Второе рождение Жолта Керекеша - Тот Шандор Шомоди (читаем книги онлайн без регистрации .TXT) 📗

У Жолта не осталось времени сказать еще одно упрямое «нет», потому что в горле у него что-то набухло, что-то похожее на ком ваты, отчего дыхание стало короче и воздух в легкие, казалось, проникает с трудом. «Его, наверное, поглощает запах алкогольного перегара», – подумал Жолт… Желание разгадать странное безразличие на лице отца не проходило. И вдруг его осенило: «Папе ведь тоже несладко, вот он и отыгрывается на мне. Ему бы тоже очень хотелось, чтобы дядя Иван, веселый, смеющийся, вернулся из больницы домой, все ведь знают, что он лежал в его отделении. А старик не подумал и свалял дурака, то есть умер, и приходится сейчас говорить, что он экзитировал! Просто экзитировал, и все тут. Слово такое же, как черпая глянцевая клеенка, которой покрывают покойников».

Жолт поспешил отвернуться. Отец пристально из-под опущенных век смотрел ему прямо в лицо, и Жолт уже готов был поверить, что мысли его угаданы. Но отец только спросил:

– У тебя кружится голова?

– Нет, – твердо ответил Жолт.

– Ты думаешь, я не вижу, как тебе тягостно, когда я с тобой разговариваю? Ничего удивительного. Годы идут, а я только и делаю, что перечисляю твои сумасбродства и пытаюсь в них разобраться. Приятного для меня мало. Ну ладно, ложись и спокойно спи.

Жолт не шевельнулся, не издал ни звука. Он испытывал даже известное облегчение, когда отец начинал своп бесконечные нравоучения; тут надо было лишь слушать, как он старается разобраться в побуждениях сына, дает им свое, любопытное, толкование, а в конце концов заявляет, что все поступки Жолта, в общем-то, «непонятны» и «инфантильны». Жолт не слишком ошибся и в этот раз, потому что Керекеш снова наговорил кучу мудрых и вполне обоснованных вещей, стремясь объяснить, почему они вчера у Хенрика напились; он говорил о слепом подражании взрослым и поразительной силе алкоголя, а также о том, что Жолт, напиваясь пьяным, просто хотел похвастать перед девчонками и думал, что все они лопнут от зависти. Любая девчонка, продолжал отец, способна нагородить про себя с три короба самой невероятной лжи – ну, скажем, что ей вспороли живот, – но у нее вполне хватит здравого смысла не вспарывать для правдоподобия свой живот. Жолт слабым смешком сопровождал оживленную жестикуляцию отца и изредка согласно кивал. Напоследок Керекеш выразил надежду, что Жолту теперь все понятно. Затем он перешел к жалобе директора и спросил, почему Жолт на школьном празднике уселся на стул, в то время как вся школа стояла.

– Там был всего один стул, – нерешительно сказал Жолт.

Тогда Керекеш откровенно сообщил Жолту свое мнение: мотивировка поступка так же глупа, как и сам поступок, но его это нисколько не удивляет, ибо Жолт совершенно не способен постичь определенные человеческие отношения. В данном случае он возомнил, очевидно, что стул поставили специально для того, чтоб он, Жолт Керекеш, мог отдохнуть. То была, разумеется, единственная цель, с которой стул был поставлен.

Керекеш был в ударе, он оседлал своего конька, и это усыпило бдительность Жолта: мысленно развлекаясь, он дополнил картину школьного праздника некоторыми деталями. Самым забавным был момент, когда Жока Боднар, читая стихи, вдруг запнулась. «Всю неделю я думаю только о маме», – сказала Жока Боднар, потом повторила, потом замолчала и в конце концов разревелась. Тогда ее усадили на его стул и начали утешать: дескать, все это чепуха и может случиться с каждым. Потом Жоке дали шоколадку, и, пока произносилась торжественная речь, Жока весело жевала шоколад. А папа не понимает элементарных вещей: смеяться нравится всем, а маршировать или стоять навытяжку – удовольствия никакого. Стул же для того и придуман, чтоб на нем сидеть.

Беседа, казалось, вот-вот закончится, как обычно. И тут по непонятной причине отец неожиданно пришел в ярость. Из-за чего? Из-за реплики Жолта, что Йокаи читать он не будет.

– Нет? А почему?

Вот тут-то Жолт и совершил роковую ошибку. Подавив судорожный позыв к кашлю, он с трудом выдавил:

– Йокаи меня не интересует.

– Прекрасно, – холодно, с расстановкой произнес Керекеш. – Однако я должен сказать тебе, Жолт, что вообще ты не ухарь. И нет никакой надежды, что ты им когда-нибудь станешь. В настоящую минуту ты просто гаденький хулиган! И эти украденные шнурки отнюдь не делают тебя ухарем. Умойся, Жолт, и ложись спать.

Отец вышел, а Жолт бросился в ванную и изверг из себя сухари и чай.

Лежа на тахте, Магда читала. Махнув приветственно Керекешу рукой, она сказала:

– Я хочу тебя кое о чем спросить.

Керекеш рассеянно взъерошил ее черные, коротко стриженные волосы.

– Читай.

Магда засмеялась. Она знала, что дочитать книгу сегодня ей не удастся: сегодня Керекеш не в ладу сам с собой и, безусловно, ему нужен арбитр. Вот он, уже уйдя в свои мысли, бесцельно передвигает на столе блокноты и книги, потом направляется к двери, как будто хочет уйти, но неожиданно поворачивает назад, и глаза его начинают слегка косить.

– По-моему, здесь немыслимый беспорядок, – сказал Керекеш.

– Да, – согласилась Магда.

– Не понимаю, почему тренировочный костюм и грязные носки мальчика валяются в кресле. И почему свисает антенна приемника. Она болтается так по меньшей мере недели две. Жолт обещал ее сделать. Обещания Жолта… У меня, очевидно, бред.

Неожиданно из холла ворвался Тибор:

– Я запретил ему трогать приемник! Правда, милая, мы ему запретили?

– Правда, – сказала Магда, переворачивая страницу.

– Ты сегодня, надеюсь, гулял? – обратился Керекеш к брату.

– Разумеется, – сказал Тибор.

– Сколько? – с пристрастием допрашивал Керекеш.

– До церкви на площади Пашарет, потом дальше, до самого ада. Тебе не попадалась сегодняшняя газета?

– Ты гулял недостаточно. Очень мало. Если ты будешь торчать в квартире и к тому же лежать, тебе снова не миновать пневмонии.

– Я сгребал в саду опавшие листья. А завтра пойду на могилу к Тэрике. Ее надо расчистить. Доброй вам ночи, милые, – пролепетал Тибор смущенно, так как вспомнил, что листья сгребать он так и не кончил.

– Вот газета. Спокойной ночи!

Керекеш продолжал прокладывать дорогу от двери к столу и обратно.

– Сейчас, – сказала Магда. – Еще полстраницы.

– Читай, не спеши.

Магда снова коротко засмеялась и захлопнула книгу.

– Мы забыли про щенка, – сказал Керекеш.

– Его перед сном выводила Беата.

– Конечно, Беата.

Глаза Керекеша на мгновение блеснули.

– Я тебя слушаю, – садясь и закуривая, сказала Магда.

Керекеш слабо улыбнулся и присел на тахту.

– Что-то во мне подошло к концу.

– Твое терпение?

– Нет. Раздумья.

– Но раздумьям никогда не бывает конца.

– Я имею в виду Жолта.

– Разумеется. Ты думал достаточно громко, из детской было отчетливо слышно. Это был монолог. Мальчик и не пытался бить по мячу.

– Нет, конечно. Но сейчас и это мне уже безразлично. Тысячу раз я старался вызвать Жолта на откровенность… Минутку, позволь мне закончить. Ты утверждаешь, что Жолт всего лишь отбивает мне мяч. В действительности же он от мяча уходит и заставляет меня играть в одиночку. Но почему? Можешь ты мне сказать?

– Из-за его положения…

– Понятно. Я согласен, что мы сталкиваемся с ним в положениях противоборствующих. После побега, после драки мы обсуждаем его непонятную жестокость, его грубость, жалобы учителей на неуспеваемость, на угрозу провала, на проказы et cetera [6] . Положения эти создал не я. Ты собираешься возразить?

– Собираюсь. Но то, что я хочу сказать, сформулировать трудно. Послушай. Ты ему заявляешь, что он ошибается, причисляя себя к категории ухарей. Ты ему заявляешь, что он вовсе не ухарь. Что же он отвечает? «Нет, конечно, и быть им не желаю». Будь скромен, мой мальчик, – это ты ему говоришь, – читай Йокаи, и чтоб тебя не было ни видно, ни слышно. На это он отвечает: согласен, но Йокаи мне не интересен. Тебе не кажется это странным?