Летчик Мишка Волдырь - Гершензон Михаил Абрамович (книга регистрации .TXT) 📗
Кругом не было ни души. Только ястреба, крестами паря высоко в небе, перекликались резкими криками. Буйвол неподвижно смотрел в землю большими черными блестящими глазами.
Тоня растерянно посмотрела на Ленку.
— Он тут подохнет. Гоним его домой, — сказала Ленка.
— Да как гнать-то? Нешто он пойдет?
— Цоб-цобе! Цоб-цобе! — замахала руками Ленка, негромко, будто боялась спугнуть громадного зверя.
Только чуть-чуть повернулись громадные глаза, поднялись тяжелые бока и снова опустились, — не то с шорохом, не то с хрипом. Мускулы под черной кожей передернулись, мухи слетели с ссадины.
— Кто ж это его бросил? Он у нас не пойдет.
— Это я знаю — кто. Прошлый вечер всё повозки тянулись к Туапсе — черкесы и бросили.
Ленка вытащила из канавы длинную сухую жердь и осторожно тронула ею буйвола.
— Убьет, не тронь лучше; говорю, убьет! — забоялась Тоня.
— Не убьет, он добрый.
Буйвол качнулся и шагнул вперед.
Послушно, медленной и тяжелой поступью, подрагивая мускулами шеи, он шел туда, куда гнали его девочки. Ленка осмелела и уже уверенно, по воле, направляла его к шоссе. Девочек мутило от душной трупной вони. До дома и без того было неблизко, а тут буйвол то и дело останавливался, качался, будто готов был упасть, потом осторожно подымал широкое копыто и понуро брел вперед.
Лютикова и Верка Хвалебова полоскались у ручья и увидали их издали; они пустились к ним наискосок, по склону холма.
— Батюшки! Верблюд-то какой! — всплеснула руками озорница Мурка.
— Скорей тащите воды, обмыть рану, очень ему садко. Мишка, беги сюда! — крикнула Ленка Ерзунову.
Когда бык остановился на лужайке за кипарисами, все ребята уж были вокруг него.
Уже Ерзунов, сгибаясь в три погибели, тащил хлюпающее ведро; уже Павлик бежал навстречу, чтобы помочь ему. Вот уже Лютикова, зачерпнувши кружкою воды, плеснула первую хрустальную струю на открытую рану. Буйвол потянулся к воде; его напоили и стали промывать ссадину.
Кружка за кружкой, вода ударялась о черное тело, гной тек и вытекал, болячка открывалась все глубже.
— Это ему ярмом стерло!
— Не знаю, какой подлец его бросил.
— Дряни-то сколько — дряни!
— Попадись он мне, я б его по башке дербалызнул раз, ему б разонравилось больную скотину пущать на четыре стороны!
Буйвол стоял неподвижно, только при каждом всплеске у него мускулы передергивались от шеи до самого хребта.
— Мы его теперь у себя оставим, — сказал Карась. — Правда, Николай Иванович? Он без нас все одно бы подох.
— А тебе он на что?
Карась потерялся.
— Как на что? Мы на нем… Мы на нем из города будем продукты возить. Чем каждый день за провоз платить и еще таскать их от самой станции! Чем плохо? Я и то нынче горб ссадил.
Карась ухмыльнулся, жалобно потирая загривок.
Спустя полчаса, Мурка Лютикова, взмокшая и распаленная, грохнулась в дверь Кирюхиного отца, железнодорожника.
— Дяденька, нам очень дельфинового жиру надо, верблюда лечить!
— Какого такого верблюда тебе, чертенок?
— Буйвола этого самого. Мы нашли — весь в ссадинах, гноем проело, воняет. Дайте скорее, дяденька, — самую малость, чуточку, столечко хотя!
— Ишь, тараторка!
Старик отлил в пузырек из жестяного бидончика густого, желтого жиру.
— Уж какое вам спасибо, дяденька! — убегая крикнула Мурка.
— Да заткни пробкой, прольешь!.. Бедовая девчонка, — усмехнулся старик, смотря ей вслед.
Мурка прибежала назад победительницей; еще издали она размахивала в воздухе желтой склянкой.
— Ему, небось, больно будет, если мазать. Он те шибанет лбом, так мое-мое! — сказал Карась и взял у нее из рук пузырек.
— Ну, чего там, давай я, — вызвался Павлик.
