Масть пиковая - Мир-Хайдаров Рауль Мирсаидович (лучшие книги онлайн txt) 📗
Двое в кабине неожиданно вздрогнули и подобрались, а Миршаб, отойдя в сторону, жестом показал – вперед!
Самосвал стал осторожно выезжать к дороге. Как только «ЗИЛ» занял исходную позицию на съезде в овраг, с другой стороны трижды мелькнул огонек фонарика – давался старт смертоносной машине.
Как в тщательно отрепетированном спектакле две машины одновременно нырнули в глубокий овраг, и темнота проглотила их, лишь свет ближних фар «жигуленка» обозначал путь прокурора к смерти, самосвал Карена до определенного момента шел без огней.
Когда до столкновения осталось меньше минуты, все участники операции, включая прокурора Камалова, услышали душераздирающий вой милицейской сирены, приближавшейся с огромной скоростью.
Джураев появился на свадьбе не случайно, он знал, что тут будет прокурор Камалов, только вернувшийся из Ферганы, и ему хотелось из первых уст услышать о нападении на кокандской трассе. Учел он и возможность нового покушения, поэтому упросил хозяев усадить прокурора подальше, да и вряд ли кто-нибудь посторонний мог приблизиться к нему, товарищи жениха, из угрозыска, внимательно оберегали тот угол, где находился высокий гость.
Поэтому когда Хуршид Азизович неожиданно с семьей уехал домой, об этом тотчас доложили Джураеву. Хозяйке дома пришлось объяснять взволнованному полковнику, почему прокурор вынужден был покинуть свадьбу. Начальник уголовного розыска республики, знавший на память телефон дежурного Прокуратуры, попытался созвониться с ним, но связь не работала, что еще больше озадачило его. Тогда он бегом кинулся к своей машине на улице и набрал оттуда номер Прокуратуры – никакого звонка из Москвы не было. Джураев тут же завел машину, пригласил взглядом двух парней на заднее сиденье и, включив сирену на всю мощь, рванулся вслед Камалову, отбывшему всего пять – семь минут назад, по рации он успел передать всем постам ГАИ в городе, чтобы остановили машину прокурора республики, Джураев был убежден, что засаду устроили у дома Камалова.
Услышав сирену, Карен спокойно сказал приятелю:
– Менты. Скорее всего Джураев догадался, что «Москвича» заманили в ловушку. Слушай внимательно, сейчас я ослеплю дальним светом «жигуленка» и ударю его, на проверку, что с ним случилось, нет времени, через три-четыре минуты, на выезде из оврага, мы наверняка столкнемся с оперативниками. Увидев машину ментов, я приторможу, а ты тут же дай очередь по фарам, и мы рванемся на Келес, где нас должны поджидать. Только ни в коем случае не стреляй по кабине, угрозыск за Джураева весь город перевернет, и до суда не доживешь, если влипнешь…
Камалов, услышавший за спиной вой сирены, понял: случилась какая-то беда.
Он почувствовал, что сигнал имеет какое-то отношение к нему, сбавил скорость и хотел спокойно развернуться, как вдруг его ослепил яркий свет стремительно приближающейся с ревом огромной машины, и он догадался, что последует дальше, но дорога не представляла места для маневра даже первоклассному гонщику, хотя в последний момент прокурор сумел увести машину от лобового удара.
«Жигули» словно пушинку подбросило вверх, затем зацепило задним бортом, и, кувыркаясь, она пошла сшибать бетонные столбы вдоль дороги…
Самосвал, не сбавляя скорости, мощно шел на подъем и тут же целой правой фарой высветил вдали милицейскую машину с включенной сиреной.
«ЗИЛ» чуть сбавил ход, и тут же в высаженное лобовое стекло раздалась автоматная очередь по фарам встречного транспорта. Подстреленные в оба передних колеса патрульные «Жигули» так же пошли кувырком под откос в темноту – путь на Келес оказался свободным.
Неожиданно оборвавшийся вой сирены и автоматную очередь услышал кто-то из коллег Джураева, оставшихся на свадьбе, и на следующей машине работники угрозыска кинулись вслед своему шефу. Минут через десять они натолкнулись на перевернутый милицейский автомобиль, полковник Джураев отделался ушибами и ссадинами, а двое молодых розыскников еще и переломами. Когда они проехали дальше по трассе, увидели «Жигули» прокурора, превратившиеся в груду металлолома.
