От клубка до праздничного марша (сборник) - Клюев Евгений Васильевич (первая книга .TXT) 📗
– Пора бы наконец вызвать слесаря! – вдруг услышал он и сначала испугался, а потом сказал себе: «Пусть…»
Маленькая Картина всё равно висела так высоко на стене и казалась такой далёкой, такой недоступной!
Слесарь не шёл, а Кухонный Кран рыдал уже вовсю – и зарыдал в конце концов так громко, что в полную мощь хлынула из него вода – горячая почему-то. Вода постепенно затопляла кухню, слёзы поднимались выше и выше, ещё выше, ещё…
И вот уже достигли они – нет, достиг он! – гордой чужой красавицы, Маленькой Картины со светлой вазочкой и никогда не увядавшим букетом полевых цветов: ромашки, васильки, клевер… В дверь квартиры стучали, но открыть было некому – хозяева ушли в гости.
Рыдал Кухонный Кран – и во всём мире не было никого, кто мог бы его утешить. Да и вернуть ли прекрасные-тонкие-чашки-с-небольшим-синим-цветком-на-зелёном-стебле-внутри, вернуть ли чашки-с-золотой-полоской… бабушкины нежности!
Сильной волной слёз смыло со стены Маленькую Картину – и поплыла по горячему (горючему!) морю светлая вазочка с никогда не увядавшим букетом полевых цветов, поплыла, словно лёгкая лодка. Ромашки, васильки, клевер… Маленькая Картина качалась на волнах, прекрасная, вечная, неизменная – и когда самая большая волна вынесла её в открытое море (кажется, Средиземное – какое же ещё!), Маленькая Картина обернулась и крикнула:
– Не плачьте, мой дорогой Кухонный Кран, я всегда любила Вас одного! Прощайте…
Крикнула и – уплыла, потому что в одном знаменитом венецианском музее давным-давно было приготовлено для неё почётное место в самом центре самой главной стены.
Тогда Кухонный Кран перестал плакать и совершенно некстати вспомнил вдруг: «Жизнь коротка, искусство – вечно».
Утюг как утюг
Самыми разговорчивыми в доме были, конечно, Часы: они совсем не умолкали. Про что рассказывали они? А про то, как бежит время, как исчезают без следа секунда за секундой. Часам надо было успеть рассказать про каждую из них – вот они и стрекотали без умолку: секунды сменяют друг друга быстро! Печальны, ах печальны были истории, рассказываемые Часами: ведь Время – такая грустная тема!
Впрочем, не уступал Часам и Счётчик: тоже говорун что надо! Жужжание его слышалось беспрерывно, а рассказывал он о том, что в доме горит свет и что об этом, по его, Счётчика, мнению, никто не должен забывать, потому как свет – самое ценное в мире. А о самом ценном в мире забывать нельзя. Впрочем, жильцы всё равно забывали – так что Счётчик жужжал, жужжал и жужжал: «Как можжжно, ужжжасно!»
Иногда подолгу разговаривала старая пишущая машинка по имени Эрика: уж у этой-то всегда имелась куча историй – на любой вкус! Да и Швейная Машинка, когда удавалось, тоже не прочь была потараторить. И даже Стиральная, самая большая из всех, Машина изредка и неторопливо повествовала о чём-то своём, но что уж она там бубнила… кто её разберет!
А Утюг говорить не умел. Правда, он умел шипеть, когда его ставили на влажную тряпку… Но ведь шипеть и говорить – это, согласитесь, разные вещи. Никто не откажется поговорить, но мало кому приятно, когда на него шипят!
«Вот бы и мне научиться говорить! – думал Утюг. – А то от моего шипения все просто шарахаются… Беседы так развлекают: поговоришь с кем-нибудь – и сразу почувствуешь себя иначе!»
Беда была только в том, что Утюг всё никак не мог решить, чьему языку научиться…
Хорошо бы, конечно, поговорить с Часами: у них очень красивый язык, звучный и чёткий. В каждую секунду Часы произносят ровно по одному звуку: «тик» или «так»… тут важно не сбиться, чтобы вместе получалось «тик-так». Кроме того, через каждые полчаса они произносят «бом», а через каждый час – столько «бомов», сколько часов прошло. Только ведь помнить о том, какие звуки когда произносить и сколько употребить «бомов» – это, конечно, ужасно трудно. А ещё язык Часов больно монотонный: хоть засыпай во время беседы! Но что это за беседа такая, когда один из собеседников спит?..
