Операция «Катамаран». Падение. После похорон - Йожеф Габор (книги онлайн бесплатно без регистрации полностью TXT) 📗
Анна вышла на балкон. Дверь была открыта, белые, плотно задвинутые гардины слегка покачнулись, пропуская ее. На балконе, шириной более метра и длиной во всю комнату, на маленьком столике, покрытом голубой скатертью, стояли две тарелки, два стакана, а рядом с тарелками лежали два ножа.
— Накрыто на балконе! — продолжал Франк, все еще стоя к ней спиной.
— Спасибо за информацию, — перебила Анна, — займитесь остальным и соседями. Встречаемся у меня в четыре.
— И это все?
Голос Петера звучал чуть-чуть иронично. Он даже повернулся к ней лицом, когда она задержалась на мгновение у входной двери.
— Нет. Если вас интересует, выясните, почему гость ушел, так и не пообедав.
ГЛАВА ТРЕТЬЯ
Анна Нильсен только-только успевала забежать домой, чтоб перекусить. Конечно, в холодильнике в столовой полицейского участка, у нее был пакет с едой, но он мог пролежать и до следующего дня. А Пер скорее всего уже пришел из школы. Он обычно по понедельникам освобождался рано. Вечером ей надо участвовать в дискуссии, хотя до сих пор неясно, о чем там будут говорить.
Они снимали один из бывших флигелей городской больницы. Маленький дом из красного кирпича. Самое большее еще на год, а потом здания будут снесены, а на их месте сооружена гигантская каракатица для нового городского госпиталя. Дом пустовал в течение года, пока туда не въехали Анна и Пер. Здесь все еще сохранялся отпечаток спокойного смирения, какое бывает обычно у пожилых людей, хорошо понимающих, что их ждет впереди, и поэтому как бы помогающих смерти, постепенно переставая сопротивляться ей.
Сын сидел на кухне. Его хорошо было видно в окне между посудой, оставшейся от завтрака. Он задумчиво смотрел на небольшой, заросший, окруженный изгородью сад. Они оба решили следить только за лужайкой перед домом и оставались безразличны к традиционным нарядным цветам и кустарнику.
— Привет, — обратилась Анна. Излишне бодро, пожалуй. Она не могла выносить угрюмости сына. Пер никогда не жаловался, хотя переезд из Копенгагена и начало учебы в новой школе скорее всего оказались для него тяжелым испытанием. Иногда он весело болтал с ней, как раньше. Тогда Анне казалось, что естественный процесс адаптации закончился. По это становилось все реже и реже. И снова Пер ходил вокруг тихий и смирный, всегда готовый помочь матери, но все было не то и не так, как раньше.
— Привет, — повторила она. — Сумела выбраться перекусить. Сегодня с одного из высотных домов упал человек, а нам еще ничего не известно.
Мальчик догадался, о чем говорила мать.
— Я подумала, что ты дома. Ты что-нибудь ищешь?
Тринадцатилетний мальчик глубоким хриплым голосом, до сих пор новым и незнакомым для нее, коротко ответил:
— Нет, ничего, просто задумался.
— На улице сейчас хорошо, ты собираешься куда-нибудь?
— Нет.
— Разве ты не пойдешь к Бо?
— Он едет на дачу.
— В понедельник? — удивилась она, отметив про себя, что мальчик, видимо, давно догадывается о ее тревогах. Ей так хотелось, чтоб у него завелись приятели, с которыми ему было бы хорошо.
— Они должны поехать прибрать там кое-что.
— Понятно, — протянула Анна, намазывая три кусочка хлеба себе и еще один для сына.
— Ты еще хочешь?
— Да, спасибо.
Он протянул руку за бутербродом, стал медленно жевать. Она наклонилась к нему через кухонный стол и быстро поцеловала.
Клейнер резко втянул носом воздух, слегка приоткрыл губы и выдохнул с таким явным шумом, чтоб человек в белом халате напротив него не сомневался, что именно думает полицейский об их беседе. Будто недостаточно жары для плохого настроения.
— Я хорошо знаю, что вы цените долг молчания выше свидетельских показаний, но скажите мне, пожалуйста, чем может помочь сейчас Эрику Смедеру этот ваш долг?
