Детство и юность Катрин Шаррон - Клансье Жорж Эммануэль (читать книги полностью без сокращений txt) 📗
Всю жизнь она жертвовала собой ради близких! Что бы они все делали без нее после смерти матери? Он, наверное, отдал бы младших дочек в сиротский приют… И это было бы настоящим несчастьем для девочек да и для него самого. Проклятое время… И подумать только, что до Мези жизнь была хоть и нелегкой, а порой и суровой, но она все-таки была жизнью мужчины, хозяина.
Теперь же самым тяжелым для Жана Шаррона было то, что он не мог больше доставить радость или удовольствие своим близким. А когда-то… Сколько счастья приносил он на ферму вместе с каким-нибудь незатейливым подарком, купленным в Ла Ноайли!
Жан Шаррон размышлял обо всем этом, наблюдая, как Катрин хлопочет по хозяйству, воспитывает сестренок, следит за их чистотой и опрятностью, за их ученьем. Он пытался придумать, чем бы можно было порадовать дочку, вызвать счастливую улыбку на ее лице. Нежно смотрел он на это круглое личико с тоненьким прямым носом и красиво очерченными светлыми бровями над карими глазами, в которых временами вспыхивал веселый огонек, стирая на миг с лица девочки привычно-грустное и озабоченное выражение; на тяжелую копну каштановых волос, заколотых узлом на затылке. На Катрин было темное платье неопределенного цвета; его выкрасили в черную краску, когда умерла мать, и так как материал при этом сел, пришлось выпустить внизу рубец; след его был заметен до сих пор на подоле юбки… «Да ведь она уже взрослая девушка! — Он быстро поправился: — Почти взрослая!» — и стал нервно пощипывать кончики светлых усов, что всегда служило у него признаком смущения. Катрин в эту минуту подняла голову и заметила знакомый жест отца.
— Что с вами, папа? — спросила она, улыбаясь.
— Ничего, ничего, — пробормотал Жан Шаррон, а сам опять подумал: «Надо бы все-таки сделать что-нибудь для девочки!» Он вспомнил обед, устроенный по настоянию матери, когда та поняла, что дни ее сочтены, — обед, на который собрались все их дети. «Если бы Мария была жива, она придумала бы, чем порадовать Кати»… Подумать только — Кати взрослая девушка! Он невольно улыбнулся.
— Но что с вами, наконец, папа? О чем вы думаете? Он лукаво посмотрел на нее:
— Догадайся.
— Я не знаю.
— Я думаю о тебе.
— Обо мне? — Катрин покраснела до ушей.
— Я думаю о том, что тебе скоро пятнадцать лет…
«Вот, — сказал он себе мысленно, — это будет в день ее пятнадцатилетия!»
— Ну, не так уж скоро, — возразила Катрин, а сама подумала: «Еще несколько месяцев — и я буду взрослой». Эта мысль, неизвестно почему и радовала и тревожила ее.
«Несколько месяцев…» Катрин казалось, что они никогда не кончатся. А между тем каждый день в отдельности пролетал с быстротой молнии. Он начинался на рассвете, когда Катрин, вскочив с постели, торопилась приготовить утреннюю похлебку, и кончался лишь поздним вечером, когда все хозяйственные дела были наконец завершены. Только тогда выпадала наконец свободная минутка, и, прежде чем свалиться пластом в постель, она вспоминала промелькнувший день, заполненный до отказа трудами и заботами.
Случайная поездка в карьеры Марлак внезапно нарушила привычное течение дней. Коротенькая поездка, еще раз круто изменившая жизнь Катрин и ее друзей.
Карьеры Марлак, расположенные на расстоянии более одного лье от Ла Ноайли, снабжали каолином все лиможские фарфоровые фабрики. Разрабатывать их начали еще в те времена, когда прапрадед Эмильенны построил близ Ла Ноайли Королевскую фабрику. С тех пор каждую неделю с фабрики отправлялся к карьерам обоз, который возвращался к вечеру обратно, груженный драгоценной белой глиной.
— Эй, ребятишки, не хотите ли немного проветриться? — спросил как-то Орельена и Катрин дядюшка Батист.
Катрин и Орельен переглянулись и промолчали, нетерпеливо ожидая, чтобы старик объяснил им суть дела.
— Завтра можете отправиться в Марлак с возчиком, который поведет туда обоз. Это мой друг. А хозяину я скажу, что мне надо было послать вас туда; он не станет допытываться, зачем да почему. Ты, Орельен, сможешь повидаться там с сестрой, а для Кати это будет небольшим отдыхом… Она в последнее время стала что-то бледненькой, и такая поездка ее освежит.
