Загогулина - Москвина Марина Львовна (читать книги онлайн .txt) 📗
Папа газету положил на холодильник.
Мама отвернулась и стала мыть посуду. Тарелки в раковине стучали, как льдины на реке.
– Свободна будешь! – твердо сказала тетя Сирануш. – Никто ничего не узнает. И больше об этом ни слова!
Я, папа и Чипе молча уставились на Мариам. Меня даже страх пробрал – неужели согласится? Ну, правда, мороки, наверное, с этим ребенком!
– А скажем лучше, – не выдержала я, – что он родится у моей мамы!!
– Отличная мысль! – поддержал меня папа.
Но Мариам наконец-то помотала головой.
– ЭТОТ РЕБЕНОК, – сказала наша Мариам, – РОДИТСЯ У МЕНЯ.
– Тогда выкладывай! – опять вскипела тетя Сирануш. – Что он за фрукт, отец твоего ребенка!
– Солдат Паремузян! – Мариам так ответила – и всем стало ясно, до чего же она все-таки влюбилась.
Так, что я тоже решила сию же минуту в кого-нибудь влюбиться. Потому что поняла, какая тощища жить без любви.
Я перебрала всех: продавца мяса Илью, сына школьного бухгалтера – яхтсмена Гергарда; Валерку Лопатова, который ходит учиться на мандолине; красавчика Витю из шестого корпуса по прозвищу Фанэра, который никуда не ходит учиться; Льва Цуцульковского из нашего драмкружка.
Я бы перебирала и перебирала, но пришлось остановиться на Цуцульковском, потому что тетя Сирануш вдруг вскричала:
– Паремузяны!.. «Артисты»! С вот такими ушами!..
– Что так говоришь? Перцу много покушала? – обиделась Мариам.
– Без согласия!.. Без… дедушки Манаса!.. Без приданого! Без свадьбы!.. Отец не переживет!..
– Сирануш Бабкеновна! – вдруг остановил ее папа. – Все, что вы говорите, это еще не поздно.
– То есть как? – удивилась мама.
Да и мы с Мариам удивились тоже.
– А очень просто, – объяснил папа. – Вернется из армии Нельсон, и, чтобы не нервировать Ованеса Манасовича, ребята придут к нему, попросят, уговорят, вы им поможете, и если он согласится…
– То что?! – спрашивает тетя Сирануш, обомлев.
– То мы с Нельсоном, – радостно говорит Мариам, – поженимся!
– Правильно! Сыграем свадьбу! Пригласим ваших родственников! – говорит моя мама.
– Из Схоторашена!.. – говорит Мариам. – Из Дзорагюха!..
– Таким образом, – подхватывает папа, – положим конец этой, хоть и многовековой, но совершенно нелепой ссоре.
– Вай, – охнула тетя Сирануш.
И уже более миролюбиво спросила:
– Что он пишет, скажи, этот Паремузян?!
– Стихи, – отвечает Мариам.
Она скрылась в нашей с ней комнате и принесла тоненький конверт без марки.
– Прочту одно, поздравительное! – с гордостью объявила Мариам. —
Поэт-любитель Нельсон Паремузян.
P.S. Жду отзывов о стихе!»
Какие там отзывы! Мариам прочитала так, что всем было ясно – это лучшие стихи в мире.
Всем, кроме тети Сирануш.
– Чокнутый, – сказала тетя Сирануш. – Они еще и сумасшедшие, как я забыла.
Тетя Сирануш оделась, из сумки вывалила к нам на стол все свои продукты, сказала напоследок:
– Бай, только бы отец не узнал…
И – как «Вояджер» к братьям по разуму – пошла домой к дяде Ованесу.
Глава 8
ЛЕВ И САМСОН
Итак, мой выбор пал на Льва. Со Львом меня связывает сцена.
Мы играем в «Женитьбе Бальзаминова». Он – Бальзаминова, я – вдову Белотелову. Я его по ходу действия спрашиваю:
– А вы когда меня полюбили?
АБальзаминов – Цуцульковский – отвечает:
– В четверг после обеда на прошлой неделе!..
