Важный разговор [Повести, рассказы] - Печерский Николай Павлович (читать книги без .txt) 📗
Поезд наш тащился кое-как. То дорогу где-то впереди поправляют, то мост наводят, то еще что-нибудь.
Стояли по два, по три часа подряд. Сначала мы не особенно и горевали. С шумом и гамом выскакивали из душных, пропахших пылью вагонов в тайгу. Болтая ногами, лежали в траве, слушали, как торопливо чивикали вокруг серые кузнечики, как басом гудели над маковками цветов мохнатые шмели. А если случалось поблизости темное, заросшее осокой озеро или юркий, бегущий из-под корня ручей — вообще забывали про все на свете. Хоть три часа пускай стоит поезд, хоть целый день…
Такая беспечная жизнь не довела в конце концов до добра — кончились продукты, и мы положили зубы на полку. В нашем поезде не было ни вагона-ресторана, где подают бифштексы, ни буфета с печеньем и сладким ситро. Питались мы чем придется. То картошки нароешь на чужой грядке, то репу найдешь. Сидишь на земле, подвернув ноги, и грызешь эту теплую горьковатую репку, как заяц или бурундук.
Но все-таки все обошлось благополучно. Поголодали, поголодали, но — выжили.
Вот она, наша река Лена, — доехали!
Только поезд остановился, мы повыпрыгивали из вагонов и помчались в порт.
В порту людей — ни проехать, ни пройти. Толкаются, шумят, ругают кого-то на чем свет стоит.
— Что за шум, а драки нет? — спросил я первого встречного-поперечного.
— Все будет, — сказал мне мужчина с жестяным чайником в руке. — Накаркаете на свою голову!
Сначала я подумал, что у мужчины с чайником не все винтики на месте. Но нет, дело тут оказалось не в винтиках, а совсем в другом.
Лето в этом году в Сибири было очень жаркое, и река обмелела. Там, внизу, — ничего. Хоть океанский, хоть какой пароход пройдет. Но у нас вверху — просто беда. У берегов, где еще совсем недавно сверкали косяки плотиц, желтели пески с круглыми, наполненными стоячей водой ямками. На перекатах обнажились крутые, зализанные волной камни.
Пароход «Киров», которого ждали с часу на час из Киренска, сел на мель. Корабль кое-как столкнули на быстрину. Но все равно плыть вверх, чтобы забрать нас, пассажиров, капитан не отважился.
Ну что ты будешь делать!
И тут мне на пристани один верный человек посоветовал:
— Вещей у вас немного, идите в аэропорт. Вон-на за рекой. Различаете?
Я послушал этого верного человека и поехал к городской переправе на стареньком, громыхавшем по мостовой, как старая кастрюля, автобусе.
Переправа эта была в самом конце городка. Высокие, заросшие синими чабрецами холмы, и между ними вьется, бежит к самой воде тропка. У берега деревянные мостки с ржавыми кольцами, смоленные дочерна рыбачьи лодки.
Катер, на котором переправляли пассажиров, стоял на той стороне. Ни там, ни тут никаких пассажиров не было. А только сидел на мостках спиной ко мне мальчишка в синей пилотской фуражке с голубым кантом по кругу.
— Здравствуй, мальчик, — сказал я. — Ты в аэропорт?
Мальчик повернул ко мне худенькое веснушчатое лицо, кивнул головой.
— Ага. Вы покричите им. Я им уже кричал.
Я приложил ладонь ко рту и закричал:
— Ого-го-го-го! Пода-а-ай перевоз!
С той стороны ни вздоха, ни всплеска. Только слышалось скучное тихое пиликанье. Кто-то играл на губной гармонике.
Я снова принялся кричать.
На зов этот вышел в конце концов парень в полосатой тельняшке. Посмотрел на нас из-под ладони и снова скрылся в кубрике.
Через минуту послышалось татаканье мотора. Катер отвалил от причала и, разводя волны, пошел в нашу сторону.
Переправившись, мы поблагодарили перевозчика и пошли вдоль берега по теплой пыльной траве.
Было душно, как в старой сибирской бане. Я то и дело останавливался и вытирал платком мокрое лицо.
— Тяжело? — спросил мальчик. Подобрал с земли длинную палку, подержал в руке. — Давайте вместе понесем.
Мы продели палку сквозь ручку чемодана и потащили вместе. «Вон он какой парнишка!» — подумал я.
— Как зовут тебя, летчик?
