Дочь капитана Летфорда, или Приключения Джейн в стране Россия - Аврутин Евгений Александрович
– Вот погоди, поправишься, – сквозь слезы говорила она, – тогда я и научу тебя, когда надо кусаться, а когда не надо. Сейчас терпи. Пожалуйста, терпи. Умничка… ай!
Иногда Джейн начинала напевать песенку про портниху-неумёху, которая шьёт для друзей, только ничего путного не выходит. Тоже прерываясь на айканье:
Она пела, плакала, смахивала слезы.
– Ну, вроде все, – сказала Джейн.
Мистер Сазерленд, завершивший очередную операцию, с интересом нагнулся к собаке.
– Отличная рработа. Ты пррости, но я не стал это делать сам, чтобы понять – можно ли тебе человека доверрить? Можно. Кстати, тебе надо руки обрработать.
– Мистер Сазерленд, – спросила Джейн, даже не обижаясь на проведённый эксперимент, – а с ним что будет?
– Все будет в поррядке. Заживёт как…. на горрце.
– Иван Данилович, Господь свидетель, я его приложил, как вы учили. Сам же понимаю, зачем нам дохлый ахвицер нужен? Ну, конечно, укокошить ахвицера тоже дело правильное, но тогда я его бы на горбу сюда не тащил, фуражку принесли бы и мундир. Жив он, Иван Данилович!
– Смотри, Митяйка, – до Саши донёсся знакомый голос, от которого половина обморока сразу слетела, – если убил, ну тогда…
– Жив я, Данилыч! – крикнул, или постарался крикнуть, Саша. Данилыч услышал.
– Ну, живи, Митяйка. Молодца, что удар помнишь. Лександр Петрович, как вы?
– Где мы?
– В пластунском штабе. Наша нора, Лександр Петрович, самое безопасное место на бастионах. Пластуны – народ ценный, один трёх англичан-французов стоит, нечего его под бомбами держать. Мы всегда готовы и батарею взорвать, и часового снять, и офицера утащить. Давеча только промашка вышла, – лукаво добавил он.
Саша нашёл в себе силы открыть глаза и оглядеться. Голова болела, но, честно сказать, терпимо.
Он действительно был в каком-то подземелье и лежал на бурке, в свою очередь постеленной на ложе из разломанных ящиков. Вокруг, в ещё менее комфортных условиях, храпели десять косматых бородачей. Лишь трое, в том числе и Данилыч, сидели у стены и прихлёбывали чай.
Саша сдержал стон, сел, прислонился к стене. Только тут он сообразил, что в одном нижнем белье, и поспешил накрыться буркой.
Данилыч сразу же подошёл к нему, протянул кружку.
– Хлебните, Александр Петрович. Сразу голове легче станет. Да и я вашу боль примну слегка.
С этими словами Данилыч начал тереть пальцами Сашины виски, провёл пальцами к затылку. То ли от этих действий, то ли от напитка боль не то чтобы ушла, но примялась, не мешая слушать и говорить.
«Все равно у меня с головой не в порядке. Или с глазами, – подумал Саша. – Тень от свечки по стенам пляшет, и потолок дрожит».
Он шёпотом поделился открытием с Данилычем, тот улыбнулся.
– Не, Лександр Петрович, с глазами у вас все в порядке. Это с бастионами не в порядке. Лупят по нам, как давно не лупили. Это здесь дрожит легонько, на бастионах наверху – дождь огненный. Я, Лександр Петрович, всякого навидался, такое впервые. Не, – будто споря сам с собой, – на пороховых пожарах был. Так там склад или завод быстро разлетится и все. Тут – каждый день. Кстати, Лександр Петрович, не знаете, когда штурм? Мы потому-то и пошли офицера хватать.
– Скоро, со дня на день, – ответил Саша.
– Эх, это мы и так видим. Нам бы день знать, ещё лучше – час. Чтобы не стояла пехота под огненным дождём.
– Извини, Данилыч, – сказал Саша, – меня держали не в штабе лорда Раглана, а в тюрьме. Кстати…
Нет, сознание к нему ещё полностью не вернулось. Иначе слово «тюрьма» не вытащило бы за собой несколько чувств. Одно из них оказалось страхом: случилось что-то плохое, а он пока не попытался это плохое исправить.
– Где мундир? – спросил он, чуть ли не вскакивая. От мысли, что мундир исчез и Джейн не сможет его вернуть, его пробрало таким ознобом, что боль в голове не просто примялась, а даже исчезла.
– Здесь он, Лександр Петрович, – сказал Данилыч. – Не прыгайте, потолок низкий. В полном порядке. Если вам не нужен, позвольте здесь оставить – завтра ночью мы в нем врага навестим.