Лев занимает особое, «генеральское» положение в нашей труппе.
Бальзаминов – его первая комическая роль. До этого, начиная с четвертого класса, он гремел как трагик.
– Фактура! – с уважением говорит о Льве главный режиссер драмкружка.
А у Льва и правда – «фактура»!
Голос в нос, нос – греческий, и мне кажется, греческий же – выдающийся вперед подбородок.
Я начала думать о нем с утра, сразу, как только проснулась.
– Лев! – сказала я сама себе. – Цуцульковский!!!
Жизнь показалась мне чудесной.
Поэтому после репетиции я пригласила его на ВДНХ. Весна была уже, апрель! С крыш падали сосульки и разбивались, как стакан!
Мы шли в толпе – самое мое любимое! Вдвоем – я и Лев!
– Взвесимся? Я плачу! – предложил Лев у главного входа на выставку.
С пальто и ботинками во Льве оказалось сорок два кило! Во мне было сорок девять триста.
Потом Лев стал жать на силомер и выжал восемь килограммов.
– А ну жимани! – велел мне Лев.
Я «жиманула» на пятнадцать.
Вид у Льва стал обиженный, как у рыбы барабули.
Я говорю:
– Брось! Мы же в разных весовых категориях!
Мне хотелось его рассмешить, и я стала рассказывать, как рассказывала моя мама, что у них один диктор по радио сказал: «Московское время тринадцать часов пятнадцать рублей!»
Но Лев до того насупился! К тому же он промочил ноги.
Лужи были глубокие, мутные, коричнево-зеленые – не хуже пруда с плавучими пузырями. В пруду отражался старик. Он сидел под мостом, и самого его мы не видели. Его отражение ело из пакета хлеб и кормило уток.
А вообще играла музыка! И над полем, где в прошлом году на осенней собачьей выставке Чипе получил приз (керамический набор из шести кружек для пива), повесили разноцветные флажки…
Из отдела свиноводства пахло сушеными морскими звездами.
Я говорю:
– Зайдем?
– Меня не привлекает рассматривание свиней, – сухо сказал Лев, – но если тебе так хочется…
Неожиданно свиньи Льву понравились. Он скуп на похвалы, зато не удержался и громко хрюкнул вздремнувшему хряку Рокоту. Таким же макаром Лев пошел хрюкать хряку Циклопу, хряку Скакуну, а потом по очереди – розовой, «соль с перцем» и белой свиноматкам, которых всех одинаково звали Черная Птичка.
Лев Цуцульковский, в обычной жизни человек хладнокровный и невозмутимый, восторгался всеми подряд свиньями – и до того довосторгался, что – раз! – и юркнул в какую-то дверь.
А за ним я. Мало ли что может случиться!
За дверью все было, как в бане.
Водостоки, шланги, резиновые ковры, зеленая мочалка! Потом – веник с высохшими листьями на прутьях и полные корзины тряпок!..
Я представила себе моющегося Циклопа – с мылом, с мочалкой. Как его поливают из шланга и похлопывают березовыми вениками!
И тут распахнулась еще одна дверь на «выгульный двор». И мы со Львом над крышей сарая, вдали, увидели огромную золотую женщину вроде бы с дрелью.
В «выгульный двор» въехал грузовик. Свиновод в синем сатиновом халате подал к кузову настоящий деревянный трап на колесах!
Трап был горкой, без ступенек.
А по нему – под марш Дунаевского, гремевший изо всех динамиков – с абсолютно чемпионским видом спускался евин по имени Самсон.
У трапа встречать Самсона сбежались все работники отдела свиноводства. Они почтительно расступались. И он по резиновой дорожке стал очень прытко продвигаться к тому месту, где наблюдали за его прибытием я и Лев Цуцульковский.
– Идем отсюда, – говорю я.
Но Лев не шевелится.
А Самсон – уже вот он! Тигровой масти! Три подбородка! Щетина на голове торчком! А хвост – с кистью – воинственный, как у ящера Комодо.
– Лев! – говорю. – Цуцульковский!!!
Смотрю: он сделал такое лицо… Прямо каменное! Даже глазами не моргает.