Лицо у мальчугана сразу порозовело. Блеклые, как на сорочьем яйце, конопатинки спрятались, будто бы никогда их и не было. Он смущенно посмотрел на меня золотистыми, похожими на два опрокинутых полумесяца глазами и сказал:
— Меня зовут Вася Бабич.
Меня даже качнуло от такой новости. Неужели это сын летчика Бабича? Нет, не может быть. У моего Бабича никого не было — ни сына, ни дочери, ни жены. Были у него только теплые, привезенные из Якутска унты, только куртка да пилотские, нацепленные поверх шапки очки. Пропасть мне на месте, если это не так, если я не знал моего друга Тимофея Бабича.
Но мальчику про все это я, конечно, ничего не сказал. Мало ли что случается на белом свете… Лучше уж я пока помолчу, попридержу язык за зубами.
Вскоре показался аэродром — рубленные из сосны домишки, крохотная, похожая на курятник будка синоптика, полосатый мешок на высоком шесте.
— Это у нас столовая, а это — гостиница, сказал мальчик. — У нас тут весело. Даже волейбол есть.
Очень мне нужен этот волейбол! Мне надо не мячи тушить, а лететь в северный порт Тикси. Хватит баклуши бить!
Возле столовой под тенью дерева резались в козла три пассажира. Стучали по дощатому столу костяшки домино, над головами играющих покачивались голубые дымки папирос.
Игроки увидели меня и обрадовались.
— Садитесь, — сказал полный мужчина в круглых роговых очках. — Как раз четвертого не хватает. — Посмотрел на меня, подмигнул и добавил. Мы сейчас, мил человек, врежем!
За стол я не сел, а только намекнул игрокам, человек я деловой и должен лететь по своим важным делам в северный порт Тикси.
Пассажиры засмеялись.
— Тоже мне — деловой! — злорадно сказал толстяк в очках. — Если хотите знать, сейчас все деловые. Вы сначала на небо посмотрите!
Я поставил чемодан и посмотрел, как было велено, на небо. Это было даже и не небо, а какая-то серая скучная чепуха. Где-то очень далеко, видимо возле Братска, горели леса. Будто желтый керосиновый фонарь, тускло светило невысокое солнце. Горько пахло теплым, застоявшимся дымом.
— Три дня тут загораем, — объяснил толстяк. — Садитесь, не ломайтесь.
Но играть я все-таки не стал. Надо же узнать, что тут и как тут.
В аэропорту я нашел только одного человека — синоптика.
Совсем молоденький парнишка этот только недавно закончил техникум и был с виду важен и строг. Услышав мой вопрос, он поглядел на небо, подкрутил зачем-то свои часы на толстом металлическом браслете и басом сказал:
— Полетов сегодня, гражданин, не будет.
Но я сразу же понял, что синоптик этот не такой уж и строгий и бас у него только так, для вида.
Минут через пять мы уже сидели с ним возле «курятника» на длинной, пахнущей сухой смолой колоде и по-приятельски болтали.
Синоптик рассказал мне про Бабича и про мальчишку, который помог нести чемодан с переправы.
После этого злосчастного полета Бабич и в самом деле работал здесь. Он припасал лес для нового вокзала, возил вместе с шофером бензин с нефтебазы, чинил старые карбидные фонари. Короче говоря, был старшим, куда пошлют.
А случилось с ним вот что. Не успел Бабич вместе с врачом и больным мальчиком отмахать на своем самолете и сотню километров, как в наушниках раздался писк, и знакомый голос диспетчера Лизы сказал: «Товарищ Бабич, возвратитесь. Впереди гроза!»
Бабич выругался втихомолку, быстро написал записку и передал врачу: как быть?
«Ребенку очень плохо, — ответил врач. — За жизнь не ручаюсь».
Пилот знал, что такое гроза и что такое приказ, но все равно он не повернул назад.
Поправил рукавицей очки, упрямо мотнул головой и сказал: «Вперед, вперед, Бабич!»
Тучи надвигались со всех сторон. Сначала над крыльями, не задерживаясь, пронеслась волокнистая, тающая на глазах пряжа тумана, затем тучи стали гуще, плотнее. Где-то впереди вспыхнула, рассыпалась зелеными огнями молния. Бабич вел самолет вслепую. Началась болтанка. Самолет бросало с одного крыла на другое. Все чаще вспыхивали и, будто ножи, падали вниз слепящие молнии.
