Дело Томмазо Кампанелла - Соколов Глеб Станиславович (читаем полную версию книг бесплатно .txt) 📗
Тут встрепенулся наблюдавший и слушавший через щель в портьерах Жора-Людоед:
– Верно!.. Так ли болезнь плоха для определенного рода дел!.. – прошептал он, то ли к Жаку обращаясь, то ли разговаривая сам с собой.
– Если даже я и прав, если Лефорт и был немного сумасшедший, то именно таких сумасшедших Петру-царю и было нужно!.. Сумасшедший-то он сумасшедший, да только давно замечено, что многие сумасшедшие обладают удивительными способностями. Лефорт наверняка обладал удивительными способностями!.. Недаром он был алхимик и колдун!..
Глаза Лазаря в этот момент округлились:
– А-а-а!.. – вздохнул он протяжно. – То-то я чувствую – что-то здесь не то!.. Что-то здесь кругом не так!.. Даже с моей лопатой отшибленной и доской пришибленной головой понять не сложно – здесь колдовство!.. Все заколдовано!.. Еще Лефортом, родоначальником здешних мест заколдовано!.. А-а-а, вот оно как, значит… Ну теперь-то мне понятно!.. Ужас!.. Вот так ужас!.. Так это значит, нам бежать скорее отсюда надо, скорее смываться – гиблое это место и ничего хорошего здесь не будет!.. Эх, если бы мне тогда, в армии, голову доской гад этот не отшиб, я бы давно уже обо всем догадался. И не мучился бы здесь столько времени, и не страдал!.. Сразу смываться надо было… В нашем деле главное – в нужный момент кинуться наутек!.. – Лазарь ухватился руками за край стола и вместе со стулом оттолкнулся от него.
Раздался ужасный грохот и скрипение. В этот момент многие в шашлычной обернулись и посмотрели на странных приятелей.
– Да постой ты, Лазарка!.. Постой ты!.. Не беги!.. – Совиньи ухватил уже было принявшегося вставать из-за стола друга за плечо и силой усадил обратно.
– Ты за еду-питье-то, что же, по обыкновению, не рассчитался?.. – как бы между прочим осведомился он у Лазаря совершенно рассудочным и спокойным тоном.
– А-а… Да-а… Я-а-а… – промычал Лазарь что-то непонятное, из чего, впрочем, Совиньи некоторым образом заключил, что деньги официанту Лазарь уже заплатил и не собирается бросить его, Совиньи, одного расплачиваться за съеденный не им ужин и не им выпитую водку.
– Не пугайся! Не беги!.. Выветрилось давно колдовство-то… С тех времен, почитай, триста лет прошло!.. Помер царь Петр!.. В воде ледяной побывал, застудился и помер!.. И Лефорт помер!.. А наследников-то и нет!..
– И слава богу!.. – ворчливо проговорил Лазарь. – Хватит нам и без них нечистой-то силы!.. Хватит!.. Наследничков-то нам как раз и не надо!..
– Не надо? Тебе не надо?! – вдруг рассердился Совиньи. – А мне тошно!.. Обидно!.. Э-эх, сейчас бы такого, как царь Петр!.. Или как Сталин!.. Вот бы повеселились!.. При них жизнь была, движение!.. Да только… Разрушили они здесь избы гнилые, деревянные, разломали постройки смрадные, деревенские, гноем сочившиеся и построили-таки кое-где дома каменные, прочные, дома-крепости… Пусть и на немецкий, на лефортовский, на иностранный манер… Все лучше, чем эта деревня проклятая!.. Ненавижу ее!.. Все лучше, чем этот город – то ли город, то ли деревня!.. Ненавижу и его!.. Уж лучше Лефорт, пусть он и трижды чертом окажется!..
– А Сталин-то тут при чем?!.. – удивился Лазарь.
– А-а, все одно – нерусский человек! Иосиф Джугашвили! – махнул рукой Совиньи. – Люблю его… Без таких, как он, – мрак и уныние!.. Дух в нем был особый, нездешний! Люблю нерусских людей, что в России живут. Люблю!
– А-а-а… – вдруг между тем начал догадываться Лазарь. – Совиньи, я понял, отчего ты мне все это рассказываешь!.. Прозвище-то у тебя, как у Лефорта!.. Как у колдуна!.. Колдовское это прозвище!.. Оно и верно, к чему бы это тебе, будь ты добрый крещеный человек, прозываться ни с того ни с сего французским прозвищем?! Не француз ведь ты!.. Наш, деревенский!.. Вон как воняет от тебя!.. От французов-то так, небось, не воняет!.. Ты сам, небось, чем-нибудь таким, чертовским, занимаешься!.. Веришь, нет, только не серчай, но если бы тебя Свиньей прозывали, я бы тебя больше любил… Совиньи… Лефорт… Не-ет, бежать!.. Бежать!.. Гиблое место! – проговорил Лазарь и опять принялся вставать из-за стола.
