Письмо на желтую подводную лодку(Детские истории о Тиллиме Папалексиеве) - Корнев Владимир Григорьевич
В Новом Афоне школьникам обещали проживание на турбазе-пансионате, почти в настоящей гостинице — как во взрослой жизни! Руководители поездки, преподаватели школы и сотрудники бюро путешествий и экскурсий предполагали совместить здоровый отдых на Кавказском побережье — теплые купания, солнечные ванны и здешние фрукты — с учебно-художественной практикой «на пленэре», на лоне романтически-живописной южной природы. К тому же, если еще учесть, что этот месяц предстояло провести не в четырех стенах в загазованном каменном городе, а на самом настоящем морском берегу, где веют ветры дальних странствий и нет унылой опеки родителей и прочих домашних, ребят наверняка ожидали взаправдашние приключения со всякими неожиданностями и яркими, незабываемыми впечатлениями. Что и говорить — хорошенько отдохнуть и поупражняться в творчестве в субтропическом курортном раю среди пышных пальм, золотых пляжей и умных дельфинов было бы по-настоящему здорово!
Наконец почувствовав после непривычного трехчасового пребывания в воздухе твердую землю под ногами, челябинские школьники с энтузиазмом бросились занимать места и размещать багаж в турэкспрессе — комфортабельном «икарусе». Их не могли успокоить ни классная руководительница Людмила Николаевна, которую за глаза все называли просто Людмилой, ни даже преподаватель живописи и рисунка Евгений Александрович, назначенный ей в помощь на время поездки, единственный взрослый мужчина в группе. Один Тиллим Папалексиев предавался грусти. Ему приходилось испытывать мучительное и недоброе чувство — ревность. Тиллим едва подавил в себе горестный вздох, когда увидел, как очаровательная Оленька вспорхнула через распахнутые дверцы в автобус и с невинным видом поспешила усесться на переднее кресло — рядом с элегантным Сашей.
В это же время другая признанная классная красотка — Юля, наоборот, устроилась со своей компанией на длинном сиденье в задней части салона со словами: «Когда красивым налево, а умным направо, то мне хоть разорвись». (Людмила Николаевна по старой школьной традиции назвала их места Камчаткой, точно это были не мягкие, в красивых цветастых чехлах, удобные сиденья, а задние парты в классе — подальше от доски и учителя.) Юля даже приветливо помахала Тиллиму рукой: дескать, иди к нам, у нас есть еще свободное местечко, но что было до ее приглашения бедному влюбленному, если его опять демонстративно проигнорировала дама сердца…
Тиллим растерянно заметался, ища уединения где-нибудь в середине салона, подальше от мозолившей ему глаза парочки, но озорные девчонки (в школе их было куда больше мальчишек), ворвавшись в «икарус» целой стайкой, смели замешкавшегося Тилю, как картонную коробку — упаковку из-под пломбира за сорок восемь копеек. Пришлось Тиллиму плюхнуться на место как раз за Олей и Сашей и волей-неволей слушать их высокоинтеллектуальные разговоры обо всем и ни о чем.
Позер Саша, как всегда, давал всем понять, что из особо одаренных он — самый одаренный. «Родительское воспитание!» — разводили руками учителя. В основном это выражалось во внешнем виде и высокомерной манере поведения.
— Вы видите мою одежду, но не мою душу. Вы знаете мое имя, но не мою историю. Самое печальное то, что вам этого достаточно! — восклицал Шурик с видом человека, много повидавшего в жизни.
На этот раз еще в аэропорту Матусевич, убил всех кожаной шляпой с полями — настоящей ковбойской, как в фильмах у Верной Руки или Крокодила Данди. Сам он с нарочитой небрежностью пояснил:
— Подарок американских друзей.
Что это были за друзья, Шурик загадочно умалчивал, но крутой шляпой дорожил. Из-за нее, между прочим, автобус провел в пути лишний час. После остановки на обед в кафе с мангалом у поворота на приморскую трассу все вернулись в автобус, и только когда уже порядочно отъехали от места, обнаружилась пропажа пижонской шляпы. Расстроенный «ковбой» тут же заявил, что ее «сперли» или кто-нибудь спрятал «из зависти», и, вдруг вспомнив, что сам оставил свой «раритет» висеть в «салуне» на спинке пластмассового стульчика, нисколько не смутившись, потребовал от водителя срочно туда вернуться. Пришлось уступить «пацану» во избежание истерики, а Шурик и вправду не успокоился, пока снова не оказался в шляпе. Даже не думая извиняться перед сборной восьмых классов и учителями (не говоря уже о шофере) за задержку, он громко, точно в назидание окружающим, выдал:
— Вот теперь все опять на своих местах! Любую ошибку можно исправить, чего бы это ни стоило… — и повелительно добавил: — Трогай, шеф!
