Безумное танго - Арсеньева Елена (лучшие книги без регистрации .txt) 📗
– Куда полез?! Ну куда ты полез, кто тебя звал?
Лора ворвалась в комнату со стаканом и была так разозлена, что выплеснула воду прямо в лицо незваному гостю. К счастью, вода была холодная, чего не скажешь о взглядах, которыми Лора так и шпарила его.
– Степа, извини, ну извини, я не виновата, я думала, это твой водила что-то забыл и вернулся, я даже дверь не успела закрыть, а тут звонок. Но ты не бойся, ты не переживай, это так, ничего особенного, это мой бывший муж, ты его всерьез не принимай, он человек интеллигентный, он тебя не выдаст.
Юрий растерянно оглянулся на Лору, подивившись, с каким пиететом произнесла она слово «интеллигентный». С каких бы это пор? И с каких пор это слово стало знаковым для Бусыгина? Почему он вдруг расплылся в улыбке и закивал так, будто не признал родного брата-близнеца?
– Твой бывший? – загудел приветливый бас. – Никифоров? Юрий Никифоров? Не ждал, никак не ждал, что… Братец ты мой молочный, да я твой должник по гроб жизни!
Судорога изломала брови Юрия.
– Это вы Лорину благосклонность имеете в виду? – спросил он холодновато-вежливо. – Не стоит, право. Я тут давно ни при чем. Не в коня попкорн, знаете ли!
Бумыгин разинул рот, полный отличнейших фарфоровых зубов, и громко заржал.
– Не в коня попкорн! Во! Пять баллов! – выставил он большой палец. – Это не ты хохмы для «Радио России» ваяешь? Фоменко – не твой псевдоним?
Юрий прищурился, презирая не этот дешевенький юмор, а себя: ему почему-то была приятна похвала Бусыгина. Вот харизма, так харизма, понятно, отчего вечно потеющий, суетливый Чужанин умирал от зависти к близкому дружку и старался наступить ему на горло!
– Нет, Лоркина корма и прочие части тела отношения к делу не имеют, – отсмеялся наконец Бусыгин. – Слушай, девуля, сбегай-ка вниз и предупреди водилу, чтоб еще немножко подождал. Да дверочку запри за собой. А мы тут интересным словцом перекинемся.
Лора сверкнула помолодевшими ореховыми глазами и вышла, не поперечив ему ни словом. Щелкнул замок.
Бусыгин вынул из кресла свое большое, крепкое, тренированное тело и, шлепая по паркету босыми ногами, дошел до бара. Юрий бросил жадный взгляд на освободившееся кресло, но даже не рискнул занять его, не то что вскрывать тайник.
Бусыгин обернулся. В его руках были два толстостенных бокала, наполненных прозрачной жидкостью. Весело звякнули льдинки, когда он протянул один бокал Юрию и сказал:
– За тебя. За твое здоровье. И твою драгоценную жизнь. Не думал, честно сказать, что тебе удастся вернуться оттуда, но… рад, знаешь, честно, рад, что все так вышло.
Юрий машинально поднял бокал. Тонко пахло можжевельником. Джин… хороший джин. Куда лучше той жидкой водички, которую он пил в самолете, когда…
У него вдруг перехватило дыхание.
В самолете, когда…
Вскинул глаза на Бусыгина – и еле протолкнул сквозь стиснутое судорогой горло свою невероятную догадку:
– Так это твою кассету я вез в Амман?
Алёна Васнецова. Июнь 1999
Тяжелое тело Фаины оказалось неожиданно проворным. Одной рукой она вцепилась Алёне в блузку на груди и молотила ее по голове сумочкой. Шарф соскользнул, открыв едва покрытую волосами голову.
Выражение мрачного удовлетворения мелькнуло в глазах Фаины, и она удвоила силу ударов. Это было чуть ли не единственным живым, человеческим ее выражением. Маска тупой злобы на миг соскользнула – но тотчас же лицо снова оледенело.
Эти ничего не выражающие глаза гипнотизировали Алёну, лишали ее сил. Она одной рукой отбивалась, другой пыталась разжать пальцы Фаины, стиснувшие блузку на самом горле. Ей было душно, больно, она пыталась увернуться от металлической застежки на Фаининой сумке, удары которой были болезненны, но Фаина была сильнее, она теснила Алёну в угол, методично нанося ей новые и новые удары. Если бы у нее в руках оказалась не сумка, а, к примеру, молоток или топорик, она работала бы ими точно так же споро, неостановимо. Но ведь в углу будет еще труднее выворачиваться! Этой круглой, выпуклой, тяжелой застежкой Фаина и без всякого топорика забьет ее до потери сознания.
