Приключения во дворе - Рысс Евгений Самойлович (книги онлайн без регистрации .TXT) 📗
— А сам он почему не пришёл? — спросил он наконец.
— А ему противно сюда ходить, — сказала спокойно Анюта. — Он сюда больше ходить не будет.
Она сказала это спокойно, хотя именно сейчас почувствовала, что жилки у неё на висках налились кровью и сердце сжалось от ненависти и ярости.
— Я от тебя деньги не буду брать, — сказал Бык. — Ты мне ничего не должна. И какие у меня с Мишей дела, до этого тебе дела нет.
— Никаких у тебя с ним дел быть не может, — спокойно и даже почему-то ласково сказала Анюта. — Скажи спасибо, что деньги тебе отдают.
— Почему это «спасибо»? — удивился Вова Бык. — Я их выиграл, они мои.
— В горошину? — спросила Анюта. — И не совестно тебе говорить? Я что же, не понимаю, что ли, что ты обжулил Мишу?
Десять раз, пока она шла сюда, Анюта повторяла себе одно и то же: только говорить спокойно, только не выходить из себя.
Но жилки на виске начали пульсировать с новой силой, сердце сжималось от ярости. Кровь прилила к лицу. Не было сил оставаться спокойной.
— Ты полегче, — сказал Вова Бык. — За такие слова я знаешь что могу сделать?
— Ничего не можешь, — сказала Анюта. — Я что же, не понимаю, что ты вор и жулик? Мишка-то маленький, его винить нельзя, что он попал сюда. А эти дураки, — она кивнула головой на мальчиков, сидевших, прислонившись спинами к сараям, — они тебя что же, за ум, что ли, слушаются?
— Уважают, значит, — хмуро сказал Бык и посмотрел на подданных.
Подданные отвели глаза.
— А этот, на одной ноге, тоже тебя уважает? От уважения на одной ноге прыгает, да?
Вова хмуро посмотрел на Петю Кошкина.
— Опусти ногу, — раздражённо сказал он, — после допрыгаешь.
— Все знают, что ты глупый, — сказала Анюта, и ей казалось, что она говорит спокойно, но со стороны было видно, что от волнения у неё покраснело лицо, и всем было слышно, как у неё от ненависти дрожит голос. — Глупый, — повторила она, — сколько учителя над тобою ни бьются, а ты и запомнить ничего не можешь. Обыкновенный остолоп, бревно! Уж на что дураки эти мальчишки, что вокруг тебя крутятся, а и то каждый из них в десять раз больше тебя знает и понимает.
— Ну, знаешь, — сказал Вова Бык, лениво встал и вразвалочку подошёл к Анюте, — ты думаешь, ты девчонка, так я тебя измордовать не посмею? Ты мой кулак на всю жизнь запомнишь.
Он плюнул в руку, сжал её в кулак и замахнулся, чтобы ударить Анюту.
— Я тебе не девчонка, — сказала быстро Анюта и изо всей силы ударила его левой рукой по правой щеке, а потом, не переводя дыхания, ударила его правым кулаком — в кулаке были зажаты деньги — по левой щеке. И сразу же снова его ударила и слева и справа.
Так это было неожиданно, так было странно, что у Вовы Быка вдруг покраснели обе щеки, и он, опешив, даже опустил руку, которую занёс было, чтобы ударить Анюту. Так всё это было неожиданно, что подданные захихикали.
Вова кинул на них бешеный взгляд. Он схватил Анюту за кисти обеих рук.
— Ну, — сказал он, — наплачешься ты у меня.
Анюта разжала кулак, и пятнадцать рублей упали на булыжники, которыми был вымощен этот дальний угол двора.
— На?, жулик, — сказала Анюта. — Подбирай деньги, обворовал брата, и ладно. Подумаешь, у такого, как ты, ещё самолюбие!
Вова кинул взгляд на деньги, лежавшие на мостовой. Всё было чисто: лежали десять рублей и пять рублей. И очень это было обидно. Опять судьба была к Вове несправедлива: он видел сказочный город и пробивался в него вопреки всем жизненным обстоятельствам, а из него сделали жулика и стяжателя.
Почему-то Вова забыл в эту минуту, что играл он и вправду нечисто, что Миша попался потому только, что не знал его приёмов и поверил, что игра идёт честная. Это Вова забыл. Он видел сейчас одно: снова к нему несправедлива жизнь. Вот уж совсем близок сказочный город, где растут удивительные плоды инжира и плещется море, которое ведёт неизвестно куда. Вот он уже почти добился своего, ещё бы три дня, и он бы сидел в вагоне и солидно разговаривал бы с пассажирами о видах на урожай и о городах, проплывающих мимо. Как назло, эта девчонка пришла, чтобы отравить ему последние дни.