Обоз выехал из ворот фабрики ранним утром. Был серенький ноябрьский день. Возчик оказался изрядным болтуном. Всю дорогу он, не закрывая рта, повторял без конца одно и то же:
— Уж это такой человек, такой человек дядюшка Батист! Все, что бы он меня ни попросил, я сделаю от чистого сердца! Он спрашивает, не найдется ли у меня местечка для вас, и я отвечаю: «Ну конечно, я возьму их с собой, этих сорванцов!»
«Сорванцов»! Орельен и Катрин, оскорбленные, хранили молчание. Оба серых першерона, запряженные в повозку, медленно тянули ее по накатанной дороге. «Твоей сестре приходится делать ежедневно порядочный конец», шепнула Катрин Орельену. Она представила себе, как Жюли, задолго до рассвета, шагает одна по этой бесконечной дороге; как холод обжигает ей щеки, а кругом все тонет в сером густом тумане, сквозь который пробираешься с замирающим от страха сердцем, как сквозь лесную чащу. А вечерами, в зимние месяцы, приходится возвращаться домой опять-таки в темноте.
— В первые дни Жюли каждый вечер плакала, говорила, что не пойдет больше в Марлак, что работа там слишком тяжелая, но патер, бывало, влепит ей парочку затрещин, и на следующее утро она отправляется снова.
— Наверно, у вас было не очень-то весело в эти дни?
— Что вы тут рассуждаете, ребятишки? У нас не весело? Это потому, что сейчас осень и погода скверная. А ехали бы вы по этой дороге весной, не говорили бы так; кругом все зелено, все цветет, пичужки распевают во всю глотку. Красивые тут места, ничего не скажешь! А сейчас вы увидите карьеры — это замечательное место. Говорят, будто другого такого на всем белом свете не сыщешь.
Однако, добравшись до цели, Катрин и Орельен были жестоко разочарованы.
«Замечательное место» оказалось всего-навсего рядом глубоких выемок в каолине, похожих на гигантские воронки. Они спросили у возчика, где им найти Жюли Лартиг, но тот лишь указал широким жестом в сторону воронок. Длинные вереницы мальчиков, девочек и женщин поднимались из глубины этих воронок. На их плотно закутанных платками головах высились большие корзины, заполненные кусками белой глины. Каждый носильщик шел на расстоянии нескольких шагов от другого, держа голову очень прямо и подпирая одной рукой корзину, чтобы удержать ее в равновесии. В то время как нескончаемая цепочка людей поднималась на поверхность, другая спускалась вниз. В этих бесконечных вереницах людей, колыхавшихся в сером свете ноябрьского дня, подавляющее большинство составляли дети и подростки. Выйдя из воронки, носильщики несли свои корзины к сараям и опрокидывали их там в большие плетенки. Работницы, нагнувшись над плетенками, проворно перебирали куски каолина, выбрасывая посторонние примеси — камни и комья земли.
Орельен и Катрин долго ходили в молчании от одной воронки к другой, от одной цепочки людей к следующей, надеясь обнаружить среди них Жюли.
Напрасный труд! Носильщики были покрыты с головы до ног каолиновой пылью; их лица, руки, волосы, одежда были одинакового грязно-белого цвета. В конце концов Катрин решилась спросить о Жюли у одной из девушек.
— Как вы сказали? — переспросила та. — Кого вы хотите видеть?
Девушке нельзя было ни на секунду остановиться, и, чтобы услышать ее ответ, Катрин пришлось идти рядом.
— Жюли Лартиг? — повторила девушка. — Постойте-ка, кажется, она работает вон в том карьере.
Орельен и Катрин поблагодарили девушку и побежали к указанному карьеру.
Девушка оказалась права: через некоторое время они увидели Жюли, такую же серую от пыли, как и все другие мальчики и девочки, тащившие на головах тяжелые корзины. Заметив Катрин и Орельена, Жюли улыбнулась и, не поворачивая головы, чтобы сохранить равновесие, помахала им свободной рукой.
— Идите к сараю, к сортировщицам, — крикнула она, — я попробую на минутку задержаться!
Катрин побоялась, как бы Жюли не влетело из-за них, и уговорила подругу не рисковать: лучше они пойдут рядом с ней. Так и сделали. Они даже спустились вниз до половины карьера, но дальше идти не осмелились и вернулись на поверхность, сказав Жюли, что встретятся с ней в полдень, во время перерыва на обед. Этот обед они съели втроем, сидя на бревнах позади сарая, — скудный обед из хлеба, кусочка козьего сыра, яблока и нескольких орехов. Хлеб и сыр Жюли ежедневно приносила из дома в котомке, перекинутой через плечо. Яблоки и орехи преподнес девочкам Орельен.
