ему. Однако признаваться, что он поддался чарам Афины, все же не следовало; такое объяснение не только не сочтут разумным, но еще и воспримут как обиду. Возможно, смертельную. Разве можно ставить страсть к посторонней женщине выше лояльности Семье Клерикуцио?
– Я видел возможность заработать, – осторожно подбирая слова, начал он. – Видел шанс захватить плацдарм в этом бизнесе. Для себя и для Семьи. В бизнесе, отбеливающем черные деньги. Но мне надо было действовать стремительно. Я ни в коем случае не собирался держать это дело в секрете, чему служит подтверждением хотя бы то, что я воспользовался ресурсами Семьи, о чем вам непременно стало бы известно. Мне хотелось предстать перед вами, успешно завершив дело.
– Так завершено ли оно? – улыбнувшись ему, ласково спросил дон. Кросс тотчас же почуял, что дону все известно.
– Возникла еще одна проблема, – Кросс изложил обстоятельства новой сделки с Маррионом. И очень удивился, когда дон громко расхохотался.
– Ты поступил совершенно правильно, – отсмеявшись, сказал дон. – Судебное разбирательство могло бы завершиться катастрофой. Пусть упиваются победой. Нет, каковы мазурики, ничего не скажешь! Хорошо, что мы всегда держались в стороне от этого бизнеса. – Он мгновение помолчал. – По крайней мере, ты заработал десять миллионов. Весьма кругленькая сумма.
– Нет, – возразил Кросс, – пять для меня, а пять для Семьи, это дело ясное. Однако не думаю, что мы должны позволять обескуражить себя настолько легко. Я имею кое-какие планы на сей счет, но мне понадобится помощь Семьи.
– Тогда мы должны обсудить более выгодное распределение паев, – встрепенулся Джорджио. «Вылитый Бентс, – отметил про себя Кросс. – Вечно стремится выжать из сделки все до последнего цента».
– Сперва поймай кролика, а уж после дели его тушку, – осадил его дон. – Семья тебя благословляет. Но при одном условии: полное обсуждение всех решительных шагов. Ясно тебе, племянник?
– Да.
Кросс покидал Квог с легкой душой. Дон явно выказал ему свое благоволение.
Хотя дону Доменико Клерикуцио было уже далеко за восемьдесят, он все еще распоряжался своей империей. Мир этот был создан ценой громадных усилий и колоссальных затрат, так что дон считал свою участь вполне заслуженной.
В преклонном возрасте, когда большинство людей терзается грехами, совершенными вольно или невольно, сожалениями о несбывшихся мечтах и даже сомнениями в собственной правоте, дон оставался столь же неколебим в собственных добродетелях, как и в четырнадцать лет от роду.
Дон Клерикуцио был строг в вере и строг в суждениях. Господь сотворил опасный мир, а человечество сделало его еще более опасным. Мир Божий – тюрьма, в которой человек должен добывать хлеб свой насущный в поте лица своего, а его собрат-человек – собрат-зверь, хищный и беспощадный. Дон Клерикуцио гордился тем, что сумел оградить от опасностей своих возлюбленных близких на их жизненном пути.
Его ублаготворяло и то, что в столь почтенном возрасте он наделен волей приговаривать врагов к смерти. Разумеется, он им все прощал; разве он не добрый христианин, следующий поговорке «мой дом – моя церковь»? Однако прощал он их, как Бог прощает всех людей: приговорив к неминуемой гибели.
В мире, сотворенном доном Клерикуцио, перед ним благоговели. Его Семья, тысячи жителей анклава в Бронксе, Bruglione, правящие территориями, вверяющие ему свои деньги и приходящие просить его заступничества перед окружающим миром, когда попадали в беду. Им известно, что дон справедлив. К нему можно воззвать в годину нужды, хвори или иного лиха, а он уж позаботится об их горестях. За это его и любили.
Дон понимал, что любовь – чувство ненадежное, как бы глубока она ни была. Любовь не дает залога благодарности, не гарантирует послушания, не приносит гармонии в столь сложный мир. Кому ж это ведомо лучше, нежели дону? Чтобы внушить настоящую любовь, надо внушать еще и страх. Любовь сама по себе – ничто, пшик, если к ней не прилагаются доверие и послушание. Что толку от любви к нему, если любящие не признают его правления?
Ибо он несет ответственность за их жизни, он оплот их благосостояния и обязан неукоснительно, без колебаний исполнять свой долг. Он обязан проявлять строгость в своих суждениях. Если человек предал его, если подорвал целостность его мирка – этого человека следует наказать и обуздать, даже если сие означает смертный приговор. Не принимаются никакие оправдания, никакие смягчающие обстоятельства, никакие мольбы о милосердии. Долг надо исполнять. Родной сын Джорджио как-то раз назвал его ретроградом. Дон принял это прозвище, понимая, что только так и должно быть.
Теперь ему предстояло пораскинуть умом над очень многими вещами. За последние двадцать пять лет со времени Войны с Сантадио в его планах никогда не было изъяна. Он был дальновиден, хитер, груб в случае необходимости и милосерден, когда милосердие не представляло опасности. Теперь Семья Клерикуцио взошла на вершину могущества, стала почти недосягаемой для посягательств извне. Вскоре она растворится в законопослушном обществе и станет абсолютно неуязвимой.
