Второе рождение Жолта Керекеша - Тот Шандор Шомоди (читаем книги онлайн без регистрации .TXT) 📗

– Была муха – нет мухи! – сказал громко и с облегчением Жолт, так как другое выражение ничего не говорило ему.

В голове Жолта вновь завертелись стишки, придуманные про дядю Ивана. В это время из холла послышался шум быстрых шагов. Жолт сразу же их узнал. Но встревожился лишь тогда, когда они затихли у его двери.

«Там, за дверью, о господи, стоит папа. Неужели он войдет?» – подумал с ужасом Жолт и схватился за выключатель. Но было поздно. Отец уже стоял в комнате и щурил глаза – он был без очков.

– Я думал, ты давно спишь, – сказал Керекеш, подслеповато оглядываясь.

– Я сейчас лягу.

– Ты себя плохо чувствуешь?

– Хорошо. Желудок уже в полном порядке.

Жолт сказал правду, но в горле его набухал, разрастался ватный ком.

Глаза Керекеша ощупали босого, с ноги на ногу переминавшегося мальчишку и дважды задержались на его лице. Жолт выдержал взгляд отца, но не мог унять свои вздрагивающие веки. Белая рубашка Керекеша как бы осветила комнату. Жолт невольно следовал за взглядом отца, переходя глазами от предмета к предмету. На гардинном карнизе и радиаторе, едва держась, сидели пластмассовые разноцветные самолеты и геликоптеры. Если их тронуть, они покачиваются, делая раз-другой ныряющее движение. На стене висели разноцветные снимки автомашин. Цветные открытки. Потом три сплетенных бича. Деревянное ожерелье. Магнитофон. Чучело вороны с желтыми глазами. За стеклами книжного шкафа – образцовый порядок, свойственный вещам, не бывающим в употреблении. Автодорога из киноленты, по желобку которой из шкафа под тахту сбегают стальные и стеклянные шарики. Это новинка.

Микроскоп. Дохлые мухи на столе. Надежда, что отец не заметит их, никакой. Их освещала лампа.

Да. Вот голова его уже дернулась.

– Что ты делаешь здесь? – спросил Керекеш.

Жолт молчал, чувствуя, как лоб его покрывается колючими крупинками пота. Смутившись, он раздумывал, стоит ли вообще вступать в объяснения.

«Говорить или не говорить?» – в нерешительности спрашивал себя Жолт. Он уже открыл рот, но отец его опередил.

– Что это? – опять спросил Керекеш. – Но если ты скажешь, что это трупы мух, то получишь затрещину.

Снова Жолт промолчал. Он вспыхнул. Значит, ему грозит затрещина, если он скажет, что труп мухи не что иное, как труп мухи. Но в тот же миг Жолт остыл: каким-то неведомым образом он проникся вдруг тем же чувством, которое, видимо, испытал отец: конечно, зрелище агонии мух развлечение, говоря мягко, кретинское.

– Я, кажется, тебя о чем-то спросил, – предостерегающим тоном сказал Керекеш.

Жолт, подавленный и несчастный, водил по столу указательным пальцем. Руки его дрожали.

– Они… экзитировали.

– Экзитировали, – повторил Керекеш.

Лоб его надломился. Изрезанный горизонтальными мрачными морщинами, он стал похож на нотный стан.

И тут Жолт кое о чем догадался: сделав выстрел вслепую, сказав это слово наугад, он попал в самое яблочко. Но исправить это уже было нельзя.

– Про мух тоже так можно сказать, – пробормотал он смущенно.

Керекеш не ответил, повернулся и вышел. Жолт смел мух и выбросил в корзину для мусора. Ватный ком из горла скользнул куда-то в желудок. Все тело гудело, требуя покоя. Тем не менее он не лег. Немного погодя в дверь постучали.

– Можно?

– Угу, – промямлил Жолт, хотя сейчас видеть мачеху ему совсем не хотелось.

– Я прочту тебе стихи. Коротенькие, – сказала Магда-два.

– Ладно, – согласился Жолт.

Она пришла в желтом халате и удобно уселась с краю тахты.

Стихи были про мальчика, который пожелал убить муху и испрашивал на это разрешение у отца. Жолт слушал вполуха и устало смотрел на Магду.

– Этому мальчугану всего шесть лет, – сказала Магда подчеркнуто.

– Ладно. Я понял, – сказал Жолт. – Папа, что ли, прислал?

– Нет. Но он из-за тебя очень расстроен.

– Мух я выкинул.

– Ты страшно забывчив, Жолти. Ты натворил кучу глупостей. А в том, что ты занимался изучением мух, кстати, нет ничего предосудительного.