– Да, ты точно не врешь, когда говоришь, что тебя доской ушибли!.. – вновь силой усадил его обратно Совиньи. – А если еще про свинью скажешь – как муху тебя… Много я таких, как мух!.. Вот что, слушай и запоминай: кто-то спал, кто-то плакал, а я себе тем временем брал странное-престранное иностранное прозвище… Брал по глубокой душевной склонности. Странное прозвище, невероятное!.. Нездешнее. Наносное!.. Ну что мне сделать, если нравятся мне такие нерусские имена и названия!.. Словно и я – немного Петр-царь!.. Словно дух его через меня оживает!.. И вот, что я тебе еще скажу…
Совиньи замолчал ненадолго, точно обдумывая, говорить или нет. Потом, понизив голос, произнес:
– Великая Октябрьская Социалистическая Революция тоже…
– Что «тоже»?.. – не понял Лазарь.
– Опять те же иностранные имена: фабрика имени Клары Цеткин, Карл Маркс, город Тольятти!.. Интернациональные, понимаешь!.. И их тут по нашему Лефортово – полно!..
– Точно!.. Точно, Совиньи!.. Я же тебе еще неделю назад говорил: на «Бауманской», в метро, на мраморе – Ленин во всю стену. Голова… И знамена красные, кровавые!.. – встрепенулся Лазарь и вскочил со стула. – А Бауман он – это… Того… Тоже…
– Видишь, видишь!.. И ты заметил!.. Так что я свое прозвище сам себе сознательно придумал. Это прозвище мне нравится, оно мне кажется очень красивым. Парижской Коммуной отдает, я в день Парижской Коммуны всегда пьянствовал… Я теперь так и представляюсь везде – Совиньи!.. Вообще-то я, конечно, не Совиньи… Мальчонкой у меня другое прозвище было… Но теперь – Совиньи… Очень, знаешь ли, в лефортовском, в интернациональном духе прозвище. Было у меня на примете еще одно прозвище, хотел я его себе взять, но не взял… Томмазо Кампанелла… Тоже очень хорошее прозвище, и очень оно мне нравилось…
Совиньи замолчал и как-то странно посмотрел по сторонам. Потом заметил:
– Но уж больно длинное прозвище… Хоть и красивое…
– Ну ты и впрямь, в точности как брат твой свихнулся… Он ведь тоже… – начал было говорить Лазарь, но не окончил… Что-то его удержало…
– Вот что, слушай и запоминай: кто-то спал, кто-то плакал, а я себе тем временем брал странное-престранное иностранное прозвище… Брал по глубокой душевной склонности. Странное прозвище, невероятное!.. Такое же, как наше Лефортово… Наше Лефортово – место не русское, а наносное, здесь немцы селились, иноверцы, и иноверческим духом здесь все кругом пропитано. Понимаешь, не только крестьяне, на фабрику пришедшие, здесь селились… А раз я, хоть и живу временно в Подмосковье, а все же родом отсюда, из Лефортово, то мне поддерживать лефортовский антураж и настроение очень даже приятно, а соответствующее наносное, нерусское прозвище иметь не возбраняется… Мне такие странные нерусские слова нравятся – фабрика имени Клары Цеткин, Эрнст Бауман, Томмазо Кампанелла… Как-то все это дышит иным миром, освобождением от всех этих гнилых и гнойных лефортовских домишек, революцией в лефортовских эмоциях дышит!.. Казнью проклятой деревни дышит!.. Ненавижу я ее!.. Недаром сказано странное и злое слово – «деревенщина»!.. Огромная загадка в этом слове сокрыта… Огромная и мрачная тайна!..
Вдруг он как-то странно посмотрел на Лазаря и неожиданно рассмеялся:
– Поверил?.. Ну что, поверил?!. Не верь!.. Я деревню, несмотря ни на что, – обожаю!.. И всем, кто ее не любит, всяким там Господинам Истерика – я лютый враг!.. Пугать их буду, пока не запугаю до смерти!.. Уж что-что, а пугать я умею!..
Проговорив это, Совиньи на некоторое время замолчал, и сидел так, молча, некоторое время, глядя куда-то сквозь полупустую бутылку водки, выпитую Лазарем, что стояла на столе…
Тем временем, поскольку никакого результата не наступало в хориновской революции, а время было уже вечернее, и многие хориновцы, особенно из числа «болота», уже очень сильно устали и хотели спать и есть, многие стали высказывать свое недовольство и уходить домой. Как раз, когда господин Радио представлял свой сюжет для хориновской пьесы, один человек встал со своего места в зале и громко проговорил:
