Синий город на Садовой - Крапивин Владислав Петрович (читаем бесплатно книги полностью .TXT) 📗
– Зато и снаружи никто не заберется, – отметил Борис. – Наверно, и не видно даже. Крутизна да чаща…
– А когда здесь был пивзавод, про этот ход не знали? – спросил Федя.
– Законный вопрос. Может, и знали. И пиво текло налево… Хотя едва ли. Люк был под настилом, а сверху стояло стационарное оборудование…
– Может, здесь клад где-нибудь зарыт? – прошептал Нилка.
– Может, и зарыт, – согласился Славка. Широкой ладонью взлохматил Нилкину макушку. – Ну ладно. Насладились дыханием тайн и приключений? Отряд, слушай мою команду: обратно шагом марш… И помните – никому ни слова. А то проберутся какие-нибудь подонки, изгадят роспись…
На следующий день притащили фотоосветители, подтянули от щитка провод, сняли фреску. И общий план, и крупно все лица. А потом еще снимали, как рабочие разгружают машину с цементом, как Слава и Евгений разглядывают эскизы внутреннего убранства, как молчаливый кашляющий Дымитрий и еще двое рабочих закладывают кирпичом большую пробоину в стене – здесь раньше проходила какая-то труба…
Затем раза два ребята прибегали просто так – навестить знакомых. И вот – опять по делу. Заново снимать панораму. Потому что вся прошлая работа пошла насмарку от Нилкиного чиха.
– А где виновник-то? – слегка обеспокоенно спросил Слава. Он явно симпатизировал Нилке.
– Прибежит, – хмыкнул Федя. – На него поправку надо делать: если сказано к двенадцати – жди в половине первого…
– Подождем, – решил Слава. – А потом уж полезем, а то Нил с'страсть как обидится…
Стали ждать. Федя сел на землю у церковного забора.
…Имя у церкви было Спасская. Построили ее в конце восемнадцатого века на деньги, что пожертвовал местный житель, купец Артамон Гвоздев. Он дал обет поставить на берегу Ковжи храм во имя Всемилостивейшего Спаса в благодарность за избавление своего маленького сына от тяжелой болезни. Говорят, отдал на это дело половину состояния. Чтобы расписать внутри стены и свод, приглашал художников из столицы (и был среди них даже итальянец).
Сложили церковь из крупного кирпича. Недавно стены отскребли, отмыли как могли. Хотели даже почистить их пескоструйной машиной, да опомнились: песок содрал бы с кирпичей внешний гладкий слой, и они сделались бы пористыми, рыхлыми.
Колокольню возвели по старым чертежам. Но кирпичи-то были новые. Когда-нибудь их цвет сольется с темной, серовато-бордовой расцветкой старых стен, а пока двухъярусная башня светилась красно-оранжевой новизной. Празднично сверкали в синеве позолоченный крест и оцинкованная чешуя купола. Маленькие желто-серые облака бежали из-за Ковжи, и башня безостановочно клонилась, клонилась им навстречу, но оставалась прямой…
Двое суток назад, после сильной ночной грозы, испортилась погода. С утра до вечера сыпал холодный дождь. Сперва все дышали с облегчением: измаялись от жары. Но вскоре забеспокоились: а что, если ненастье надолго? Вчера к середине дня прояснило. Ночью, однако, опять моросило, а сегодня было хотя и солнечно, а все еще зябко. Федя, прислонившись к фундаменту изгороди, ощущал сквозь джинсовую куртку прохладу кирпичей. Борис – тот из принципа не признавал больше плохой погоды: начало июля, какой может быть холод! И теперь грел у костра свои "восьмигранные" коленки и голые руки.
Оля на штабеле досок укрылась брезентовой курткой Славы – перезаряжала кассету, в которой заело пленку. Из-под брезента торчали только ноги в вельветовых штанинах.
Ноги требовательно задергались. Борис тут же подскочил. Слава и Федя тоже подошли. Из-под куртки послышалось:
– Выпустите меня, я запуталась…
Олю распаковали. В это время появился Дымитрий:
– Слышь, я в контору наведаюсь насчет красок. Если материал привезут, подпиши накладную за меня… – Он затянулся самокруткой, закашлялся. И когда отошел, Оля сердито сказала:
– Ему нельзя столько курить. Он же губит себя…
– Пойди объясни ему, – хмуро отозвался Слава. – Человеку и так тошно… Жена ушла, забрала пацана и не пускает отца повидаться с сыном. Такая стерва… Мужик только и спасается табаком и работой. Мы уж сколько говорили: ты, бригадир, кончай надрываться, а он знай новую козью ногу крутит…
– Разве он бригадир? – удивилась Оля. – Я думала, что дядя Женя…
И Славу, и других рабочих ребята звали по имени, только Евгения – дядя Женя, хотя и был он не старше остальных. Просто чувствовали в нем главного.
– Дядя Женя? – засмеялся Слава. – Дядя Женя, он начальство другого рода. Разве вы не знали?
– Нет. – Оля почему-то смутилась. – А кто он?
– Он – отец Евгений. Настоятель, значит, этого храма.
– Ну-у… – не поверил Борис.
А Федя сказал стесненно:
– Священники, они ведь в рясах всегда. А он… вместе со всеми носилки таскает…
– О церкви печется, вот и таскает. Он, можно сказать, весь ремонт на своих плечах вытянул. Сегодня вот тоже – с письмом от митрополита в исполком поехал. Выбивает разрешение, чтобы музей отдал иконостас, который из церкви. Он весь такой золоченый, резной, красотища. Здешний мастер Коробицын его делал. Двести лет работе…
Оля виновато объяснила:
– Мы и не думали… Вы его просто "Женя" да "Женя"…
– Для меня он Женя и есть. С детсадовских времен. В одном дворе до самой армии жили. Он по старой дружбе и на работу эту меня сагитировал…
Федя поколебался и спросил тихо:
– А почему он в священники пошел? С детства хотел?
– Нет, что ты. Это уже после Афгана… Поступал он в литературный институт, не получилось, взяли в армию… Мне вот повезло, на Северном флоте служил, а Женьку – на юг, в пекло. Ну и насмотрелся он там… "Нет, – говорит, – не сотворить нам, Славка, на Земле ничего доброго, если отвернулись от Неба…" Я его понимаю… – Слава присел у костра на ящик, шевельнул угли под булькающей кастрюлей. – А в детстве что… В детстве мы, как водится, мечтали стать капитанами. Женя даже песню потом сочинил про это. Давно еще…
Все вопросительно молчали. Если сказано о песне, надо бы ее услышать. Слава еще раз шуранул угли, попросил:
– Вы меня только не выдавайте ему. А то скажет опять: разболтался по вожатской привычке… Борь, принеси из подсобки гитару, она в углу, за ящиком с красками…
Борька умчался и тут же прибежал с потертой шестистрункой. Слава взял гитару, тренькнул разок по струнам и запел сразу, без всякого вступления. Глуховато, слегка печально и вроде бы чуть насмешливо, под неторопливую мелодию:
Слава оборвал песню, оглядел ребят. Они молчали и ждали. Казалось, что еще не конец. Слава совсем по-детски шмыгнул носом и признался:
