Долгая ночь у костра (Триптих «Время драконов» часть 1) - Гусаков Сергей "СОМ" (версия книг txt) 📗

— Мне бы его проблемы. Да.

— Кстати,— говорю,— пачку сразу дай сюда. Стол освещать.

— Пачку??? — с ужасом переспрашивает Егоров. Вот скупердяй! И дёрнул же нас чёрт ( в данном случае — с маленькой буквы, потому как фигура речи, а не имя собственное одного нашего апокрифического подземного знакомого ) выбрать его завхозом! “Экспедиция, мол, только начинается,— кто знает, что будет дальше?”

Только я с этой их экономией общего света вчера на трансах и сегодня на ПХД ( + заброска была — а это ‘амбер/часов’ в десять мне вылилось, не меньше,— хоть и экономил изо всех сил: выключал везде, где можно было, и пользовал только ‘ближнюю эспираль’ — толку? ) весь свой драгоценный личный ходовой свет “посадил”. Да. Больше одной свечи их не уговоришь одновременно зажечь — ещё бы! такая растрата света, а нам ещё месяц сидеть, да,– кто знает, как поведут себя эти свечи, как быстро будут сгорать? – будто в первый раз под землёй и не знают, за скоко ( именно так, “скоко” – прописью, да ) времени сгорает обычная парафиновая свеча за 18 коп, а за скоко времени – не менее стандартная девятикопеечная её сестрица — экономы фиговы! Коль такие неуверенные в себе – брали бы всего по четыре, по пять, по шесть, чтоб не заморачиваться и меня не заморачивать-злить попусту — ведь от одной свечи всё равно мало что видно. И как это предки одной свечёй тоскливыми зимними вечерами во дворцах обходились —— а в хижинах и того меньше: лучиной?.. Лишь слепит глаза — как глянешь на неё — а по углам грота и в тени уж вообще ничего не видно... Тогда как мой пытливый художественно ориентированный глаз не просто жаждет — требует: “огня!”,— бо “чтобы смотреть, надо видеть”,—

: Приходится жечь постоянно систему — если занят чем-то, а не сидишь за столом без дела, как некоторые, кому для максимально вообразимого творческого акта ничего, кроме пары ушей и рук, не требуется — а частенько и это излишне ( “без рук, глухой — звукооператор, да” ) — но я не Егоров, пальцем друг в друга тыкать не буду,— а на много-ли системы, в банках которой умещается ‘десять амбер ровно’, хватит?

— Так и без ходового света остаться не долго. И всё из-за их экономии подлой, да.

: Не на том свете экономить надо — есть такое мнение, “значить”. Лучше б Егоров, чем причитать сейчас, до выхода сделал мне на коногон переходник под нормальную экономичную лампочку — а не это штатное уёгище... Тогда и коногона бы моего на в десять раз больший срок хватило, да. Он же, видите-ли, аппаратуру пищеровскую днями и ночами осваивал — электронщик хренов...

— Не бойся,— говорю,— я их по одной жечь буду. Честное спасательское — и додиковское: на всякий случай,— говорю. Да.

— И тут Пищер, наконец, созревает — и делает, наконец, свою трагедию достоянием общества.

: На самый конец, да.

( Это я другу Егорову — а то он без грубостей ничего не понимает. )

— Вот,— объявляет Пищер,— девятикопеечные свечи горят по пять-шесть часов, а восемнадцатикопеечные — почти по двадцать...

: От изобилия числительных немного сводит голову — но повода вешаться я пока не вижу.

— И парафин после восемнадцатикопеечных остаётся, его снова в ход пустить можно — в парафинку, скажем,— продолжает вяло излагать Пищер.

: По-моему, это тоже не смертельно. Это тоже можно пережить.

— Лучше бы у нас все свечи были по восемнадцать копеек!..

..: Круто взял.

— Ничего не скажешь.

: Да.

Только — Толкиена! — НУ-И-ЧТО?

— И тут в разговор вступает Егоров:

— Зато эти восемнадцатикопеечные горят, как катафоты! Ничего при них не видно.

Это точно. Из-за них я и посадил свой коногон. И для рисования под землёй они совершенно непригодны: сколько их по гроту ни расставь, будут лишь жёлтые светлые пятнышки-шарики в глазах вместо достойной картины, что вполне отображают три-четыре девятикопеечных палочки. Да.