— На колени станешь, — сказал он резко и стал выворачивать Анютины руки.
— Чего выворачиваешь, — сказала Анюта, тяжело дыша, — думаешь, боюсь? Не боюсь. Что у тебя, стыд есть, совесть? Ничего у тебя нет! Тебе деньги нужны. Наклонишься, подберёшь деньги и будешь доволен. — И вдруг она плюнула Вове в лицо. — Вот тебе, — сказала она. — И не боюсь. Это тебе не обидно. Пятнадцать рублей лежат, и хорошо. А то, что лицо заплёвано, — это подумаешь…
Была секунда, когда Вова мог исколотить Анюту до полусмерти. Была секунда, когда он смотрел на неё глазами, затуманенными яростью, но даже сквозь туман, застилавший ему глаза, он увидел и понял, что избить Анюту, конечно, сможет, но добиться того, чтобы она заплакала и попросила прощения, не сможет. А ему только это и нужно было.
И странная душевная вялость овладела Вовой Быком, и почему-то впервые увидел он, как прогнили доски, на которых выстроены были сараи, как источены временем кирпичи задней стены соседнего дома, какое маленькое, тесное, тоскливое его царство.
— Подумаешь, — сказал он и отпустил Анютины руки. — Надо мне тут разговоры вести! Я получил, что мне положено, и хорошо.
Он наклонился, поднял десятку, неторопливо расправил её, потом поднял пятёрку и тоже расправил, сложил обе бумажки и, не торопясь, сунул в карман.
— Всё, — сказал он. — Расчёт кончен. И убирайся отсюда. Надоела ты нам. У нас тут свои дела.
— Будешь Мишу ещё затаскивать? — спросила Анюта. — Смотри, я ведь и в милицию пойти могу. Там по головке тебя не погладят.
— Ничего я не боюсь, — устало сказал Бык. — Захотел бы, так Мишка твой знаешь как бы вертелся, но только нужен он мне, как пятая нога собаке. Как играть, так он мастак, а как расплачиваться, так шум на весь город. Ну его, купи ему куколку, пусть он в куколку поиграет.
Вове надоел этот разговор, и он надеялся, что разговор уже кончен.
Но разговор только начинался. Сквозь щель между сараями стали протискиваться один за другим ребята из пионерского лагеря. Тут были и мальчики и девочки, и никто из них раньше не был здесь, кроме только Паши Севчука, который протиснулся последним, голова которого маячила где-то сзади, так что нельзя было понять, то ли он здесь, то ли его вовсе и нет.
Глава двадцатая. Анюте верят
Анюта была так взволнована, так много ещё было у неё дел и забот, что она не придала значения появлению за сараями ребят из лагеря. Она не знала, что лагерь слушал её разговор с братом. Она только об одном думала — надо было выручать портсигар.
Анюта проскользнула в щель между сараями, выбежала со двора и хоть не побежала по улице — неудобно тринадцатилетней девочке бегать, как маленькой, но зашагала так быстро, что получалось не медленнее, чем если бы она бежала.
Она боялась, что, может быть, портсигар сдали уже в милицию, по надписи милиция без труда обнаружила владельца. Мишу будут вызывать, допрашивать… этого нельзя было допустить.
Она не расспросила Мишу толком, кому он, собственно, отдал портсигар, и, войдя в комиссионный магазин, растерянно огляделась. Она увидела надпись на двери «Директор» и решила: как бы там ни было, а директор, наверное, в курсе дела. Нерешительно она приоткрыла дверь в кабинет и спросила:
— Можно?
Толстый лысый человек сказал:
— Войдите.
— Простите, пожалуйста, — сказала Анюта. — Я к вам насчёт папиного портсигара.
— Так, — сказал директор. — А как твоя фамилия?
— Я Анюта Лотышева.
— А Миша твой брат?
— Да, он мой брат.
— Он что, украл отцовский портсигар?
Анюта прямо похолодела, когда услышала эту фразу: она сейчас только поняла, что никто не знает обстоятельств дела, что в глазах посторонних людей Мишка, несчастный, запутавшийся, рыдавший Мишка, выглядит бесчестным жуликом и вором!
