Сирены - ван Ластбадер Эрик (книги без сокращений TXT) 📗
– Джордж – настоящий террорист? – Дайна уставилась на Мариона. – Да у него для этого кишка тонка.
– Напротив, – мгновенно возразил тот. – Джордж стал чрезвычайно опасным человеком.
– Джордж неуравновешен.
– Это делает его еще более опасным.
– Ясмин знает об этом? Марион пожал плечами.
– Я не говорил ей. Да и вообще, ей незачем знать. Внезапно слезы выступили на глазах у Дайны.
– Я тоже люблю ее, Марион.
Он прижал ее к себе и поцеловал в лоб.
– Я знаю, милая. Вы очень близкие друзья.
– Я не хочу, чтобы она уезжала. – Она произнесла эти слова голосом маленькой девочки, уткнувшись лицом в смокинг Мариона.
– Я уверен, она испытывает точно такие же чувства. Кстати, я тоже уезжаю. Еще чуть-чуть, и пребывание здесь станет невыносимым для меня. Я уже даже не помню, зачем вообще приехал сюда. Я так соскучился по Англии, что не в состоянии думать о чем-нибудь другом.
Дайна поцеловала его в щеку.
– Я хочу увидеться с Ясмин. Мне надо поговорить с ней до того, как она уедет.
Она провела более часа в поисках Ясмин, обшарив все закоулки, но так и не смогла найти ее.
Казалось, прошла целая вечность, прежде чем гости стали расходиться. Большинство из них покинуло дом перед самым рассветом. Некоторых приходилось подолгу трясти, пробуждая ото сна, и отпаивать крепко заваренным черным кофе, чтобы они могла доплестись до своих машин и, выехав на пустынные улицы, отправиться домой. Тем не менее эта ночь в Лос-Анджелесе была отмечена не одним дорожным происшествием, и не раз вой сирен, мелькание красных и белых огней нарушали сон обывателей города.
Однако Дайна и не думала ложиться спать. Сон в эту ночь казался ей чем-то вроде смерти. Все новые и новые порции адреналина поступали ей в кровь, словно из неисчерпаемого источника.
Дом было не узнать. Впрочем, это не имело никакого значения. Оставив внутренние покои под охраной угрюмого мыслителя Эль-Греко и пучеглазой русалки, самодовольно развалившейся на сверкающих камнях, Дайна и Рубенс вышли в сад, ступая по мокрой траве.
Отдавшись неистовому порыву страсти, они занялись любовью прямо у подножия высоких пальм, чьи верхушки слегка дрожали на свежем предрассветном ветерке. Небо уже начало едва заметно бледнеть на востоке над низкими крышами домов, но слабое свечение пока еще не угрожало затмить холодный блеск звезд. Серп луны висел невысоко и то исчезал за пучками колышущихся пальмовых листьев, то вновь появлялся из-за них. Слушая пение сверчков и плеск неугомонного дельфина в бассейне, Дайна в мечтах видела себя и Рубенса затерянными на необитаемом острове посреди бескрайнего моря. Моря.
Сделав передышку, они вновь сомкнули объятия, но на сей раз все было по-иному. Еще никогда Рубенс не был с ней таким нежным, ласковым, бесконечно любящим. В самом конце – она была уверена – он заплакал, хотя возможно, то были всего лишь капли его пота, упавшие ей на плечо и скатившиеся на теплую землю.
Тишина. Только звуки их вздохов и пение птиц, провозглашающих восшествие на трон дневного светила.
Дайна заснула на траве. Ее густые волосы раскинулись, точно причудливый хвост языческого полубожества, а загорелая кожа блестела в ртутной амальгаме отраженного света. В полупрозрачном предрассветном воздухе она казалась похожей на персонаж с картины Руссо.
Мухи с жужжанием носились в крепнущих лучах солнца, а золотисто-зеленая бабочка опустилась на согнутое колено Дайны, но вскоре была подхвачена и унесена прочь порывом ветра. Дайна продолжала спать, не замечая всего этого, и ей снилось, что она вернулась в Нью-Йорк.
Уже наступил апрель, и повсюду весна вступила в свои права, но здесь в серых спальных джунглях зима еще не желала отступать. Дайна была одета в коричневые ботинки, покрытые снегом, ничем не отличающимся по цвету и консистенции от грязи, и заправленные в них потертые джинсы и старую куртку.