Но у Ленки уже был готов помазок, — на сучок намотана была тряпка. Она обмакнула ее в сало дельфина и бережно провела по краям ссадины.
— Ты глубже бери.
— Знаю, не учи.
Глубже и глубже, в дрожащие мускулы, девчонка вдвигала тряпку с лечебною смазкой. Буйвол покачивался, широким лбом упершись в кипарисовый ствол.
— Ты там тряпку с жиром оставь, пускай дрянь повытянет.
Четыре дня Ленка холила грузную скотину, гоняла буйвола к ручью на водопой, обливала, как могла, водою и приносила охапки травы.
Уж все думали, что ему не найдется хозяина, когда в аллею, отбиваясь посохом от Шарика, вошел рослый черкес. Он с односельчанами вез из аула в город остатки прошлогоднего урожая орехов, и ему пришлось оставить упавшего буйвола без присмотра до своего возращения.
Ребята напоили его чаем и взяли с него слово, что он еще приедет к ним в гости. Мишка Ерзунов рассказал ему, как Лейка ходила за буйволом. Прощаясь с ребятами, черкес положил Ленке на голову свою широкую корявую ладонь и сказал:
— Хорош, очинь хорош дочь! Красавица! Очинь спасибо тебе, дочь.
Уж как Ленка от похвалы закраснелась!
А с буйволом расставаться ей все-таки было жаль, — и ссадина стала затягиваться, и привыкла она к нему. Долго она потом о нем вспоминала.
XXX. Международный детский день
О том, как готовились ребята к встрече седьмого сентября, как протягивали между верхушками кипарисов плакаты, и как дожидались в этот день гостей — я рассказывать не стану. Перевелись уже у нас в городах, переведутся скоро и в деревне такие ребята, которые не знают, как идет все вверх дном, какая стоит кутерьма перед этим праздником в любой школе и в любом детском доме.
Поезд, которым ехали в Магри туапсинские ребята, подошел к станции под барабанный бой. Первыми вылетели из вагона Шурка Фролов. Корненко и Александров, — в зеленых портках и рубахах, как все туапсинцы. Потом посыпались туапсинцы, — пачками, тачками, вагонами, эшелонами, — ровным счетом восемьдесят человек. Все как один, в галстуках, — не то, что у нас, — раз, два, три — и обчелся.
О том, как москвичи встречали туапсинцев и наозоровавших москвичей, как кормили их пирогами с капустой и пирогами с дикою грушей— я тоже пропущу и начну с дела.
На лужайке за ручьем, — той самой лужайке, с которой улетела Тамара, — собрание.
К московским ребятам держит речь сухопарый и востроносый туапсинский оголец Иванов:
— Дорогие товарищи! Вот сегодняшний день мы, юные пионеры, узнаем друг друга и видим своих сестер и братьев. Когда-то, несколько лет тому назад, нашим пролетарским детям не приходилось узнавать друг друга. После Октябрьской революции всем пролетариатам от царского гнета пришлось освободиться, то-есть нам открыл дорогу, путь и цель наш великий учитель Владимир Ильич Ленин. Но в данное время его нет в нашем земном шаре, он умер. Умерло его тело, но живут молодые ленинцы, которые должны добиваться его заветов. Дорогие товарищи, вот начинается международная детская неделя. Для чего она? А для того, чтобы собрать под свои красные знамена беспризорных детей и дать помогу детям Запада. Вот эти самые главные задачи. Товарищи, мы сегодня должны высказаться твердо, чтобы после детской недели по улицам не ходило ни одного беспризорного. Кроме того мы должны стесниться с пионерами деревни и протянуть руку всем пионерам всех стран. Здесь, где власть принадлежит Советам, пролетарские дети живут спокойно, свободно могут устраивать митинги, парады и прочее. Там же, где власть капитала, — там все это достигается трудом и лишениями, и там у них нет нигде светлой точки, кроме одного ленинизма. Мы тут сделаем, как можем, а вы помните про это в Москве. И еще вам скажу, московские пионеры, не забывайте нас, которые живут на окраинах молодой Советской республики, далеко отдаленных от центра, то-есть пишите нам письма, и мы будем писать вам.
Первым хлопнул Чистяков, а потом долго не смолкал над лужайкой дружный плеск.
После этого ответную речь сказал Павлик, и Мишка Ерзунов прочел стихотворение собственного сочинения. Когда он окончил, Вера Хвалебова огласила постановление детского комитета, вынесенное накануне. Это постановление читалось так:
