Вампир из Мексики. Жмурик–проказник. Стеклянная рука - Веркин Эдуард (читать книги полностью .txt) 📗
Чувак глядит, а у бабки этой из–под юбки копыто выглядывает. Ну, тогда он все и понял. Взял парень этот патрон и пошел. Шел–шел, вышел в конце концов к своей деревне. И стал жить…
— А что же с братьями стало? — перебила меня Тоска. — Так и не вернулись?
— Не, — сказал я. — Пропали совсем. Лес — странная штука, ну, да ты ведь знаешь… Хотя потом, один раз, уже несколько лет прошло, третий брат их увидел. Ночью. Они стояли возле окна и скребли по стеклу пальцами. Но он их не пустил — понял, что они мертвые были. А сам он очень долго прожил. А потом сосед у него улей украл. Этот чувак разозлился очень, просто рассвирепел. Схватил патрон с осиновой пулей, зарядил ружье, подкараулил соседа и нажал на курок. Выстрела не последовало. То ли порох отсырел, то ли капсюль, то ли еще что. Но выстрела не было. Этот чувак в ярости разломал ружье и убежал, а на следующий день укравший улей сосед свалился в колодец и утонул. А потом и сам третий брат исчез. Не прошло и месяца, как он пошел в лес на охоту и больше никогда не возвращался.
Тоска выключила диктофон.
— А почему осиновая пуля? — спросила она. — При чем тут осина?
— Фольклор надо изучать, — сказал я. — Кругозор развивать, это полезно. Видишь ли, Тоска, у многих народов осина — дурное, черное дерево. Ничего из осины нельзя делать: ни дом рубить, ни печь топить. А если на кого–то хотели порчу навести, ему подмешивали толченую осиновую кору–пищу. Так что почему осиновая пуля, это понятно.
— Грустная история, — вздохнула Тоска.
— Нормальная, — сказал я. — К тому же все могло быть гораздо хуже, гораздо грустнее. Жизнь вообще печальна.
После чего я закончил со своим бутербродом, вытер руки о салфетку, а салфетку нагло бросил на пол.
— Чистота тут ни к чему, — сказал я. — Да и вообще, нам пора. Обед закончен, пора взять развитие событий в свои руки.
Мы стояли перед дверью комнаты, в которой когда–то жил и работал художник Паровозов.
— Ну? — спросила Тоска. — Будем заходить? Или в балду перекинемся…
— Будем.
Я шагнул к двери с ушастым художником Паровозовым, толкнул. Дверь была заперта. Тогда я вытащил из угла кресло. Старомодное такое кресло, тяжелое, с большими завитушками.
— Отдохнуть собрался? — спросила Тоска.
— Не…
Я поднял кресло, размахнулся и жахнул им по двери. Дверь раскололась. Я зажег фонарь и вошел в комнату Паровозова.
Тут было темно и пахло красками. Но не свежими, а давнишними. И шкурой какой–то еще пахло, причем так сильно, что мне сразу захотелось чихнуть. Я посветил фонариком, нашел шторы, отдернул.
Комната Паровозова была пуста. Ни картин, ни какой–то мебели. Несколько колченогих табуреток — и все. На стене огромная, от пола до потолка, карта мира.
— И где же альбом? — разочарованно спросила Тоска.
— Нету, — сказал я. — Нет альбома, утащил кто–то. До нас кто–то тут уже поработал. Я тебя сразу предупреждал, что мы ничего не найдем, такие вещицы долго не залеживаются на белом месте.
— Блин! — Тоска в ярости пнула стену. — Блин!
— Не переживай, — сказал я. — Повезло кому–то другому, на наш век еще хватит, первый блин всегда комом, еще двадцать пять пословиц и поговорок на тему, что не фиг расстраиваться…
Тоска пнула стену еще раз и успокоилась.
— Пойдем за Пашкой, — сказала она. — Надо его все–таки разыскать…
— Я бы его бросил, но из уважения к тебе я им займусь. Только сейчас вот картину сниму, тьфу ты, эту, карту. Таких карт сейчас не найдешь, только по Интернету можно заказать, а там она почти две тысячи стоит.
Я подошел к стене и стал снимать карту. Карта была хорошо закреплена, снималась плохо. Я разозлился, дернул, карта разорвалась по Латинской Америке. Под картой неровными черными буквами было написано: «УХОДИТЕ»
— Вот те на. — Я ободрал остатки бумаги. — Вот тебе и послание…
— Может, это здесь раньше было?
— Ага. — Я потрогал пальцем буквы. — Как Дом культуры построили, так сразу на всех стенах и начали писать! Нет, старушка, это сделано недавно. Может быть, даже сегодня…
Я продемонстрировал черный палец.
