Когда деды были внуками - Сапронова Надежда Алексеевна (библиотека книг бесплатно без регистрации .txt) 📗
— Мать, а мать.
Та отозвалась тотчас же. Спала иль не спала, старая?
— Слышь-ка, мать: Савка-то наш боевой растет — не мне чета! Не даст, чай, на себе воду возить! Вчерась, при прощании, так и отрезал хозяевам: плохо, грит, кормили. Те аж поперхнулись, с мест повскакали, ей-ей! Хозяин, Васька-то, кричит на меня: «Бунтовщика растишь?!» А дед только заикается да бородой трясет, а слова сказать не может: поперек глотки, знать, Савкин-то попрёк стал: на-кось, проглоти!
И отец неслышно засмеялся радостным непривычным смехом, позабыв уже о своем вчерашнем смятении.
Бабка тотчас же подхватила и смех его, и радость и, как всегда, умело поддержала огонек. Огонек все разгорался, освещая будущее..
— В дороге-то я, мать, ругать его стал за дерзость эту, а он мне: «Погоди, дай вырасту! Я покажу им, как людей обманывать!» Я ему про поклоны: «Богатому человеку поклон-де нужен», — а он мне: «Не буду кланяться! И тебе не позволю, как вырасту!» Каков сынок растет, а, мать? — И отец опять тихо засмеялся тем же непривычным смехом.
Потом заговорила бабка, находя, как всегда, самые нужные слова для поддержания бодрости. Были вспомянуты и остальные дети:
— Ты не смотри, Гаврила, что Петька смирен — в обиду и он себя не даст. Уж как старался его Игнашка обсчитать! А он стал у двери молчком да и простоял так до вечера, пока хозяин ему за труды полностью не отдал. И ночь, грит, простоял бы, а не ушел без денег. Вот какой!
А ведь ему всего одиннадцать годков было. И Поляха, и Марфа, и Пашка тоже не плохи: трудолюбивы, настойчивы, непоклонливы.
Долго длилась беседа. Улыбка еще раз погладила лицо отца и сомкнула усталые глаза. До следующего трудового дня…
А бабкин день уже начался.
Тихо, как мышь, возится она у печки. Проснутся ребята, а на чисто выскобленном столе уж будет дымиться картошка горячим ароматным паром. Позже всех учует сладкий пар Савкин нос, а учуяв, примется будить хозяина: «Вставай, лежебока, картошка на столе!» Вскочит Савка и помчится сломя голову к ушату умываться: на немытый лоб крест нельзя класть, а без креста бабка картошки не даст.
За столом бабка, по привычке, проведет рукой по Савкиной голове — вихры пригладит (а вихров-то и нет — состригла вчера!) и улыбнется своей милой родной улыбкой.
А может, и ложкой по лбу стукнет, если заслужит того: всяко бывает!
Савкин праздник
Быстро тает осенний ледок на земле, пока та еще теплая. Выглянет из-за туч скупое солнышко, пошарит по земле несмелыми-косыми лучами — и нет льда: растаял! Потому и растаял, что в самой земле еще летнее тепло держится.
Еще быстрее тает ледок в детском сердце: ведь оно теплое-теплое! Много холода нужно, чтобы его остудить; много лет неудач и разочарований… А у иных оно так и остается теплым на всю жизнь до самой смерти, несмотря ни на что. Такое и у Савки было.
Переспал Савка ночь на теплой отцовской печи, для него топленной! Погрелся бабкиной щедрой заботой и лаской скупой — и оттаяло детское сердчишко. Вот уж мчится он вперегонки с братьями к ушату — умываться. Трет загорелую облупившуюся рожицу и одним глазом на стол косит: много там наставлено, да и не картошкой пахнет!
Пронырливая Апроська встает раньше всех и всегда все знает. Сейчас она умывается вторично, за компанию, а сама шепчет ребятам, тараща глаза и захлебываясь от восторга:
— Пироги там: ш горохом и ш капуштой! И куренок! Праздничный вихрь подхватывает Савку.
— Бабушка, а праздник-то нынче какой?
— Большой, внучек! Большой, — серьезно отвечает бабка. — Работник в семье прибавился.
Савка на секунду цепенеет и лишается дара слова: неужто о нем речь? Неужто он — работник? Сладко замирает сердце, какие-то новые большие думы ломятся в голову. Но долго раздумывать не приходится. Ребята, толкаясь и отжимая друг друга на плохие (далекие от чашки) места, уже рассаживаются за столом. Припоздавшему Савке достается именно такое: в конце стола.
