С тенью на мосту (СИ) - Рос Наталия (прочитать книгу .txt) 📗
Он вжал голову в плечи и насупился.
— Я не могу. Она не разрешает, — пробормотал он, косясь на Марию.
Мария вздрогнула, будто проснулась, обессилено присела на стул и, схватившись руками за голову, прошептала:
— Ты можешь уйти.
Мальчишка торопливо запихнул одно печенье в рот, остальные побросал в свой грязный карман и, промямлив, что это ему на дорогу, шустро выбежал из дома. На несколько минут мы погрузились в тишину, только легкое и назойливое пошкрябывание раздавалось из соседней запертой спальни, и тонкое, хрупкое тело Марии слегка покачивалось на стуле, будто пребывало в трансе. Я присел рядом с ней.
— Ты должна отпустить ее, — сказал я. — Она страдает и скоро умрет, если останется здесь. Когда ты отпустишь ее, у нас будет хотя бы шанс вернуть ее обратно.
— Ты сам-то веришь, что этот шанс есть? — она посмотрела на меня невероятно усталым взглядом, будто силы покидали ее. — Знаешь, мне показалось, что жизнь маленького, неисправимого вора и обманщика — ничто по сравнению с жизнью моей доброй и милой девочки, — она закрыла лицо руками. — Боже, я ужасный человек… прости меня, если сможешь… Я такое ничтожество, как ты можешь любить меня? Я недостойна этого… Она меня теперь ненавидит, я обманула ее, заперев там. Она так страшно кричала, что выберется оттуда и выцарапает мне глаза. Что я натворила…
— Я попробую с ней поговорить, — сказал я и, подойдя к спальне, постучал в дверь.
— Аля, ты меня слышишь? — громко спросил я. — Если слышишь, дай знать, — за дверью послышался характерный скрежет ногтей об дерево. Она стояла возле двери и слушала. — Я выпущу тебя, только ты должна пообещать, что будешь вести себя хорошо, не царапаться и не кусаться. Мария очень сожалеет, что поступила так, и сейчас она всей душой хочет, чтобы ты нашла новый дом. Если ты не держишь на нее зла, то подай знак, и я открою дверь.
Через минуту тишины снова раздался знакомый скрежет.
Я медленно повернул ключ в дверном замке и чуть приотворил дверь. В полумраке витал невыносимо затхлый, спертый воздух, похожий на далекий и памятный мне запах болота. Комната будто уже много лет не проветривалась. Света не было: окна были задернуты плотными шторами. Сбоку я нашел выключатель, и в комнате зажегся свет.
Аля, вытянув сухую шею вперед и неестественно вывернув руку, стояла в углу комнаты, держась за комод, и пристально смотрела на меня зелеными глазами, едва схожими с глазами настоящей Али. Она сделала шаг вперед и спокойным, вполне разумным голосом старого человека, сказала:
— Мне завтра утром нужно уйти. Это ее последний день. Ее часы уходят.
— Ты уйдешь, — хриплым голосом ответил я, — обещаю. Только позволь нам провести с Алей последний день. Она очень дорога нам. Ты теперь полностью можешь управлять ее телом и разумом, но Аля еще внутри тебя. Она еще маленькая и беззащитная девочка. Позволь нам побыть с ней ее последние часы. Прошу.
— Я позволю, потому что он создал меня благодаря тебе, — сказала она и, выйдя из комнаты, внимательно посмотрела на Марию, неподвижно стоявшую в углу и похожую на восковую статую.
— Прости, что заперла тебя, — прошептала она. — Аля… ты разрешишь мне помочь тебе? Я очень хочу, чтобы ты нашла новый дом, я думаю… — ее голос сорвался, но она собралась и продолжила, — думаю, тебе будет лучше, если мы подстрижем твои волосы.
Аля повернулась к зеркалу, висящему возле двери, задумчиво взяла в руки прядь длинных волос и сказала:
— Да, ты права. Их нужно подстричь.
Мария, молча, поставила посреди комнаты стул, взяла большие тяжелые ножницы и, дождавшись, когда Аля села, несмело подошла к ней со спины и, вздохнув, неуверенно отрезала несколько прядей. Потом она стригла все смелее и смелее, и на пол то и дело безвольно падали когда-то роскошные каштановые волосы.
После того, как она закончила подстригать, мы сходили в ближайший магазин мужской одежды и купили самый маленький размер мужского костюма, пальто и обувь. Дома Мария достала из комода брошку-стрекозу, которую я подарил Але при первой нашей встрече, и приколола ее к правому лацкану пиджака.
Вечером, Аля, одетая в костюм и уже полностью походившая на обычных стариков, которые незаметными и угрюмыми тенями ходят по улицам городов, сидела на кресле, а мы — на диване, напротив. Нам предстояло провести вместе всю ночь, ожидая, когда ее последняя частица души растает с последней утренней звездой на небе.
Ночь предстояла долгая и мучительная. Мария, бледная и спокойная, будто лишившись чувств, повернув голову, чтобы не бросать болезненных взглядов на противоположное кресло, смотрела в незашторенное темное окно. Аля также, будто застыв, не выражала никаких эмоций, смирно сидела и ждала назначенного часа, когда существо в ней полностью подчинит ее себе. Существо в ней ждало своего завершения, и мне казалось, оно было счастливо тем, что для него открывалась новая жизнь. Возможно, оно думало о том страдающем ребенке, душа которого его звала, о том, где этот ребенок живет и сколько пути ему нужно преодолеть, чтобы найти его. А может, оно беспокоилось о том, что если вдруг ему не удастся заполучить согласие ребенка, и оно, не успев найти замену, умрет, рассыплется, как хрупкий снежок, брошенный озорным мальчишкой в спину случайному прохожему.
Стрелки часов медленно, будто из вязкого и растаявшего пластилина двигались вперед, прилипали, и застывали. Двенадцать часов ночи пробило глухим и надрывным звоном, словно какая-то пружина предвещала о своей скорой смерти. Огонь в печи затихал, и Мария, поджав по себя замерзшие ноги, укрыла нас старым теплым покрывалом. Положив голову на мое плечо, она прошептала:
— Это похититель душ.
— Кто? — не понял я.
— Существо, похищающее души. Когда-то давно Варида рассказывала мне сказку, в которой души несчастных детей похищало одно существо. Оно забирало их память, воспоминания и единственное, что дети помнили, что у них когда-то был дом, поэтому пустые оболочки тех детей бродили по миру и искали пристанище… — она судорожно вздохнула. — То, кем сейчас является Аля — это не старуха и не старик, это просто душа находящаяся в заточении.
Часы со скрипом продолжали свой ход. В какой-то период я потерял отсчет времени и не заметил, как мои глаза закрылись. Сон снился тяжелый, холодный и пронзительный, отчего я вздрагивал и дрожал всем телом. Несколько раз я с ужасом просыпался от того, что мне казалось, будто возле моего лица сидело существо и выжидало момента впиться в мое горло. Я открывал глаза и смотрел на кресло, где неподвижно сидела Аля, а потом снова засыпал и снова, вздрагивая, просыпался. Часы все стучали, лениво отсчитывая время. Мария, свернувшись калачиком, спала. Ее тонкая белая шея была как-то неестественно свернута, что я испугался, что она умерла, и прислушался к ее дыханию: она дышала. Существо, как мне показалось, тоже спало. Оно, облокотившись на спинку кресла, сидело, закрыв глаза. «Это не существо, это заблудившаяся душа Али», — проговорил я и снова заснул. Потом кто-то дотронулся до моего локтя и сказал:
— Иларий, проснись. Пора.
С тяжелыми тенями, залегшими под глазами, передо мной стояла Мария.
— Аля уходит.
Едва сбросив с себя сон, я поднялся с дивана и, еще плохо соображая, накинул на себя пальто. Аля стояла в дверях уже одетая, и безразлично смотрела на нас.
— Подожди нас, прошу, — скорбно проговорила Мария ей, — мы хотим проводить тебя в последний путь.
Я протянул Але свою шляпу и сказал:
— Возьми ее, тебе она в дороге пригодится. На улице холодно. Ты же пока чувствуешь холод? Вдруг далеко придется идти…
На мгновение она задумалась, разглядывая шляпу, и осторожно взяв ее своей сухой, морщинистой рукой, надела на себя. Теперь она была полностью похожа на сотни обычных стариков — низенькая, слегка сгорбившаяся и тщедушная.
Втроем мы вышли в туманное, синевато-серое утро. Аля встала посреди улицы, втянула в себя холодный воздух и, словно почуяв только ей понятный запах, двинулась вниз по склону, туда, где бежала река. А мы поспешили за ней. Мария, сжавшись и дрожа, крепко сжимала мою руку, и тяжело переступала по снегу, который хрустел под нашими ногами, как пирог с поджаренной коркой.