Жолт молчал. Мысли его разбегались, словно он бродил в туманном сне. Вот дядя Иван поднимает бревно, которое будет распиливать… Желтоватая щетина его усов топорщится… Жолту казалось, что Магда сидит здесь уже много часов и ее желтый халат будто распространяет какое-то желтое благоухание… Она сидит здесь сейчас вместо мамы. Магда-два папина любовь. А Магда-один вышла из игры. Кто плохо играет, тот из игры выходит.

– Жолти, ты, наверное, болен, – как будто из густого тумана, донесся до него голос Магды.

Она говорила что-то еще, но Жолт уже ничего не слышал, он лишь чувствовал, как прохладная ладонь мачехи поглаживает его руку.

Снова он остался один и в раздражении бросился на тахту. За плотно прикрытыми веками судорожно метались глазные яблоки. «И меня, и меня скоро выкинут из игры. Я же совсем не в форме».

Глава VI

ЗАИКАНИЕ

Ждали, должно быть, чуда. В июне, во всяком случае, еще была надежда, что Жолт не провалится ни по одному предмету. Члены семьи доктора Керекеша, недостаточно информированные, радовались заранее. Беата сияла.

– Дядя Тиби, – говорила она, – у Жолти не будет ни единого колышка!

– Колышка? Какого колышка? – слегка пошатываясь, спрашивал Тибор. – Что ты меня, кузнечик, разыгрываешь?

– Это значит, – пояснил «кузнечик», – что Жолт перейдет, не провалится.

– Неужели? Это прекрасно! А с какой стати ему проваливаться? Он ведь умница, он же бесценный мальчик! Мой племянник!

– Но он, бедненький, очень долго болел.

– Да, я слышал, что какой-то хулиган его напоил.

– Так это же было давно!

Жолт, бледный как мел, слушал разговор Тибора и Беаты. На его застывшем, казалось, даже сонном лице неестественно резко темнели густые брови и синеватая черточка пробивающихся усов. Время от времени он делал нервные глотательные движения, очень быстро, одно за другим, и его худенькая шея вздрагивала.

– Иди, Жоли, поешь!

– Я провалился, – сказал Жолт едва слышно.

И глаза его потухли.

– Да? – с ужасом спросила Беата. – Нет, это неправда. Магда же узнавала. Ты сочиняешь, Жоли. Ты просто шутишь. Чтоб меня посмешить. Правда?

– Можно и посмеяться, – сказал Жолт угрюмо.

– Но я не смеюсь, ведь нет ничего смешного, если ты не смог перебраться через эту… как ее… из колов ограду.

– Через частокол, – поправил Жолт.

– Но ведь это неправда? – с пылающим лицом, растерянно, умоляюще говорила Беата.

– Правда. Я провалился. Зато папа… папа не провалился.

Беата вертела головой, склоняя ее то вправо, то влево и пытаясь увидеть на мрачном лице Жолта хотя бы проблеск надежды.

– Папа никогда не провалится… ему же не ставят отметок, – наконец сказала она.

Уголки губ у Жолта опустились, челюсти словно налились свинцом. Стиснув зубы, он мысленно произнес злые стишки: «Экзитировал старый Иван, и не надо ему ни водки, ни пива».

Не выдержав внутреннего напряжения, он пропел вслух:

– Рам-тарам-тарам-тарам, рам-тарам-тарам-там-там!

– Почему ты поешь? – проворчал Тибор. – Только безумцы поют во время еды.

– Ошибаешься, Тиборенко. Сейчас я ведь только пою. Я люблю петь. Трам-тара-рам…

– Что ж ты тогда глотаешь? Во рту у тебя ничего нет, а ты все время глотаешь…

– Но ведь это неправда, да? – упрямо настаивала Беата. – Я же знаю, что ты меня просто разыгрываешь.

Жолт молча вышел из кухни, не слушая бормотания Тибора и не глядя на озадаченное лицо Беаты. Он бросил в портфель несколько книг, с усталым видом опустился на стул и по гладкому полированному столу стал щелчками гонять брючную пуговицу.

В поведении его, впрочем, не было ничего загадочного. Просто не произошло никакого чуда. За время долгой, шестинедельной болезни, состоящей из отвращения, тоски и тревожных снов, когда в этих снах перемежались геометрические фигуры – красные кубы и усеченные пирамиды, – ничего не изменилось. У доски он, как прежде, неловко переминался с ноги на ногу и, скрипя мелом, неотрывно смотрел на свои побелевшие пальцы и на меловую пыль, которая в солнечном луче становилась золотистой. С тригонометрией тоже не ладилось; знания его в этой области были совсем невесомы, и учительница, закусив губу, просто сажала его на место.