Вызванная по рации «скорая» подтвердила факт смерти жены и сына Камалова, а сам он, весь переломанный, истекающий кровью, был еще жив, и его срочно отправили в реанимационное отделение травматологии того самого института, откуда когда-то капитан Кудратов выкрал Коста, убившего другого прокурора – Амирхана Азларханова.
На следующий день Хашимов узнал от своих людей, впрочем, об этом говорил весь город, что Камалов до сих пор не приходил в сознание и по-прежнему находится в безнадежном состоянии. Интервью министра внутренних дел по местному телевидению тоже подтвердило версию о критическом состоянии жизни прокурора Камалова, но высший милицейский чин назвал случившееся дорожно-транспортным происшествием, несчастным случаем, и уверил граждан, что ведется тщательный поиск машины, совершившей аварию и скрывшейся с места преступления.
В тот же день Миршаб передал в Москву по телефону текст шифровки о том, что «Москвич» больше не представляет опасности.
Через неделю, несмотря на все строгости тюрьмы «Матросская тишина», оно стало достоянием Сенатора, и он уже по-иному стал строить свои отношения со следователями.
Шла неделя, другая, заканчивалась третья, прокурор оставался в реанимации и не приходил в себя, все эти дни он был между жизнью и смертью. Многие, даже врачи, поставили ему окончательный диагноз – не жилец. Миршаб, еще с неделю следивший за сведениями из травматологии, потерял к ним интерес, для него стало ясно, что, даже если Камалов выживет, скорее всего останется инвалидом, не имеющим влияния на события в республике.
Но судьба распорядилась иначе. На исходе двадцать восьмых суток Камалов открыл глаза и слабым голосом спросил:
– Что с женой, с сыном?
Вместо ответа дежурившая медсестра заплакала, и он понял, что лишился семьи.
С этого дня он все время порывался встать, убеждал врачей, как много у него неотложных дел, он еще не осознавал, что травматологи собрали, склеили его по частям, живого места на нем не было, только голова осталась целой, да и то тяжелое сотрясение держало его столько дней в беспамятстве.
Через две недели, когда из реанимации перевели в одиночную палату на третьем этаже, он попросил, чтобы к нему зашел полковник Джураев, хотя тот уже бывал здесь не раз во время кризиса.
Начальник уголовного розыска чувствовал вину перед прокурором, как прежде перед Амирханом Даутовичем, понимал, что опять опоздал, не успел. Полковник не знал, что на этот раз он смог вмешаться в события, не рванись он следом с сиреной, подельщик Карена обязательно проверил результат столкновения и добил бы прокурора из пистолета.
– Это наезд, я понял сразу, как только огромная машина, мчавшаяся без огней, вдруг ослепила меня сверхмощными фарами, – сказал Камалов, когда полковник появился у него в палате.
– Это покушение. Я ни на секунду не сомневался, – ответил Джураев, хотя не стал говорить об автоматной очереди из того же самосвала. – Больше того, – добавил полковник, – это продолжение охоты, начатой в Фергане, откуда-то исходит жесткая команда немедленно уничтожить вас. Видимо, срок лицензии на ваш отстрел крайне ограничен, оттого такая спешка.
– Я догадываюсь откуда, – ответил прокурор. – Нить тянется от Сенатора, Сухроба Ахмедовича. Боюсь, до того, как я успел взять хана Акмаля, аксайский Крез успел передать ему свои полномочия и людей, оттого столь мощная, стремительная, без передышки атака.
– Пожалуй. Но я склонен считать, что и в случае с моим другом прокурором Азлархановым, и с вами, действовали они и те же лица. Как я жалею, что в свое время не допросил Парсегяна как следует. Беспалый единственный человек, знающий смертельно опасную тайну Сенатора, мог ли я тогда, в день задержания, даже подумать, что ночной разбойник состоит в тесной дружбе с заведующим отделом административных органов ЦК.
– Позвоните, пожалуйста, генералу Саматову и скажите, что я просил особо оберегать Парсегяна и все показания записать на видеокассету. Щупальца у мафии, как я вижу, длинные, как бы они и до него не добрались, сегодня трудно кому-нибудь доверять. Почему я вас вызвал? – заговорил вдруг после долгой паузы прокурор, заметно волнуясь. – Вы как раз тот человек, которому я доверяю сполна и знаю, что вы ведете войну с преступностью не на жизнь, а на смерть, без оглядки, нравится или не нравится кому-то ваша жесткая позиция. Жаль, я мало чем смог помочь вам в этом, и сам ничего, считай, не успел…
