Али-Баба и Куриная фея - Краузе Ханс (читаем полную версию книг бесплатно .TXT) 📗
— …И это вы называете заботой о человеке, коллега? — говорил он, размахивая своими большими руками. — Поглядите на меня! Чуть свет я уже в коровнике. Поверьте мне,наши стойла — это не синаторий (он хотел сказать «санаторий»), и мне там здорово достаётся. Коровам нужен хороший уход, но это моя забота, и помощи я не требую. Но чтоя получаю взамен? Разве я не имею права позволить себе маленькую роскошь, особенно когда намаешься за день? Это моё полное право. Почему же меня обходят? Да, да, да! Не отмахивайтесь от меня, коллега. Это не дело! Уже полтора месяца… да что там полтора месяца — добрых три месяца в наш кооператив не завозят малосольных селёдок! Разве я не говорил об этом на собрании? «Достаньте мне малосольных селёдок, — сказал я. — Малосольные селёдки необходимы для здоровья». И правда, у меня прямо слюнки текут, когда я о них думаю. Это моя любимая еда. Знаете, их нужно сразу зажарить и подавать к столу прямо на сковородке. А что останется — мариновать. И класть, конечно, побольше лука. Но разве кооперативу есть до этого дело, разве он обеспечивает нас селёдками? Крабов, тресковую печень и прочую ерунду они присылают целыми ящиками, аселёдок нет как нет! Но я не намерен больше молчать. Я хочу наконец-то есть жареную селёдку. Вот так-то! Поэтому, коллега, когда поедете в районный центр, в Борденслебен, устройте им там скандал. Во всём виновато начальство. Рыбаки своё дело делают как положено. Они выезжают в море в ветер и в непогоду. А потом селёдка попадает к чинушам, и эти ослы, которые только и знают, что просиживать себе брюки в разных канцеляриях, не пропускают её к нам.
Эмиль Кабулке был в ударе. Он с удовольствием продолжал бы браниться и дальше, но Мукке остановила его, пообещав сделать всё возможное.
Затем она повернулась к Вальтеру Бауману, который уже несколько минут дожидался её.
— Так, значит, — сказала она, — вы наш новый долгожданный воспитатель. Я в курсе дела. Район известил нас вчера. Как хорошо, что вы приехали к нам в Катербург! От всего сердца добро пожаловать!
Она крепко пожала Бауману руку.
Александр Кнорц выполз из-за своего письменного стола.
— Соболезную вам от всего сердца, коллега, — сказал он брюзгливо. — Не желал бы я быть в вашей шкуре. Нет, я бы хотел умереть естественной смертью, а не кончить свои дни в сумасшедшем доме. Лучше стеречь мешок блох, чем воевать с этой ордой!
Кабулке так оглушительно расхохотался, что фрейлейн Лобеданц сделала опечатку.
— Да, да! Наши ученики — это весёленькая компания! Если они станут когда-нибудь агрономами и животноводами, сельское хозяйство полетит к чёрту.
Хильдегард Мукке нахмурилась.
— Не пугайте нашего нового воспитателя, — оборвала она обоих болтунов, — иначе коллега Бауман так испугается, что тут же уедет обратно.
Вальтер Бауман улыбнулся. У него было молодое, гладко выбритое лицо.
— Я не пуглив, — заверил он Мукке.
Прибыла почта! Фрау Хундертмарк, толстая катербургская почтальонша, каждый день приходит в интернат. Для молодых людей у неё всегда есть в запасе несколько газет, письма и открытки. Взамен она забирает почту, которая накапливается за день.
— Обождите минутку, фрау Хундертмарк, — говорит Инга Стефани, открывая висящий в коридоре почтовый ящик. В блаженном неведении она опускает руку в деревянную коробку. — Ай, ай, ай! — Инга Стефани испуганно выдёргивает руку. Её пальцы прикоснулись к чему-то мягкому и жирному.
Фрау Хундертмарк в недоумении трясёт головой, так что из её причёски вылетают шпильки.
— В чём дело? Чего вы испугались? Какая там ещё чертовщина?
— Не знаю… — У Инги Стефани такое лицо, словно она вылила уксус.
Потом она берёт себя в руки и снова с бьющимся сердцем лезет в ящик. Один за другим появляются пять писем, три открытки и… ломтик копчёного свиного сала.