— Смотри, краска совсем свежая. Что ж, последуем совету и уйдем.
И, подхватив Тоску под локоть, я потащил ее в библиотеку. Там усадил на табуретку, сунул в руки «Здоровье», статью про лечение грибом чагой, и сказал:
— Погоди–ка! Посиди тут немножко, я кое–что забыл. Сейчас сбегаю…
Я вернулся в квартиру. Дверь в комнату Паровозова была заперта, и никаких следов недавнего взлома на ней не было. Кресло снова стояло в углу. Я прекрасно помнил, что не запирал дверь. Но на всякий случай пнул ее ногой. Действительно, закрыта.
Я прислушился. Там, за дверью, что–то двигалось. Шуршала бумага, скрипели половицы. Иногда посвистывало.
— Эй! — Тоска позвала меня из библиотеки. — Долго еще ты там торчать собираешься?
— Три минуты! — Я стащил с плеча рюкзак. — Три минуты, Тоска!
За три минуты я успел. Я успел сделать то, что надо было сделать.
— Я иду к тебе, мне надоело читать «Здоровье»! — крикнула Тоска.
— Не надо! — Я поднялся с пола и побежал в библиотеку.
Тоска читала уже другой номер журнала, про лечение всего с помощью японских морских моллюсков.
— Тебя как за смертью посылать, — сказала она.
— Плохая поговорка, — поморщился я. — Пойдем отсюда, у нас мало времени…
— Мало времени? — переспросила Тоска. — Да у нас целый вагон времени, и даже два вагона!
— Нет. — Я посмотрел на часы. — Не так уж много. Часа полтора, может быть, два. Так что пошли.
— Куда пошли?
— Держись меня, старушка, и все будет чики–пыки.
На этот раз я выбрал другой путь. Мы не стали возвращаться по галерее, я отыскал верхний вход в зрительный зал, и через пятнадцать минут мы снова были на центральной лестнице с дурацкими фигурами рабочих и колхозников.
— Тоска, — шепотом позвал я.
— Ну, что?
— Ты ничего не замечаешь?
— Нет. Пахнет вроде бы чем–то горелым, на яичницу с помидорами похоже…
— Ты на статуи лучше посмотри.
Я показал пальцем.
Тоска смотрела почти минуту, потом сказала:
— Ну и что?
— Кузнеца видишь? — Я ткнул пальцем в статую.
— Ну, вижу…
— В прошлый раз никакого кузнеца здесь не было.
6 Стеклянная рука
Мы стояли на лестнице и смотрели на статую кузнеца. Кузнец был обряжен в какую–то кузнецкую робу, в кузнецкие очки, нес на плече кузнецкий молот или кувалду, я в этом инструментарии не очень хорошо разбираюсь.
— Ну, кузнец появился. — Тоска принялась оглядываться. — Ну и что? Ты что, хочешь сказать, что он сам сюда пришел? Типа живая статуя–убийца? Или ты думаешь, что они все туда–сюда шастают?
Я усмехнулся.
— Чего усмехаешься?
— Ты, Тоска, собираешься открывать агентство по охоте на ведьм, а ничего не видишь. Я, например, сразу заметил. Вглядись получше. Глазом профессионала.
Тоска снова принялась глядеть на кузнеца.
— Не вижу.
— Ты на руку его посмотри, — сказал я. — На руку.
Тоска поглядела еще.
— И чего с этой рукой? Волосатая, что ли?
— Волосатая рука у твоего братика, — сказал я. — Я слышал, он на конкурсе выживания первое место занял. А все потому, что ваш дядя — руководитель спортивного департамента. Но сейчас я про другую руку. Ты посмотри на левую руку кузнеца, на запястье.
Тоска сощурилась и вздрогнула.
— Это что? — шепотом спросила она. — Это же…
— Часы, построенные из бомбардировщика, — сказал я. — Вот так–то…
У Тоски отвисла челюсть.
— Это что, Паша? — спросила она. — Это Паша?
— Трудно сказать. Но если в этом доме был еще один чувак с часами, сделанными из хвостового оперения немецкого бомбардировщика…
— Он что, живой? — У Тоски нервно задергался нос.
— Сейчас проверим. Ты стой здесь, а я пойду посмотрю. Не шевелись только.
Я достал томагавк.
Кузнец стоял на второй ступени, долго добираться до него не пришлось. Вообще, кузнец мало отличался от других статуй, такой же черный и блестящий. С кувалдой. Но кое–что меня в нем сразу насторожило: черная краска на правой руке облезла, и я заметил, как потрескалось вещество, из которого отлита статуя.
