Неприкосновенный запас - Яковлев Юрий Яковлевич (чтение книг .TXT) 📗
Они стояли молча. Инга все разглядывала окно. Потом обе побрели дальше.
- Понимаешь, людей жалко. Веру и ее мать. И тут еще вчерашняя история...
- Какая история? - спросила Инга.
- На вокзале. Сцена встречи не вышла. Три дубля - в корзину. Вера плакала...
Инга удивленно посмотрела на Вику.
- Она плакала по кино?
- Да не по кино, по жизни. Ревела она с горя! Надо ей помочь.
- Надо, - не сразу сказала Инга.
Вика остановилась и вдруг крепко расцеловала Ингу.
- Ты у меня девка что надо! Я знала, что ты - человек. Мы с тобой будем друзьями на всю жизнь. У меня тоже мамы нет. Я детдомовская... Я не зря новые туфли сносила... Мы им покажем Брусничкину!.. Мы им такую Брусничкину покажем!.. Я им каждый день могу приводить по Брусничкиной!..
10
- Привела Брусничкину? - спросил Павел Карелин, когда на другой день Вика вошла в комнату съемочной группы.
- Нет, - поджав губы, ответила Вика. - У Брусничкиной ангина. Температура тридцать восемь и две.
- Этого еще недоставало! - вскипел Карелин. - Когда она поправится?
- Не скоро, - спокойно ответила Вика. - У нее осложнение.
- У нас осложнение! Что же нам, закрывать картину? Или переходить в простой?
Карелин пятерней вцепился в бородку.
- Все будет в порядке, - сказала Вика. - Она будет сниматься хорошо.
- Кто будет сниматься?
- Инга. Она будет улыбаться. Она поцелует Веру. Она...
- Да откуда ты все это взяла?
- Я же опытный работник. Я же отвечаю за свои слова. Она придет завтра. И все будет в ажуре. Никаких простоев.
- Прямо не кинематограф, а какой-то аттракцион! Где Вера?
И тут в комнату вошла Вера.
- Я согласна сниматься с Ингой, - подтвердила она. - Я передумала насчет Брусничкиной.
Перед большим серым домом, в котором жила Вера с матерью, стояла Инга и все не могла решиться переступить порог. Она смотрела на два окна на втором этаже, словно хотела увидеть, что скрывается за ними.
Так она долго простояла перед подъездом. Пока наконец решилась и надавила плечом тяжелую дверь. Инга поднялась на второй этаж. Постояла на площадке, не зная, в какую дверь звонить.
Позвонила в правую.
Ей открыла девочка.
- Вам кого?
Хотя они были однолетки, девочка-хозяйка обращалась к Инге на "вы".
- Мне Веру... Веру Федоровну.
Девочка измерила Ингу взглядом и сухо сказала:
- Идемте.
Они шли по длинному коридору, и их шаги гулко отзывались под сводами высокого потолка.
Девочка подвела Ингу к двери и сказала:
- Постучите.
Инга постучала. Тихо, робко.
- Кто там скребется? - послышался изнутри хриплый, низкий голос.
- Заходи! - шепнула девочка. - Не бойся!
И открыла перед Ингой дверь.
Инга увидела женщину, которая лежала на кровати. Рядом стоял столик с телефоном, с книгами и бумагами.
Женщина посмотрела на Ингу.
- Здравствуй, красавица! Ты из семьдесят пятой школы?
- Не-ет... Я из седьмой. Из второго "В".
- Тебя вожатая прислала?
- Не-ет, я сама.
- Садись, - приказала женщина.
Инга послушно опустилась на стул, который стоял около постели, и подумала: это и есть санитарка.
- Ты ко мне по какому вопросу? - спросила хозяйка гостью.
- Я не по вопросу, - сказала Инга. - Меня зовут Инга.
- Слышала, слышала, - оживилась мать Веры. - Ты что, пришла жаловаться... на Веру?
- Я не жаловаться... я не ябеда... Но маму же никто не может заменить...
Женщина приподнялась на локте и внимательно посмотрела на Ингу. Потом спросила:
- Давно это... случилось? - Она уже знала всю историю Инги.
- В конце лета, - сказала девочка, опустив глаза.
- Я тебя жалеть не буду. - Верина мама приподнялась на локте. - Я тебе так скажу: держись, девка! Держись!
- Мама тоже говорила: держись! Пусть Вера не сердится... Ей ведь тоже трудно.
- Трудно, - сказала Верина мама, - трудно со мной. Она терпит. Я сама удивляюсь, как она терпит.
- Она не терпит, - вдруг сказала Инга. - Она любит...
Некоторое время больная женщина молчала. Потом она оживилась, и глаза ее заблестели.
- Понимаешь, Инга, случается, что одна маленькая девочка оказывается умнее пяти взрослых баб. Ты только никому этого не говори. Но имей в виду. Она любит.
- А верно, вы были на войне? - вдруг спросила Инга.
- Это было давно.
- Вы забыли? Моя бабушка всегда забывает, что раньше было.
- Рада бы забыть, да ноги напоминают.
- Что напоминают ноги?
- Долго рассказывать...
- Расскажите.
- Я тащила на себе раненого, - сказала бывшая санитарка. - А эти гады из миномета...
- Разве у вас не было винтовки?
- Нет.
- Почему?
- Рук не было свободных... для винтовки. Я же раненых тащила.
- Вы не стреляли, почему же они из миномета?
Старуха ответила не сразу. Она внимательно посмотрела на гостью и сказала:
- Потому что они - фашисты.
Старуха закашлялась, и лицо ее стало багровым. Потом она успокоилась и подняла глаза на Ингу.
- Подойди к этой стенке и посмотри. Фотография старая, но глаза у тебя молодые - разглядишь.
Инга подошла к стене. Из маленькой рамки на нее смотрела санитарка, в пилотке, гимнастерке, через плечо санитарная сумка с крестом. А винтовки действительно не было.
Инга долго рассматривала фотографию. Потом оглянулась.
- Возьми себе... на память, - сказала Верина мама.
- А вам?
- У меня еще есть. Если нравится - возьми.
- Нравится, - сказала Инга.
И сняла со стены старую фронтовую фотографию.
Родился месяц. Он лежал на спине, задрав острый носик вверх, и над ним, как осколочек, сверкала звездочка. Месяц был тоненький и хрупкий. И чтобы не было жестко, ему под голову легла тучка.
Инга стояла посреди двора и рассматривала новорожденный месяц. Ей казалось, что если она крикнет, месяц отзовется тоненьким голосом.
Вечером папа увидел на стене незнакомую фотографию.
- Кто это? - спросил папа, рассматривая фотографию.
- Фронтовая санитарка, - был ответ. - Верина мама. В нее на войне стреляли. А у нее не было лишних рук для винтовки.
Папа внимательно посмотрел на дочь. И тогда Инга спросила:
- Почему в санитарок стреляют? Тех, кто лечит, нельзя трогать, иначе некому будет лечить.
- Ты правильно рассуждаешь, Инга, - после некоторого раздумья ответил отец. - Но в жизни бывает иначе. Сломя голову мчится самосвал. Асфальт свежий. Шофер тормозит. Машину заносит. А для самосвала "скорая помощь" как скорлупка.