Фрау Хундертмарк всплескивает руками:
— Возможно ли! Какое свинство!
Она рассматривает промасленные письма и открытки.
— Нет, я не возьму их, фрейлейн. Они испортят мне всю почту. Посмотрите только на этот конверт: можно подумать, что он сделан из промасленной бумаги.
Почтальонша с трудом разбирает фамилию отправителя.
— Ре-на-та Ли-биг, — читает она вслух.
[Картинка: i_011.png]
Какая гадость! Инга Стефани словно онемела. К сожалению, фрау Хундертмарк не следует её примеру.
— Хороши порядочки у вас в интернате, фрейлейн, нечего сказать! Вот где бросают деньги на ветер… ах, извините, я хотела сказать — сало в почтовый ящик! Но так уж всегда. Всё — для молодёжи. А мы, старики, которым хорошее питание куда нужнее, должны трястись над каждым граммом и над каждым пфеннигом…
Громко ругаясь, почтальонша уходит.
Инга Стефани готова заплакать. Каждый раз эти упрёки: «Хороши порядочки в вашем интернате». Как будто она одна во всём виновата. Нет такой глупости, которой бы ей неприходилось расхлёбывать. От этого можно прийти в отчаяние. Давно пора бросить интернат. Зачем терпеть неприятности из-за чужих детей?
Вальтер Бауман быстро уладил все свои дела в конторе. Насчёт жилья он тоже договорился. Временно ему дали маленькую комнатку над кузницей. Кровать, шкаф, стол и стул — вот пока и всё, что ему нужно. А когда через месяц или два освободится квартира, которую ему обещают, он сейчас же выпишет в Катербург жену с ребёнком… Ничего, всёбудет в порядке!
Тихонько насвистывая, Бауман медленно проходит по двору имения. Ему хочется сразу же познакомиться с хозяйством имения. Но прежде всего его, конечно, интересует интернат. Бауман уже знает, что заведующая очень молода. Наверно, она лучше разбирается в ребятах. Бауман надеется на этот раз услышать что-нибудь утешительное.
«Они все здесь ведут себя так, будто в интернате одни трудновоспитуемые», — размышляет Бауман, входя в интернат и представляясь заведующей.
Инга Стефани сердито называет своё имя. Она сдержанна, можно сказать — холодна. Сразу видно, что она чем-то расстроена.
— Значит, это вы заведуете интернатом? — смущённо спрашивает Бауман.
— К сожалению, да.
— Но послушайте, мне кажется, что быть матерью тридцати учеников это замечательно!
Инга Стефани с грустью смотрит на Баумана.
— Много вы понимаете! — с горечью отвечает она ему. — Мои материнские попечения приносят мне только неприятности.
И она тут же выкладывает Бауману историю с почтовым ящиком. «Пусть воспитатель в первый же день узнает, с какими шалопаями ему придётся иметь дело», — думает она. ИИнга Стефани долго и подробно рассказывает обо всех своих горестях.
— Но на этот раз я узнаю, кто виноват! — всё больше волнуясь, кричит она. — Узнаю, хотя бы мне пришлось ради этого наказать всех остальных. Во всяком случае, виновный вылетит из интерната. Я больше не желаю портить себе кровь из-за какого-то хулигана!
Вальтер Бауман дружески кивает ей головой.
— На вашем месте я бы так не волновался, — говорит он спокойно, с явным сочувствием. — Это вредно, а кроме того, мешает воспитательной работе.
Инга Стефани откидывает со лба непокорную прядь.
— Подождите, через месяц и вы будете так же волноваться, — раздражённо возражает она. Раньше я была само спокойствие… но здесь, здесь… небо с овчинку покажется.
Вальтер Бауман, который, собственно говоря, ожидал услышать от неё что-нибудь приятное, не может удержаться от улыбки.
— Я знаю… Вы не первая говорите мне это. И всё же я надеюсь на успех. В каждом деле есть не только теневые, но и свои светлые стороны.
За обедом — сегодня был овощной суп — ребята больше разговаривали, чем ели. Злобой дня было прибытие нового воспитателя (интересно, какой он?). Кроме того, обсуждалась история с салом. Какая дурацкая шутка!
Рената и другие пострадавшие трещали как сороки.
— Если виновный до ужина не объявится, вы узнаете, что значит иметь дело со мной! — с угрозой заявила Инга Стефани. — Есть предел и моему терпению.
