Операция «Катамаран». Падение. После похорон - Йожеф Габор (книги онлайн бесплатно без регистрации полностью TXT) 📗
Но был ли Смедер здесь в прошлую субботу и воскресенье? И прошли ли эти дни для него так же, как и предыдущие? Не является ли истинный дом Смедера ключом к истинному рассказу о его смерти?
Да, у Эрика Смедера была приходящая прислуга. Его соседка, фру Йоргенсен, смогла сообщить Клейнеру, что даму зовут Йоханна Лоусен и что она сама подыскала эту женщину Смедеру.
— Я хорошо знала, что Смедеру нужна помощь. Когда я познакомилась с Лоусен и узнала, что она свободна, а ее прежние хозяева уехали из города, я дала Смедеру адрес: Клевертофтен, 44.
Клейнер сам поехал по этому адресу и доставил в полицию фру Лоусен, где у нее взяли отпечатки пальцев. Они соответствовали старым, частично стертым следам в квартире, а так как фру Лоусен находилась в отпуске и не была у Смедера в течение недели перед убийством, то ее можно было исключить из списка подозреваемых.
Она спросила Клейнера, не нужна ли ему самому прислуга, ведь она осталась без работы. Он вежливо отказался.
Что сказала бы Марта, если бы он пришел домой с ней? После 31 года супружеской жизни они достигли компромисса: она терпеливо внимала его брюзжанию по поводу небольших домашних упущений, а он согласился курить вечернюю сигару в туалете. Со всех точек зрения благоразумное супружеское соглашение.
После того как была исключена фру Лоусен, осталось три неизвестных отпечатка пальцев.
Эгон Кратвиг не отозвался, когда Анна постучалась в дверь соседнего домика. Она обнаружила его в маленьком асфальтированном дворе, зажатом домом и небольшой пристройкой, внешне похожей на пивоварню или на склад с инструментами. Он сидел в принесенном из комнат кресле в тени за садовым столиком, который, как и скамейка в «Клитли», происходил из тех же обломков кораблекрушения. Кратвиг читал «Берлинске Тиденде». На столе стояло пиво.
— Лучшее время дня, газета и холодное пиво. Хорошее укрытие от туристов. Иногда можно поверить в то, что ты марионетка в летнем цирке, — сказал Эгон Кратвиг после того, как Анна представилась ему. — Я глубоко потрясен. Смедер был моим лучшим другом.
— Другом? — почти машинально переспросила Анна. Она поправила микрофон. Кратвиг ничего не имел против присутствия на столе портативного магнитофона.
Эгон Кратвиг — стройный гибкий человек в возрасте около 65 лет с загорелым лицом, темный оттенок которого усиливался высоким лбом и густыми, седыми, зачесанными назад волосами, спускавшимися почти до шеи. На худощавом, морщинистом лице выделялся широкий и несколько распухший нос. Рост высокий, почти метр восемьдесят пять. Лицо портил пяти-шестисантиметровый шрам, пересекавший левую щеку от уголка глаза до рта.
Шрам настолько бросался в глаза, что Кратвиг привык отвечать на безмолвный вопрос.
— Это еще с 44-го года. Мы должны были поскорее уйти с фабрики, немцы захватили ее. Я спускался со стеклянной крыши, и осколок стекла остался в щеке. Потом его вытащили, но никакой настоящей медицинской помощи я не получил. Все срослось как могло. Врут, когда говорят, что время залечивает раны.
Он улыбнулся, но его улыбка показалась ей странной, почти механической.
— Сейчас я принесу холодного пива, или вы хотите чего-то другого?
— Пиво — это замечательно, — сказала Анна, поудобнее устраиваясь за столиком, — особенно в такую погоду! — Она крикнула это уже ему вслед.
Он наполнил стакан наполовину, поставил бутылку рядом и снова уселся в кресло.
— Эрик Смедер мертв. Что вы хотите знать, кроме того, что я был его другом?
— Насколько близким другом?
— Настолько близким, что исключаю заявление печати, что это было самоубийство.
Кратвиг отвечал быстро и резко, будто хотел, чтоб она оценила его как взрослого человека, твердо знающего, что он говорит. Конкретно и точно. Он более походил на отставного английского полковника, чем на датского учителя на пенсии.
— А на чем вы строите ваш вывод? — заинтересовалась Анна.