Но бабка легонько подталкивает его к отцу, сидящему, по праву хозяина, в переднем углу, под иконами, и указывает глазами на свободное место рядом с ним. В переднем углу всегда свободно: там, кроме отца и гостей, никому сидеть не положено. Савка отлично это знает, а потому нерешительно топчется, несмотря на приглашение бабки. Остальные ребята тоже смущены: что-то будет? Отец тихо смеется, видя смущение сына, и говорит, хитро подмигивая глазом:
— Садись, сынок, садись! Нынче твой праздник, и ты же у нас и гостем будешь: полгода дома-то не был.
Все ребятишки облегченно вздыхают: конфликт улажен без нарушения традиции. Савка нынче «гость».
В это время являются Марфушка с Поляхой, живущие в няньках, и начинается завтрак.
Нет, не завтрак, а пир горой. По уверению Петьки, «как у царей».
Петька — грамотей, ходит в школу третий год, прочел уйму сказок, потому все знает, и о царях тоже.
Долго семья наслаждается пирогами, лапшой и куренком. Не часто это случается в ее жизни. Все сыты и довольны.
Но вот бабка подает еще пирог: круглый с завитушками. Нужды нет, что он, как и все прочие, из ржаной муки, пшеничной ребята и не знают. Бабка режет его необыкновенными ломтями, крест-накрест, и раздает всем по маленькому треугольнику. Все пробуют и поражаются необыкновенной сладости начинки. Из чего она?
— Из яблок, — говорит Марфуша.
— Откуда им быть? — резонно возражает Петька.
— Из моркови. Из меду.
Не то! Не то! Наконец, младший братишка — Пашка — не выдерживает тайны и возвещает:
— Из свеклы!
Хитрющая и вездесущая Апроська сплоховала на этот раз: дрыхла, когда бабушка ночью пироги стряпала, а Пашка — нет!
И все видел! Вот!
Завтрак окончен. Первым, как всегда, встает. отец.
— Ну, мать, и накормила же ты нас нынче… После такой еды и не разогнешься, не то чтобы работать. Царям-то хорошо: поел, да и в постельку! А вот как молотить пойдешь с таким брюхом?
— Протрясешь, — смеется бабка. — Небось на ходу-то сразу все на место уложится!
И точно: за столом Савке казалось, что он наелся по самое горло, даже дышать было трудно. А слез с лавки, стал стоймя — полегчало. Побежал для пробы — совсем хорошо. И тогда, крикнув остальным ребятам: «Айда к телушке!» — Савка бросился вон из избы, накрещивая себя на бегу мелкими крестиками (таких больше получалось) и, стараясь, чтобы бабушка их видела. Но сегодня та, против обыкновения, рассеянна и не замечает Савкиных хитростей.
Кресты эти, просительные до еды и благодарственные — после, были одной из неприятностей Савкиной жизни.
Савка никак не мог уяснить себе их необходимости, так как не видел никакой связи между богом и едой: рожь сеял отец, а не бог, и не на. небе, а в поле. Картошку сажала бабка с ребятами на огороде. Убирали опять сами. При чем тут бог?
А когда среди зимы кончается свой хлеб, отец и другие бедняки тащатся с санками не к богу за хлебом, а к кулакам. А те дадут мешок, а в новину отдавай два. Или работай «за одолжение» чуть ли не все лето.
А после одного случая в Савкиной жизни бог и вовсе вышел у него из доверия: навсегда.
Так было дело…
Ушел отец зимой хлеб добывать. Как всегда. В доме хлеба — ни куска. Одна картошка. Тут бабка взяла да и заболела. Лежит пластом, ребят не узнает, по ночам лопочет невесть что. Печка нетоплена, есть нечего, ребята плачут с тоски и с голоду.
И решил тогда Савка свести свои счеты с богом: много Савкиных крестов на нем накопилось, так пускай же за них хоть бабку поднимет с постели. И принялся Савка молить об этом бога. Сколько он новых крестов накрестил!
Да не чета нынешним, а настоящих: с толком, с чувством, с расстановкой, вдавливая пальцы в лоб. Сколько хороших слов богу наговорил, все коленки поклонами отстукал. А бабка не встала… И хлеба ни корочки с неба не свалилось.
Так бы и померли они либо замерзли, кабы не соседка Анисья. Многодетная, бедная) сама с семьей жила впроголодь.
А узнала про их беду — пошла по деревне, хлеба до! была: по кусочкам насбирала. И печку топила каждый день, пока отец не пришел.