— Их четыре нужно, чтобы свету стало, как от одной девятикопеечной! — продолжает надрываться Егоров. Должно быть, на нервной почве — значит, тоже коногон садится.

Но — однако! — ничего не скажешь: основополагающая дискуссия... А главное, что от неё изменится? Что у нас есть — то есть, и никакие свечи в другие не обратятся. Да.

— И парафин, я предпочитаю, чтоб сразу сгорал — чтоб не возиться с ним потом,— завершает пространное изложение группы своих светлых тезисов вконец озавхозившийся Егоров.

— Под бурные, между прочим, продолжительные аплодисменты с моей стороны: потому что я тоже сторонник девятикопеечных свечей. Да. Только, по-моему, им совсем нечего делать — это я Сашку и Пищера, конечно, в виду имею.

: Смотрят на меня. А чего на меня смотреть? Сталкер, как Сталкер. Да.

— Наверняка ждут, что я им сообщу.

А чего тут сообщать? Пустое дело. Но всё-таки сообщаю: уж больно они, кажется, от меня того ждут...

— Значит, так. Это специально для подслеповатого Егорова и слишком экономЫчного Пищера. Берёшь одну такую маленькую-маленькую шайбочку,— я лезу в карман комбеза и достаю: там у меня много всякой дряни валяется — в том числе шайбочки запасные для коногона,— видишь: маленькая такая, чёрненькая?

– показываю им: как фокус.

— Да,— говорят и смотрят заворожено — готовы, “значить”.

— И надеваешь её на фитиль этой толстой свечи прежде, чем зажечь; я имею в виду свечу за 18 коп.,— объясняю я им, и так как мысль мою они просто так постичь не могут — тут уж ничего не попишешь, да, всё от бога — мне приходится разжёвывать её дальше:

— Шайбочка чёрненькая, металлическая,— говорю я,— тепло хорошо проводит и нагревается от пламени фитиля быстро. Да. И также быстро тепло своё парафину передаёт.

— Альбедо понижает,— произносит нечто астрономическое догадливый Пищер: похоже, от моего ошеломляющего открытия съехавший крышей в сторону детства. Или бурной своей доотсидочной астрономической юности.

— Да,— на всякий случай соглашаюсь я с ним, бо психов лучше не раздражать. Но так как Егоров, в бытность свою ‘карстономическим’ другом-товарищем Пищера, учился не на спелеоастронома, а на спелеокосмонавта — с соответствующим интеллектуальным креном — то он ещё, соответственно, ничего не понимает. Что вынуждает меня продолжить жевательно-речевые движения:

— Шайбочка нагревается, растапливает парафин — и он быстрее по фитилю вверх поднимается. Вместо того, чтоб вниз через край стекать — в кружки капая... Совершенно-бестолку, да. То есть сгорает полнее, и свету больше даёт. Вот такая экономия.

— Да,— изрекает через некоторое время с напряжением друг Егоров,— и в кого ты у нас такой умный?..

: Искренние интонации даются ему особенно тяжко. Особенно в подобных ситуациях — да.

— А был приказ монстра оборвоты наварища Язвова,— сообщаю, чтоб закрепить триумф,— всем спелеологам, независимо от цвета пота, запаха волос и возраста кожи, носить в карманах комбезов такие вот шайбочки. Специально для восемнадцатикопеечных свечей — да.

... аплодисментов не слышно.

Что ж: нет — и не надо. На нет и суда, и туда нет. Да.

: Такая уж у нас работа — у Кондукторов — что аплодисментов, как правило, даже если они в конце концов раздаются, мы уже не слышим.

: Лежишь себе в венках и посмертных почестях...

: Да. “Наша служба и опасна, и трудна...” Ничего не попишешь. И я поворачиваюсь лицом обратно к примусу.

— Что за чертовщина! Кана с картошкой — как не было. Видать, пока я трендил с этими бездельниками, добропорядочный Пит — то-то его давно слышно не было! — отправился выливать в сортир воду из-под намытой мною картошки. Считай, пол-литра воды пропало: псу под хвост. К тому же “в мире компонентов нет эквивалентов” — ну, это-то у нас каждый с рождения знает, да — так что: прощай, забульбенька! Что она — без важнейшей своей части?..

: Ага — а вот и он сам. Идёт, посвистывает — небось считает, что доброе дело сделал. А я даже рук не успел помыть...