Изловчившись, Алёна сильно двинула Фаину локтем в грудь. Та отшатнулась, охнула. Мгновенно промелькнуло воспоминание: заведующая в клинике возмущенно рассказывает о каком-то неловком дядьке, в автобусе нечаянно толкнувшем ее локтем в грудь, морщится и обеспокоенно повторяет: «У женщины это самая проблемная зона, от такого удара может быть рак!» Ненужное воспоминание, а главное, ненужный стыд, молнией вспыхнувший при виде искаженного лица Фаины…
Как бы там ни было, Алёне удалось вырваться и оттолкнуть Фаину. Та отпрянула, поскользнулась на еще сыром полу и тяжело села. Сумка отлетела куда-то под кровать.
Надо было схватить что-то тяжелое, наброситься, оглушить Фаину, но Алёна, наконец-то глотнув воздуху, ринулась к выходу.
Не тут-то было!
Фаина с неожиданным проворством вскочила и навалилась на нее сзади, добравшись наконец пальцами до горла. Они были длинные, проворные, сильные, эти пальцы отличного хирурга, они знали, как причинить побольше боли, куда надавить, чтобы пережать на шее артерии…
Тьма вдруг начала заволакивать голову Алёны. Она билась, металась под этим гнущим к земле тяжелым телом, но рывки становились слабее и слабее. Ноги вдруг начали разъезжаться, подкосились; она рухнула на колени, а Фаина все давила сверху, давила на шею…
«Если потеряю сознание – все», – вяло проплыло в голове.
Еще раз рванулась, пытаясь сбросить смертельный груз, но вместо этого оказалась лежащей плашмя, уткнувшись лицом во влажные доски. Они были какого-то странного цвета, не светло-коричневые, как раньше, а мутно-красные и почему-то мягкие на вид. Доски вдруг начали расступаться, Алёна проваливалась в них, будто в какое-то красное болото. Это было так страшно, что она закрыла глаза, лишь бы не видеть… и вдруг тяжесть, вдавившая ее в страшное красное месиво, исчезла. Какая-то сила рывком вздернула Алёну на ноги, и кто-то прокричал ей в лицо:
– Жива?
Она медленно разлепила веки и уставилась в большое красное лицо, маячившее перед глазами и заслонявшее весь мир. Лицо было злое, даже яростное, но оно не было лицом Фаины, это Алёна знала точно, а потому не испытывала страха и только тупо смотрела и смотрела на него…
– Ой, Андрюха, она шевелится! – тоненько завизжало что-то за пределами лица.
Сердитые маленькие глазки оторвались от Алёны, тяжелый голос угрожающе взрыкнул:
– Ща я ей шевельнусь, паскуде…
«Да я тихо стою, я не шевелюсь!» – чуть не вскрикнула Алёна, как вдруг до нее дошло, что эта ярость адресована не ей.
Алёна почувствовала, как ее слегка подтолкнули куда-то. Ноги подломились, и она плюхнулась в мягкие объятия старого продавленного дивана.
Туман перед глазами рассеялся, она увидела комнату – свою комнату, знакомую, но вместе с тем незнакомую из-за царившего вокруг беспорядка. Стулья валялись, скатерть была сдернута со стола вместе с большой керамической вазой, расколовшейся надвое, с тумбочки упал приемник…
Алёна смутно вспомнила, как ударялась обо что-то, когда пыталась сбросить с себя Фаину.
Фаина! Где она? Убежала?
– Вон, гляди, шевелится! Гляди, сбежит! Андрюха, дай ей еще разок! – азартно завизжал кто-то рядом, и Алёна, покосившись, с изумлением узнала… Антонину Васильевну, соседку.
Не может быть!
Нет, точно, она. А могучая мужская фигура, которая склонилась над лежащим в углу бледно-зеленым кулем, – это соседкин зять, милиционер. А бесформенный куль лимонно-желтого цвета, внезапно шевельнувшийся, – это что? Фаина?
– Алёнка, ты живая? – Темные, задорные глаза Антонины Васильевны заглянули в лицо. – Живая, говорю? Ну, чего молчишь?
– Замолчишь тут, наверное, – тяжело пробасил зять, бесцеремонно ткнув ножищей куль, который жалобно всхлипнул, но тотчас затих. – Эта бабища ее только что не задушила. Вовремя вы ситуацию просекли, мамаша. – Он обернулся и с уважением поглядел на Антонину Васильевну. – Конечно, в окошки за людьми подглядывать – вроде как не совсем удобно, хотя, с другой стороны, если бы не вы, мы наверняка имели бы здесь нераскрытое убийство!
