Неприкосновенный запас - Яковлев Юрий Яковлевич (чтение книг .TXT) 📗
- Я с киностудии, - сказала Вика ожидающим и решительно вошла в дверь.
Очередь тихо заворчала.
- Есть такие собачки... карликовые пинчеры, - сказала одна старушка своей соседке. - Такую собачку можно пронести в кармане... С киностудии!
Но Вика уже не слышала этих пересудов, она очутилась в кабинете, где пахло какими-то лекарствами, а доктор сидел, склонясь над столом, и что-то записывал в тетрадь.
Вика остановилась. Доктор не заметил ее появления. Тогда она тихо кашлянула. Потом сказала:
- Здравствуйте!
- Да, да, - не переставая писать, произнес доктор. - Что у вас? Собака?
- Нет у меня собаки, - сказала Вика.
- Кошка?
- У меня ничего нет. Я с киностудии...
При слове "киностудия" доктор перестал писать и оглянулся.
Он снял очки и внимательно посмотрел на Вику. Он узнал ее.
- Здравствуйте. Что-нибудь случилось?
Он встал с места и медвежьей походкой подошел к Вике.
- Что-нибудь с Ингой?
- Нет, нет, все в порядке, - поспешила его успокоить Вика. - Так, не ладится немного.
- Не ладится... Ей, наверно, не под силу роль. Ведь она никогда не играла.
- Да ваша Инга - талант! - воскликнула Вика. - Она прогремит. Я понимаю в кинематографе. Но мне необходимо поговорить с Ингиной мамой.
- С мамой?.. - Ингин папа изменился в лице. - С мамой нельзя поговорить. Был свежий асфальт, а самосвал мчался сломя голову. Для самосвала "скорая помощь" как скорлупка...
Папа не сказал о гибели мамы, но Вика все поняла. Она опустилась на белый стул и как бы вся съежилась, потускнела.
- Как скорлупка, - произнесла она одними губами. - А как же Инга?
- Я теперь у нее и за папу и за маму... Режиссер не доволен Ингой? Я-то думал, кино ей поможет, отвлечет...
- Кино ей поможет! - полная решимости, сказала Вика. - И Вера вовсе не плохая. Но ведь она не знала, что мамы нет... Никто не знал. - Вика больше ни о чем не расспрашивала папу, она поднялась со стула и сказала: Извините. Я пойду. А то вас ждут кошки.
- Меня всегда ждут кошки, - тихо произнес папа и долго закуривал сигарету.
- Вы только Инге ни слова, что я приходила, - сказала Вика.
Дверь отворилась, и в кабинет просунулась большая голова дога.
Ах, эта вездесущая Вика, эта девушка из кино, девушка в стоптанных туфлях, с кондукторской сумкой на плече. Никто не посылал ее в эту трудную разведку, никто не поручал дознаваться, что происходит с Ингой. Беспокойное сердце превратило ее в разведчика судьбы - сперва подсказало, что девочка неспроста не хочет жаловать "чужую" маму, потом приказало: иди узнай, разведай. И она пошла.
Теперь Вика все знает, все понимает. Инга для нее уже не капризная девчонка, не ломака, а человек, которого можно понять. Понять и пожалеть.
В первую очередь надо все рассказать Вере. Пусть все знает. Пусть решает, как быть дальше. Если она человек, то решит, как надо. Правильно. И никаких Брусничкиных!
Потом надо поговорить с Ингой.
А Карелину ни слова. Еще схватится за голову. Скажет, нельзя снимать девочку, если у нее горе. Придется Брусничкину. А она, Вика, не может слышать эту фамилию. Брусничкина! А он уже распорядился позвать ее. И завтра утром будет поджидать эту краснощекую, нос картошкой, глаза круглые, словно их начертили циркулем, а потом раскрасили зеленой акварельной краской. Эта Брусничкина все повторит, что покажут. Как попугай. Но сыграть она не сможет. Страдания попугаи не изображают. Долой Брусничкину! Никаких Брусничкиных! Будет Инга - и весь разговор!
И вот теперь Вика идет к Вере. Она не застает ее дома и бежит в парикмахерскую, где, по словам матери, должна быть артистка. Вика находит Веру, вытаскивает ее из-под фена, с сырой головой и ведет в укромный уголок.
Она говорит:
- Слушайте!
И рассказывает про ветеринарную лечебницу, про больных кошек и собак, про доктора Орлова, про "скорую помощь", которую, как скорлупку, раздавил тяжелый самосвал.
Обе женщины всплакнули. Пожалели Ингу и всплакнули. И еще потому, что не знали, что она недавно лишилась матери, и были такими черствыми обе.
Потом вытерли глаза уголками платков, аккуратно, чтобы ресницы не "потекли". Вздохнули. Закурили.
- Вот ведь какая история, - сказала Вика.
- Я была крохой, когда мать ушла на фронт, - вздохнула Вера. - А потом вместо матери вернулся незнакомый солдат в сапогах, в шинели, с палкой. Мне говорят - это твоя мама, а я не верю и реву. Какая же мама, если это солдат!
Когда Инга сбежала со школьного крыльца, ее ждала Вика. Некоторое время девочка удивленно смотрела на Вику, а Вика молчала. Не бросилась к ней, не хватала за руку, не кричала: "Скорей!" Это насторожило Ингу.
- Съемок не будет. Не готовы декорации. Свободный день! - наконец сказала Вика.
Она была какой-то новой, словно ее подменили.
Инга удивленно смотрела на новую Вику.
- Может быть, нужно купить молока? Идем вместе купим, - предложила Вика.
- У нас еще есть, - отозвалась Инга. - Две пирамидки, шестипроцентного.
Они зашагали рядом. Вдруг Вика сказала:
- Инга, я все знаю... про твою маму. Раньше не знала, теперь знаю... Ты не сердись на Веру. Она хорошая. Она тоже не знала. Вера не собирается заменить тебе маму. Просто работает с тобой вместе. Она не задавака, хотя и народная... Вера, можно сказать, ради своей матери жизнь загубила.
И тут Инга в первый раз спросила, а до сих пор только слушала:
- Как загубила?
- Мать-то ее прикована к постели.
- Зачем... прикована?
- Ранена была, вот зачем. Вера всю жизнь отдала матери. Врачи, лекарства. Ты - будущий врач - должна понимать. Она могла бы замуж выйти, жизнь устроить. Видная женщина... Народная артистка...
Инга ничего не ответила. Она еще не поняла, почему Верина мама ранена и почему Вера жизнь загубила.
Так они шли молча.
У одного дома Вика сказала:
- Здесь они с мамой живут... на втором этаже... Видишь два окна?
- А мама все болеет? - спросила Инга, глядя в Верино окно.
- Она на войне была санитаркой. Ранило.
- Разве в санитарок стреляют? - Инга недоверчиво посмотрела на свою спутницу.
- Пуля не разбирает, где солдат, где санитар.
- Почему... не разбирает?
- Не знаю... почему, - призналась Вика. - Я ведь на войне не была.