— Это обязательство и по отношению к умершему, и к его родным. — Врач попытался спокойно улыбнуться, хотя брови его были крепко сдвинуты и весь вид говорил, что он, Клейнер, может продолжать наступательную, агрессивную линию, но он, врач, в собственной приемной будет придерживаться права на интеллектуальный трезвый разговор.
Клейнер перевел взгляд на окно. Воздух казался синим в буквальном смысле этого слова. Достаточно было одной капли, чтобы раздражение вышло наружу. Будто он прошел хорошую психическую обработку. У Клейнера заболела голова.
— Единственное, что мне хотелось бы узнать, страдал ли Смедер серьезной болезнью, чтобы из-за нее захотеть выпрыгнуть из окна. Было ли его душевное состояние таково, что он мог помышлять о самоубийстве?
Врач улыбнулся на этот раз мягче. Хорошее начало для следующего осторожного шага. Клейнер не решался даже посмотреть на доктора, а пристально изучал разноцветную корзину для бумаг.
— Насколько я могу судить, к Эрику Смедеру это не могло относиться. Правда, он был у меня редким гостем. Смедер не страдал никакими психическими отклонениями. Я должен признать, что лечил его всего год, а нередко без ведома врача пациенты совершают психически странные поступки. Стало вам что-либо понятней?
Клейнер поднялся, на этот раз пристально посмотрев на врача:
— Могли бы это все сказать сразу.
Уже то, как женщина открыла дверь, бесшумно, плавно, осторожно, как открывают обычно двери технику-смотрителю, подсказало Петеру Франку, что перед ним квартира, в которой ходят и говорят спокойно и размеренно.
Женщине было около семидесяти, она была основательно сложена. Впустила его только после того, как он ей представился. Видно было, что она хорошо знала, зачем он пришел.
— Я видела, что случилось, — спокойно начала она. — Когда он лежал там, внизу.
Рот женщины казался немного перекошенным, она что-то жевала, скорее всего печенье.
— Проходите, пожалуйста, — пригласила она его в комнату, подобную жилищу Эрика Смедера, но представлявшую другой мир. Здесь было много ковров, картин, семейных фотографий и цветов, стоявших на полу и на балконе. Хозяин был дома. Он сидел у окна в большом кресле. Дверь на балкон была закрыта, но жара давно наполнила комнату.
— Добрый день, — обратился он к мужчине, но тот не ответил на приветствие.
— Садитесь здесь, — женщина показала на стул у обеденного стола. Франк сел, а она исчезла в кухне. Спустя минуту хозяйка уже сидела напротив, поставив перед ним чашку кофе.
— Он не отвечает. Просто сидит. С ним это давно.
Она бросила на мужчину быстрый взгляд, потом снова повернулась к Франку.
— Ага, — тихо сказал Франк, не желая особо ни во что другое вникать, но женщина приняла это восклицание за вопрос.
— Он так сидит уже скоро два года. Ему было только шестьдесят три, когда ему пришлось уйти на пенсию. И с того самого дня все пошло кувырком. Сейчас он только вот так и сидит.
— Да, но… — Франк хотел перехватить инициативу в разговоре, что оказалось достаточно трудно. Женщине, видимо, хотелось поговорить.
— Я не могу его никуда отправить. Как он будет без меня в доме для престарелых или в больнице? Правда, он не говорит, но видит меня, и кто знает, может, когда-нибудь… Хотя после стольких лет трудно надеяться…
— Да, — согласился Франк.
— Вы ведь пришли поговорить об Эрике Смедере. Знаете, меня не удивило, что он выбросился из окна.
Франк застыл, сидя на стуле, боясь пошевелиться. Так бывало с ним всегда перед экзаменом.
— Что вы имеете в виду, фру Йоргенсен?
Ему пришлось взглянуть в блокнот, чтоб произнести ее фамилию.
— Смедер всегда был один. А когда человек все время один, он становится и вправду одиноким. Мы тоже одиноки, но мы вдвоем, — сказала она. — Несмотря ни на что, мы вдвоем.
Фру Йоргенсен повторила это спокойно, и Франку предстояло разобраться, что отвечало ее внутренним мыслям, а что предназначалось конкретно ему.
— Он все делал как-то машинально. Всегда, правда, здоровался, но здоровался ради вежливости. Было видно, что ничего не чувствовал.
— Одиночества?