Лучше, пожалуй, выучить язык, на котором разговаривает Счётчик: тут нужно просто наловчиться щёлкать: щёлк-щёлк-щёлк!.. Щёлкай себе, как кузнечик, – и дело с концом. Правда, и тут следует знать, когда быстрее щёлкать – когда медленнее. Это зависит от того, много света зажжено или мало… так что тоже довольно сложно: надо за светом следить! И, кроме того, очень уж этот язык похож на какой-нибудь африканский: ведь в африканских языках страшно много щёлкающих звуков. Но, например, в быту африканский язык – зачем?
Нет, надо всё-таки выучить какой-нибудь другой язык – например, язык этой красотки Эрики: вот уж с кем о чём хочешь можно поговорить! Выучить её язык – и болтать с ней по целым дням о том о сём. Но это, наверное, совсем невозможно: столько всего надо знать! А язык сам по себе красивый – есть такие звуки, напоминающие хлопки: они произносятся с разной скоростью. И есть ещё звоночки: динь-динь, динь-динь! – это когда она со строчки на строчку переезжает. И наконец, есть «т-р-р-р!», что совсем уж сложно. Хлоп-хлоп-хлоп… динь-динь, тр-р-р! Нет, этого никогда не освоить!
У Швейной Машинки язык попроще, но забавный, забавный… И быстрый, как ручеёк! Это в ней колёсико вертится, словно ручеёк мельницу крутит: фр-р-р! фр-р-р! фр-р-р! Очень здорово получается, только непонятно, когда умолкать, а без этого язык Швейной Машинки трудно себе представить. Так что эти внезапные умолкания… они всё дело портят. Спросишь о чём-нибудь в понедельник, а ответ получишь в пятницу!
Или вот ещё… язык Стиральной Машины – ему бы научиться! И гудеть с разными интонациями, гудеть высоко или низко, а потом хлюпать, булькать и даже немножко чавкать и кряхтеть… богатый язык! Стиральная Машина – должно быть, серьёзный собеседник: с ней-то уж определённо не соскучишься. У неё внутри настоящий мотор – не то что у Пишущей Машинки или Швейной: те просто механические, а эта – электрическая! Потому-то они со Счётчиком так хорошо и понимают друг друга: просто заслушаешься, когда они беседуют между собой – понимать бы ещё о чём!
В общем, Утюг ну никак не мог выбрать, с какого языка начать. Ведь начало – это самое важное: как начнёшь, так потом всё и будет! Он гулял по простыням и пододеяльникам, ездил по майкам и трусикам, а сам думал, думал, думал… и ужасно сердился на Влажную Тряпку, которая была совсем немая и никогда не издала ни единого звука – попробуй пообщайся с таким собеседником!
О том, как сердился Утюг и как однажды рассердился до того, что насквозь прожёг Влажную Тряпку, можно было бы рассказывать долго, только вряд ли это очень уж интересно. Гораздо интереснее узнать, выучил ли он в конце концов какой-нибудь язык.
Так вот, сообщаю вам: утюги эти – довольно странный народ… Шипят, шипят, а выдернешь шнур из розетки – остывают, и всё тут! Потом, конечно, опять нагреваются – и даже распаляются до невозможности, но это пока шнур в розетке. А шнур в розетке нельзя постоянно держать – иначе Утюг перегорит или, того хуже, пожар случится…
Может быть, дело в шнуре, а может быть, и не в шнуре, но только Утюг до сих пор так и гуляет по простыням и пододеяльникам, ездит по майкам и трусикам… – и ни с кем никогда не беседует!
Только шипит да живёт по старинке: утюг как утюг!..
Летающий дом
Летел себе Дом – хороший такой зелёный Дом с весёлой трубой, красной крышей и двумя очаровательными окошками – из которых, как крылья, развевались две занавесочки. Летел и улыбался во всю дверь.