– Его надо вернуть, – тихо сказал Саша. – Мне его…
Данилыч чуть не двинул себя кулаком по лбу – прочие бойцы с удивлением взглянули на него.
– Ох, дурья башка! А я-то решил, что вы офицеришку пристукнули да принарядились. Его вам Жанночка справила? – уже тихо и с улыбкой спросил он.
– Да. Меня чуть не расстреляли англичане, ей пришлось… – Саша, тоже шёпотом, добавил ужасное слово, так не подходящее Джейн: – Пришлось выкрасть мундир, чтобы меня спасти. Его надо вернуть.
– Да, Лександр Петрович, любят вас приключения, – сказал Данилыч. Повернулся, вынул из-под бурки мундир, аккуратно сложил, протянул Саше. На его лице не было ни капли досады; так честный мужик, найдя на дороге рукавицы или кнут, упавший с чужих саней, поначалу считает добычу своей, но, не споря, отдаёт хозяину, когда тот встречается на дороге. – А как возвратить, это мы придумаем, – добавил он. – Александр Петрович, оденьтесь-ка, хоть по-простому, да в чистое. Как оденетесь, я вас в госпиталь отведу. Катерина Михайловна обрадуется, да и успокоит меня, что с головой в порядке. Все равно уже рассвело, не будет нам пластунской работы до заката.
«Если это у них чистое, что же тогда считается грязным? – подумал Саша, натягивая штаны и рубаху. – Ладно, Джейн проплыла-проехала половину пути, одетой мальчишкой, почему бы мне не погулять одно утро, одетым гарнизонным рабочим?»
Саша не раз слышал, вернее читал, как приятно подняться из мрачного, сырого подземелья на поверхность, к солнцу и свежему воздуху.
В это утро все было наоборот: он вышел из пластунской норы и решил, что попал в преисподнюю.
Наверное, и вправду рассвело. Наверное, солнце уже встало и пыталось светить. Но сейчас его не было видно из-за клубов дыма и пыли. Во время обычного артиллерийского обстрела дым после разрывов разносится ветром, пыль оседает. В это утро бомбы союзников сыпались на севастопольские укрепления, обгоняя друг друга. Казалось, дым не успевал улететь, а вырванная земля – упасть на землю.
Полтора месяца, проведённые в тюрьме, треть из которых прошла в ожидании смертного приговора, да ещё недавний удар по голове, помогли Саше не ужасаться и не искать укрытий. А вести себя, как и все встречные бастионные рабочие, пехотинцы, моряки и офицеры: спокойно идти по своему делу, лишь изредка оглядываясь, и бросаться на землю, лишь когда кто-то кричал: «Наша!» – значит, бомба падает на нас.
Упасть пришлось единожды, да и то толкнул Данилыч. Уже лёжа сам, он извинился, объяснив, что пообвыкся и видит, когда бомбе и кланяться не надо, а когда падать ниц.
Лёжа, Саша все же вздрогнул до озноба. Он отчётливо видел, как в саженях ста от него мощным взрывом – верно, ещё и зарядный ящик прихватило, от бастиона оторвало, – подняло лёгкую пушку. Перевернуло в воздухе и сбросило в ров, будто сердитый ребёнок подкинул тележку-игрушку.
Данилыч разрешил Саше с минуту постоять на бастионе – «все равно ихние стрелки ещё не проснулись». Саша посмотрел на вражеские осадные работы, удивился, как близко подошёл неприятель, уже не тихой сапой, но летучей сапой – не таясь – выкапывал траншеи ввиду бастионов. Солдаты в синих мундирах суетились, как муравьи, строящие новый муравейник возле прежнего. Саша понял, что находится не на Большом Редане, напротив англичан, а против французов, и порадовался, вспомнив полушутливое обещание, данное когда-то Джейн.
В отличие от Джейн, он ни разу не был на батареях при бомбардировке. Зато сейчас увидел пушки врага, обращённые дулом к Севастополю. Каждое дуло изрыгало огонь.
Данилыч дёрнул Сашу за рукав, тот отпрянул, иначе был бы сбит. По узкой бастионной тропинке пробежали с тачками трое рабочих. Один из них, малый Сашиного возраста, чумазый, будто скупо облился водой и покатался в пыли, взглянул на Сашу с гневным удивлением: чего же ты стоишь тут как барин, неужто работы нет для тебя? Саша вспомнил, как он одет, и подумал: да будь он хоть царевич, все равно не стыдно присоединиться к этим людям. Что-то таскать, куда-то бежать с поручением, наводить орудия, подносить снаряды и падать ничком в серую пыль, когда товарищи крикнули «наша». Заняться этим хоть сейчас.