Ее волосы были собраны сзади в длинный хвост. На лице никаких следов косметики. Глубоко засунув руки в карманы куртки, она, сгорбившись, брела навстречу пронизывающему ветру, завывающему в водосточных желобах. Ее щеки и нос покраснели; зубы стучали от холода.
Она шла в сторону северной части города, разглядывая на ходу дома, сменявшие один другой, как на конвейере. Время от времени она искала взглядом таблички с названием улицы, но не находила их. За все время ей не попалось навстречу ни одного перекрестка.
Внезапно она очутилась возле небольшого ресторанчика и зашла внутрь, чтобы согреться. Она узнала покрытую глазурью итальянскую плитку на стенах, и низкий, обитый жестью, потолок. Густые запахи готовящейся пищи обволакивали ее.
Круглолицые молчаливые люди наблюдали за тем, как она торопливо пробирается мимо столиков, заставленных тарелками и бутылками. Она вспотела и начала дрожать от напряжения, но почему-то не могла додуматься расстегнуть теплую куртку.
Прямо с порога она устремилась к заднему самому лучшему столику, стоявшему возле окна. Оттуда открывался вид на глухие грязные кирпичные стены, испещренные всевозможными надписями. Тощий пес, бродивший по булыжной мостовой, остановился и поднял шелудивую заднюю ногу.
Сидевший за столиком человек жадно жрал – именно жрал, а не ел – блюдо, представляющее собой обжаренные в масле яблоки. Он то и дело запускал здоровенные ладони, заканчивавшиеся клешнеобразными пальцами, в глубокую тарелку и запихивал еду в широко раскрытый рот такими пригоршнями, что всякий раз ронял по несколько кусков.
Она стояла неподвижно, вглядываясь в это лицо, в бледные, почти бесцветные глаза и шапку рыжеватых волос. Жир капал с тонких губ, а к розовым щекам прилипли кусочки пицци.
Она произнесла вслух имя, его имя, и лицо медленно обратилось к ней. Не вынимая из кармана правую руку, она обхватила пальцами теплую рукоять пистолета. Нащупав курок, она вытащила оружие и несколько раз выстрелила в упор в потное, заляпанное жиром лицо.
Ничего не произошло, и, опустив глаза, она в ужасе уставилась на золотую статуэтку, которую держала в руке, направив голову в сторону раскрытого рта.
Лицо оглушительно захохотало. Капельки жира и крошки полетели во все стороны от растянувшихся губ и остро заточенных краешков ослепительно белых зубов, и она увидела черный, зияющий провал рта, огромный, как ночное небо. Пронзительный хохот заполнил весь ресторан, отражаясь от низкого потолка и выложенных плиткой стен, и она развернулась, намереваясь бежать куда глаза глядят. Однако жесткая здоровенная рука кольцом сдавила ее запястье.
– Постой, моя милая. – Она прочитала эту фразу по движениям губ и в тот же миг обнаружила в своей открытой ладони настоящий пистолет. Крепко сжав его в руке, она, не раздумывая, нажала на курок. Раздался страшный грохот; пистолет дернулся в ее руке раз, два, три.
Однако развороченное пулями, истекающее кровью лицо принадлежало не Аурелио Окасио. Это было лицо Джорджа.
Раздался новый взрыв хохота, еще более грубого и жесткого, и когда она, не помня себя, стремглав кинулась в ночь, он летел ей вслед, гремел в ушах с неослабевающей силой...
Она громко закричала и проснулась. В вышине над ее головой какая-то птица с ярким оперением, возможно кардинал, издавала пронзительные крики, подозрительно напоминавшие отголоски вчерашней вечеринки или смеха из ее сна.
Все еще полусонная, она зажмурила глаза, с трудом соображая, где она находится. Где-то между Нью-Йорком и Лос-Анджелесом. Разлепив сухие губы, она села на траву и позвала почти шепотом:
– Рубенс?
Поежившись, она притянула колени к груди и положила кружащуюся голову на ладони. Ужасная головная боль впилась в нее острыми когтями, и Дайна, зарычав, как раненый зверь, открыла глаза навстречу солнечному свету. «Мне надо подняться и уйти в тень», – подумала она и осталась сидеть на месте.
– Рубенс? – она осторожно огляделась вокруг. Взгляд ее упал на высокое проволочное ограждение корта, и она тут же отвела его в сторону: оно ослепительно сверкало под прямыми лучами солнца. Во рту у нее все пересохло и слиплось, и ей было больно глотать. «Обезвоживание, – тупо подумала она. – О, господи!» Крик едва не вырвался у нее из груди, когда она притронулась к раскалывающейся голове.