На стороне Кратвига был безусловный перевес в возрасте, и он позволил себе ответить:
— Считайте это жизненным опытом, меня это не смущает. Я был со Смедером после обеда в воскресенье. Мы называли друг друга по фамилии, хотя были близкими друзьями. Именно благодаря дружбе мы отличали уважение от панибратства.
Анна почувствовала себя несколько сбитой с толку. Она не могла определить место Кратвига в сложившейся у нее картине.
— Он сидел в том кресле, где сейчас сидите вы. В воскресенье после обеда. Пил пиво из этого стакана. Он не был похож на человека, помышлявшего о самоубийстве.
— А давно вы его знали?
— Секундочку, не смогу сразу ответить, — Кратвиг быстро прошел через кухонную дверь в дом. Будто не было ему, Кратвигу, покоя. Интересно, хотел ли он выбить Анну из предложенного ею ритма?
Когда он шел обратно, наклонил в дверях голову. Сел и стал смотреть книгу для гостей.
— Вот тут. Четвертого июня восемь лет назад. Он записался, когда в первый раз навестил нас с женой. Жена умерла год спустя. С тех пор я не доставал книгу. Ко мне не приходят гости, да и я всегда был равнодушен к подобным вещам. Моя жена это любила. Мы тогда только-только купили этот дом.
— Значит, вы подружились только здесь, в Сендербю? — спросила Анна, про себя отметив, что юго-восточный бриз слегка тронул вязы и их листья, как балерины, закачались друг около друга в причудливом танце.
— Да. Когда моя жена умерла, я был старшим учителем в Роскилле. И из-за смерти жены, и из-за растущей неприязни к современным педагогическим требованиям я ушел на пенсию пять лет назад, как только мне исполнилось шестьдесят. Я переехал сюда и с тех пор все время здесь. Кроме июля, когда стараюсь сбежать, потому что не переношу туристов.
— А где же бывает хорошо в июле?
— В норвежских горах. Там мир и покой, и никакие бюрократические силы не могут помешать мне наслаждаться природой.
Голос Кратвига зазвучал угрожающе. Он кончил фразу, сделав хороший глоток пива, самодовольно поглядывая на Анну, кивающую головой в знак согласия. Жесткий человек!
— А Смедер?
— Он приезжал в «Клитли» когда хотел. Он был одинок, как и я. Был женат в ранней юности, но это вы, конечно, знаете.
Она кивнула.
— Он был индивидуалистом. Мы были похожи.
«Вам, видимо, в высшей степени было наплевать на нормы остального общества», — подумала Анна.
— Но мы не надоедали друг другу, — спокойно продолжал Кратвиг. — Гуляли каждый по своему маршруту. Когда встречались, какой-то отрезок пути шли рядом. Но, вернувшись, непременно сидели вместе, то у меня, а то у него за пуншем или за домашней водкой. На острове прекрасные злаковые. Мы немножко болтали, а то просто молча сидели, пока мир вокруг нас менял окраску.
— Но был период, когда он не приезжал, — быстро и негромко вставила Анна, не давая Кратвигу выйти из ритма повествования. Тот, очевидно, любил поговорить.
— Да, он сидел в тюрьме в Лунгвиге, — равнодушно подтвердил Кратвиг, будто это было чем-то мимолетным в жизни Смедера.
— А вы знаете, за что?
— Знаю. Финансовые дела клиента. В ваших кругах это не позорно, у него были на то свои причины.
— Причины?
Анна напряженно смотрела на Кратвига. Что он знает? Может, они вдвоем обсуждали эту страницу в жизни Смедера.
— Он был в трудной ситуации. У него не было другого выбора, кроме заклада денег своего клиента. Он надеялся, что на короткое время и что он выиграет дело до того, как все откроется, но ему не повезло. Удача и неудача не всегда приходят по справедливости.
— Бывает, — подтвердила Анна.
— Он рассказал мне о причине, она была вполне правдивой и не касалась его лично. Я обещал молчать. Обещания надо выполнять, вы согласны со мной?
Это был не столько вопрос, сколько почти триумфальная осведомленность и уверенность.
— То, на что я намекнул, не найдется в протоколах дела. Смедер был не таков, чтоб приносить публичные извинения. Он был слишком горд. Чистое поведение и твердые принципы. Спокойно перенес наказание.
