С тенью на мосту (СИ) - Рос Наталия (прочитать книгу .txt) 📗
На пятнадцатый день Аля вышла из комнаты и села с нами за стол. Мария поставила перед ней тарелку с завтраком, но она решительно отодвинула ее.
— Я пришла сюда, чтобы предупредить вас: через четыре дня я уйду, и у вас есть время, чтобы привыкнуть к этому. Аля мне говорила, что вы ее любите и просила не причинять вам страданий, поэтому я отнесусь к вам с уважением.
Вечером у Марии поднялась температура. Она лежала на кровати, закутавшись в теплое одеяло, а ее светлые волосы, как мертвые побеги пшеницы, были растрепаны и разбросаны по подушке.
— Я не отпущу ее, ни за что, — бормотала она. — Она останется с нами, пока мы не найдем ответ, как ее вернуть обратно.
— Это же невозможно, мы об этом уже говорили, — возразил я. — Она умрет так. Когда она уйдет, у нее будет хотя бы шанс выжить.
— Нет-нет, ничего мне не говори. Я не хочу ничего слушать. Ты слишком правильный. Для тебя все просто, но не для меня. Моя девочка никуда от меня не уйдет, она останется со мной, — она, как в бреду, прижимала к себе подушку.
В эту ночь она не позволила себя обнять, и я лежал с открытыми глазами и смотрел, как за окном падает снег.
12.
На следующий день я пришел в редакцию. Замейко, вальяжно раскинувшись на кресле и задрав ноги на стол, громко обсуждал что-то с Хилым. Я сделал замечание, чтобы он убрал ноги, и он медленно и нехотя опустил их. Дина Сало смущенно посмотрела на меня и опустила глаза, когда я спросил у нее насчет ее нового материала. Даже вечно вертлявый Карич хмурился и избегал моего взгляда. Нетрудно было догадаться, что за мое отсутствие что-то произошло. Ответ мне не пришлось ждать долго. В мой кабинет, крадучись, заглянул Марк. У него были такие пылающие щеки, будто их прижгли утюгом. Нервно подергивая носом и не переставая шмыгать и покашливать, он сообщил мне, что все хотят видеть меня в зале для собраний.
Когда я зашел туда, все разом стихли. Возле трибуны стояла Цецилия Львовна, одетая во все черное, длинное и тягучее, похожая на палача. Ее взгляд не выражал ничего хорошего для меня. Марк, не переставая шмыгать носом и изображать сухой кашель, подошел к трибуне и дребезжащим, неуверенным голосом начал:
— Кхм… вся наша коллегия просит написать тебя заявление об уходе с поста главного редактора по собственному желанию. Здесь вот, — Цецилия Львовна передала ему листок бумаги, — здесь вот собраны все подписи желающих твоей отставки. Можешь посмотреть, кхм… там нет ни одного человека, проголосовавшего за тебя. Мы честно опросили всех, никого не принуждая, кхм, и не запугивая, считают ли они, что ты нужен как руководящее лицо нашему журналу и газете. Все оказались единого мнения — нет, ты не нужен. Да, мы не отрицаем твоих заслуг, на нашу периодику стали больше подписываться, и есть немало хороших отзывов, — Цецилия Львовна злобно сверкнула глазами, отчего Марк еще сильнее зашмыгал носом, — но мы все в едином душевном порыве уверены, что ты, своим руководством, пытаешься стереть лицо нашего журнала. Мы дорожим его репутацией и долгой историей, самобытностью и уникальностью. И единодушно считаем, что он не нуждается в переделке и улучшениях, что ты, кхм, пытаешься сделать. Потому всей коллегией просим тебя уйти с поста главного редактора. По собственному… Иначе, если ты воспротивишься общему желанию, кхм, мы вынуждены будем передать наверх наши коллективные подписи с отказом работать с тобой. А так как мы все являемся главной ячейкой и движущей силой наших изданий, вышестоящим придется принять соответствующее решение, а именно сократить тебя с главной должности. Посему, чтобы не подвергать тебя такому унижению, мы просим написать заявление собственноручно. Мы не просим тебя покидать наш уютный и дружный коллектив совсем, ты можешь продолжать трудиться корреспондентом. Вот подписи, ознакомься, кхм…
Я пробежался глазами по листку с подписями. Там были имена всех сотрудников, включая Карича, которого я оставил, несмотря на все желание Марка уволить его, и Дины Сало, которая, благодаря мне, получила целую колонку под свое домоводство.
