Во что бы то ни стало - Перфильева Анастасия Витальевна (книги полностью .txt) 📗
Лена смотрела на него потрясенная, с холодеющими руками. Слова его были как пощечины.
— Вы говорите неправду. Этого не может быть, — нашла в себе силы ответить.
Он даже не взглянул на нее. Растянулся вдруг на диване с ногами, откинув худую жилистую руку с перстнем.
— А ты перед ним и уши развесила! Раскисла!.. Еще бы, красавец, модник… Эх, цыпленок! Все равно, теперь тебе от ворот поворот будет. Дядьку твоего, Стахеева, вычистили? Не нужна ты теперь Севке будешь. Я-то его знаю… — Он поднял седую всклокоченную голову, блестя глазами, прислушался. — Да вот и он сам! Не один, а с очередной… — опрокинулся навзничь и сразу захрапел.
По коридорчику за стеной простучали шаги. За шкурой в той комнате хлопнула дверь, голос Всеволода громко произнес:
— Папаша, конечно, пропивает последнюю фамильную ценность, а лампа догорела и коптит…
И низкий женский, страшно знакомый:
— Тем лучше. Люблю полумрак.
Лена узнала его мгновенно: та черноволосая с кисеей, на вечеринке в Замоскворечье! Это ее, ее фотография на стене!
Изо всех сил сжимая беретик, Лена заставила себя сделать эти два шага от стола, мимо спящего с открытым ртом старика, к шкуре, откинуть ее…
Услышала, как сквозь туман, трусливо-недоуменный возглас Всеволода:
— Вы? Были там? Каким образом?..
И, не глядя, ничего не соображая от унижения, стыда и горечи, не слыша еще каких-то оскорбительно-удивленных, равнодушных слов, бросилась бежать. К двери, по выщербленному темному коридору, мимо кухни, в сени — прочь, прочь!..
Она бежала по двору в гору, спотыкаясь. Снежный воздух не охлаждал ее. На улице пошла быстро, по-прежнему с непокрытой головой, ничего не видя. Ноги несли ее — не замечала куда. На Арбате, переходя его, чуть не попала под трамвай, кто-то удержал ее — не почувствовала. Где был ее дом? Если бы спросили — не знала. Вспомнила, что Стахеевы сегодня уезжают, наверное, уже уехали. Пусть. Кто они ей, а она им? Зачем Ольга Веньяминовна толкала ее к Всеволоду, говорила «прекрасная семья»? Не для того ли, чтобы избавиться, спихнуть куда угодно? А Всеволод? Так вот что он за человек! Вот зачем она была ему раньше нужна, вот почему он изменился последнее время! Старик, пьяный старик выболтал и открыл ей то, что она сама не сумела понять, разглядеть!.. Как могла так долго и слепо верить Всеволоду, думать о нем? Обидеть ради него Алешку? Что же она наделала?..
Мимо шли торопливые люди, веселые, занятые своим делом. От этого постепенно стало спокойнее. Потом Лена увидела: ноги привели ее переулками к навсегда родному особняку, где был когда-то — давным-давно! — их милый детский дом. Пусть сейчас окна были темными, лев у подъезда оброс снегом, на воротах блестела холодная стеклянная вывеска: «Трест по расчистке и реконструкции гор. Москвы».
Лена долго студила голову о чугунную решетку ограды. Заболеть горячкой, воспалением легких, умереть!
Когда заломило виски, пошла дальше. Вот церковка со смешным названием «Успение на могильцах» (Марья Антоновна рассказывала, когда-то во время чумы здесь правда было кладбище)…
Церковка была освещена. Внутри стучали по железу, звенела пила, грохотали чем-то; наверное, ее переделали в какой-нибудь склад или мастерскую. Ладно! Пусть грохочет, пусть звенит и стучит еще сильнее!..
Лена побрела вперед.
Глава третья
ЛЮБИТ — НЕ ЛЮБИТ…
Дина, разумеется, не могла оставаться спокойной после того памятного вечера, когда, прилетев к Алешке, застала у него Лену, и вернулась в мансарду к Вере Ефремовне вся взбудораженная. Чем? Трагичным Ленкиным лицом, брошенной ею фразой: «Хорошо, ухожу, прощайте!» Словно окаменевшим Алешкой, из которого, как ни трясла, не вытрясла более вразумительных слов, чем: «И пусть! Пусть уходит!..»
Все было неясно, запутанно, чертовски непонятно.