Водитель громко хмыкнул, не зная, как реагировать на такую наглость, да еще из уст молокососа, но изо всех сил газанул. Людмила Николаевна чуть не подавилась абрикосовой косточкой, а все восьмиклассники красноречиво промолчали: каждый предпочитал разглядывать что-нибудь любопытное за автобусным стеклом. Матусевич же как ни в чем не бывало продолжил вещать на весь салон, старательно копируя интонации знающего себе цену взрослого человека:
— Я вообще-то пацифист и категорически против насилия и жестокости, но я убежден, что мужчина обязан уметь защитить себя и своих близких… — («Это еще к чему? — удивился Тиллим. — Как обычно, выпендривается!») — …в любой момент, когда это потребуется. В Мозамбике я посещал занятия по каратэ. Традиционная японская борьба, философия, образ жизни — все вместе… Так вот, в Мапуту я брал уроки каратэ, причем не спортивный, попсовый вариант, а настоящий — боевой. Фулл-контакт называется. Там ему учат всех телохранителей и полицейских, ну и мне предки устроили. Я, знаете, не люблю детские забавы. Приходилось работать по-взрослому — в спарринге… Нет, против одного или даже двух человек и выходить не буду — скучно и несерьезно. Только против пяти одновременно. Взрослых, конечно, — избиением младенцев не занимаюсь.
— А если бешеная собака, Шурик? — спросил кто-то из мальчишек.
— Ноу проблем! С собакой я справлюсь одним ударом, — снисходительно улыбнулся Матусевич. — Главное, знать летальную точку. У них слабое место — нос. Я просто ударю ее вот так, — и он ребром изящной ладони картинно ударил о подлокотник мягкого кресла, — и о-кей! Но это тоже скучно…
Тиллиму было неприятно и неумеренное хвастовство соперника, и глуповатый подростковый гогот. Он достал заветный плеер, но поставил не «Битлз», а кассету со ставшими за последнее время любимыми «Четырьмя временами года» Вивальди в исполнении «Виртуозов Рима». Чтобы не видеть, как его Оля внимает завиральным Шуркиным бредням, он еще и отвернулся к окну. Таким образом, погрузившись в высокую гармонию классики, Тиллим принялся созерцать пейзаж за стеклом.
Для Тиллима все здесь было непривычно и необычно: остроконечные, тянущиеся в высоту кипарисы и пирамидальные тополя, кустики туи вдоль асфальта — будто те же кипарисы, но карликовые (мальчик слышал, что у японцев есть особое искусство создания миниатюрных пейзажей и называется оно «бонсай»), здесь и сосны были какие-то необычные, с длинной хвоей, и незнакомые кустарники, все в цвету — белые, нежно-розовые, пурпурно-красные. Иногда прямо к дороге подходили фруктовые сады: плоды часто перевешивались через ограду — только срывай!
Вот за стеклом обширный парк. Судя по тому, какое разнообразие экзотической растительности манило из-за ограды, Тиллим сообразил, что это местный ботанический сад, и пожалел, что здесь нельзя выйти. Незнакомые, с пестрым оперением, птицы перелетали с куста на куст.
«В парке вполне могут быть ручные павлины, — подумал Тиллим, — вот бы их увидеть… О! Прекрасная идея — подобрать павлинье перо и подарить Оле! Настоящее, радужное, с глазком… Только… Э-эх!» Эта идея настолько захватила Тиллима, что он даже выключил плеер и снял наушники, но в душе еще звучал скрипичный космос гениального Антонио Вивальди. Наконец звуки мира внешнего стали отчетливыми, и мальчик огляделся по сторонам.
Саша и Оля увлеченно разгадывали кроссворд из свежей «Литературки». Шурик нарочито громко зачитывал вопросы и давал верные ответы, желая себя показать. Кроссворд был целиком посвящен античной культуре, что позволяло вызвать у окружающих зависть к богатству духовного мира отгадывающего, блистающего эрудицией.