Все с напряжением смотрели на меня и ловили движение каждого мускула на моем лице. Марк во время паузы, не переставая, пыхтел, как паровоз, а Цецилия Львовна мелко дрожала и чуть подергивала высоко задранной головой.
— Мне все равно, — сказал я. — Несите свои писульки куда хотите. Когда придет распоряжение, тогда я уйду, а пока за работу. Хватит рассиживаться.
В кабинете я нервно затянулся сигаретой, мысли спутались. Вся моя, казалось бы, только налаживаемая жизнь, скрипит и рассыпается, как глиняные горшки под колесами поезда. Все были против меня, даже те, за которых я боролся, а Марк оказался во главе этой шайки бунтарей, которая без сомнения была основана с подачи мухи Цеце. И я понимал, что все это было чушью собачьей по сравнению с тем, что мой любимый человек страдает, а я беспомощен и вынужден наблюдать за этой страшной и непонятной силой, вламывающейся в жизни людей и искажающей их до чудовищного состояния, когда ты не знаешь, что хуже — жизнь или смерть.
Размышления дали мне мощный толчок и я в порыве какой-то нахлынувшей злобы, подошел к шкафу с документами и начал искать нужные мне сведения. «К черту, пошли все к черту», — бормотал я, перебирая ворох бумаг. Потом я сделал несколько звонков и вызвал к себе испуганного Карича. Через час я вышел к коллегам и вручил бумаги ошарашенной Цецилии Львовне.
— Ознакомьтесь, пожалуйста.
— Вы меня увольняете?! — завопила она, когда прочла содержимое. — По какому праву?
— Я принял решение, что нам больше не нужен детский раздел. Мы сокращаем эту должность. Художники остаются, так как нам нужны иллюстрации, а вы, как больше ненужный элемент нашей цепи, покидаете нас.
— Вы не имеете права самостоятельно принимать решения о ликвидации целого раздела! У вас есть заместитель, Марк Васильевич, и он будет против!
В этот момент на ее крик выскочил Марк и обескуражено выкатил свои круглые коричневые глаза, разом забыв шмыгать носом и покашливать.
— Иларий, что происходит? Этот вопрос мы должны были обсуждать на собрании. Я…я не давал своего согласия об изменениях в журнале!
— Ты уже выздоровел, друг? Твое согласие не нужно, ты тоже уволен, — я ткнул ему бумагу в его круглый живот. — Позвольте представить вам моего нового заместителя — господина Карича, заслуженно занявшего этот пост.
Карич, довольно улыбаясь, вышел вперед и слегка поклонился.
— Господин Карич в течение года проявил себя как трудолюбивый журналист, который принес нашему журналу значительную долю успешных материалов. На эти материалы мы получили наибольшее количество положительных откликов и рецензий. Господин Карич давно стремился к заслуженному признанию, и вы, я думаю, поддержите этого талантливого человека, доказывающего всем нам, что любой из вас, при должном усердии и трудолюбии, может добиться руководящей должности.
Насчет детского раздела, я созвонился с верхом, мы посовещались и пришли к единому мнению, что давно назрел вопрос о новом детском журнале со свежей идеей, полностью противоположной старому, дряхлому разделу Мухи Цеце, простите, Цецилии Львовны. И поэтому Цецилия Львовна с почетом уходит от нас и освобождает место для молодой крови. А что касается вас, Марк Васильевич, увы, я бы предложил вам должность корреспондента, чтобы вы могли остаться в нашем уютном, дружном коллективе, да только вот вы полностью профессионально непригодны. Вашим статьям место в мусорной корзине, откуда прямиком они должны отправиться на растопку печи. Ну что? У кого-нибудь есть еще желание писать подписи о моем увольнении?
Все отрицательно покачали головой.
— Ах да, господин Замейко! — с радостью воскликнул я. — Я осознал, как вас недооценивал. Такой достойный человек, как вы, просто не имеет права задерживаться на такой неблагодарной работе. Поверьте, вы заслуживаете большего, так что вот вам тоже ваша бумага об увольнении. Радуйтесь, мой дорогой, этот прекрасный миг, о котором вы так мечтали, протирая свои штаны на это стуле, наконец-то настал.