У Ленки дела осложнялись еще из-за ее дядьки и того отовентовского красавца, и Дина считала своим гражданским долгом не бросать ее на произвол. Глупа, обязательно натворит чего-нибудь… Выждав для порядка неделю (может быть, Ленка явится сама), по подсчету в ее выходной день, Дина позвонила из автомата к Стахеевым. Результат был весьма странный.
Тонкий детский голосок в ответ на вызов Лены и недоуменные вопросы о Стахеевых твердил одно:
— Нету.
— То есть как так — нету? Кто там меня морочит? «Вот двину трубкой…» — чуть не прибавила Дина, сообразив все же, что это нелепость.
— Нету их. Уехали. И Лены нету.
— А она куда девалась?
— Она не девалась. Она теперь в нашей комнате, а мы с Гришкой, Колькой, Ванюшкой и мамкой в ихних. Наша помене, ихние поздоровше.
— Что ты мне ерунду какую-то плетешь?
— Я, тетенька, не плету! — далекий детский голосок был явно обиженный.
— Погоди. Ты, прежде всего, кто?
— Катя.
— А Колька, Тишка и как там еще, третий?
— Ванюшка? Братики мои. Только не Тишка, а Гришка.
— Мама твоя дома?
— Нету. Лена с ней и пошла.
— Куда? Зачем?
— Вперед к дилектору, после на работу.
— Фу, ничего не разберешь! Ты что-то путаешь!
— Я, тетенька, не путаю. Ванюшку из яселек принесли, орет, вы погодя еще звонок дайте. Он уснет, я все и объясню.
Такой ответ был вполне разумен, и Дина повесила трубку — в дверь будки уже дубасили нетерпеливые граждане.
Дина вышла сумрачная, не реагируя на их возмущенные реплики. Чудом отыскала в подкладке кожанки завалившийся гривенник и снова стала в очередь, приплясывая от холода. На ногах у нее были брезентовые, зачерненные тушью туфли, а морозило здорово.
Второй раз Дина позвонила не по Лениному телефону. Раз у нее дома такая неразбериха с Ваньками и Гришками, придется туда слетать. А сейчас попробовать дозвониться к ней на работу, в этот самый Отовент. Телефон Отовента Дина узнала бесплатно, через справочную. Позвонила. Но здесь получилась еще большая ерунда.
— Да! — ответил громовый, раскатистый, как у льва в зоопарке, мужской бас. — Я вас слушаю!
— Акционерное общество Отовент? — крякнув для храбрости, пробасила и Дина. — Мне необходимо вызвать Евлахову. Елену Сергеевну.
— Что? Какую еще, черт возьми, Елену Сергеевну?
— Вашу. Чертежницу. Копировщицу.
— А по какому праву вы требуете, чтобы главный инженер бегал за рядовыми сотрудниками? — Голос рокотал уже, как заведенный мотор.
— Я… по праву… Мне нужно…
— Нужно? — взревел бас. — Вам нужно? — И вдруг совершенно неожиданно перешел на другой, ехидно-ласково-угрожающий тон: — Впрочем, стоп! Вам эту… Евлахову, копировщицу? А вам известно, что сия особа вторую пятидневку не показывает носа, сбежала, не закончив срочного чертежа? Что она прогульщица, и мы отдадим ее под товарищеский профсоюзный суд?
— Нет, — сказала Дина.
— Не отдадим? — взревел опять бас. — Вот увидите, как не отдадим! Лучше пусть и не является! У нас советское учреждение, а не пансион благородных девиц!
— Нет, — повторила Дина. — Я про то, что мне лично неизвестно…
— Ах, вам лично!
Трубка хрюкнула и замолчала — в Отовенте ее повесили.
На этот раз Дина вышла из будки в полном замешательстве. К Ленке надо было ехать немедленно, безотлагательно.
Лена сидела на полу в бывшей стахеевской столовой у двух сдвинутых кресел, на которых лежал соседский малыш. Хлопая рукой по свесившемуся одеяльцу, пела:
Дина тоже сидела на полу — они подстелили кожанку — и внимательно слушала.
— Ленка, ты поешь чепуху. Весна, пароходы, а дворник скребет снег!
— Что? — Лена повернулась к ней. — Знаешь, Динка, я в тот вечер чуть не повесилась. Крючка подходящего не нашла, и страшно. Если бы вот не Катина мама… Это такой замечательный человек! Сильный. Ясный.
