Бронзовый мальчик - Крапивин Владислав Петрович (электронная книга txt) 📗
Сержик Алданов опять вспомнил про скаутов:
– К ним теперь каждую неделю священник ходит, занятия ведет по религии…
– Ну и что такого?.. – тихо отозвался поэт Игорь Гоголев (который И-го-го).
– Да ничего, – сказал Алданов. – Только у них эти занятия обязательные. А разве можно такое в обязательном порядке?
Корнеич проговорил со вздохом:
– Если нам тоже священника звать, то какого? Пришлось бы и православного, и лютеранского, и раввина. И муллу, наверно… да, Муреныш?
Тот не удивился вопросу:
– Мамка и отец неверующие. А бабушка верит в Аллаха и меня учила…
– Вот видите, – сказал Корнеич.
Вечный рисовальщик Сенечка Раух, черкая в своем блокноте угольком, сказал тихонько, но уверенно:
– Главный Бог у всех религий все равно один…
Корнеич поднялся:
– Пусть он нам и поможет. Осень протерпеть да зиму продержаться. А весной заложить новый корабль… Солнце садится, ребята.
В конце сентября по чьему-то умному указу время передвинули еще на час назад по сравнению с привычным, и теперь закат начинался совсем рано. Помидорного цвета солнце среди стволов опускалось в озеро, раскатало по воде огненную дорожку.
– А ну-ка, народ, встали, – серьезно сказал Корнеич. И все быстро, привычно выстроились на лужайке в шеренгу. Корнеич попросил: – Ну, трубач, давай прощальный сигнал.
И Кинтель, ощутив холодок волнения, снова проиграл свои четыре ноты. А остальные стояли, подняв над правым плечом сжатый кулак, – это был давний салют независимых отрядов. Так "Тремолино" проводил в этот вечер солнце…
С той поры прошло еще три недели. Наступили осенние каникулы. В "Тремолино" увлеклись новым делом. Вернее, забытым старым. Решили нарисовать на нескольких листах фантастическую морскую карту и возродить давнюю игру с корабельными боями и путешествиями. Крошечные и очень аккуратные модельки парусников для такой игры хранились у Корнеича на отдельной полке. Десятка два. Эти кораблики в свое время смастерили мальчишки "Эспады", "Мушкетера" и "Синего краба".
Рисовать умели не все. Работали в основном Сенечка Раух, Салазкин, Дим и сам Корнеич. Остальные больше давали советы и были, как говорится, на подхвате. Из Кинтеля художник был как из слона балерина. Но зато Кинтель притащил в "Сундук Билли Бонса" альбом с копиями средневековых портуланов и старую карту полушарий, за что удостоился всяческого одобрения.
В тот вечер засиделись до девяти часов. Кинтель возвращался домой один: Салазкин отбывал дома карантин после ангины.
Падал редкий щекочущий снежок, уютно светились фонари, и Кинтель решил пару автобусных перегонов пройти пешком. Хорошо было и спокойно, спешить не надо, деду Кинтель позвонил, что немного задержится, не волнуйся, Толич. И шагал теперь, отдувая от лица снежинки…
Хорошее настроение испортила встреча с отцом. Тот вышел из дежурного гастронома на Садовой. При свете витрины отец и Кинтель узнали друг друга.
– Привет, Данилище…
– Здравствуй, – неохотно сказал Кинтель.
– Гуляешь?
"Ну, начинается пустословие!"
– А чего не гулять? Это у вас, у взрослых, праздник Великого Октября отменили, а у нас все равно каникулы.
– Вот и заглянул бы хоть разок в каникулы к отцу…
Кинтель пожал плечами:
– Ты же на работе целый день.
– Ладно отговариваться-то, – добродушно пожурил его Валерий Викторович. – К Лизавете-то, к мачехе бывшей, заходишь небось, а меня вовсе позабыл.
– Я не к ней, а к Регишке… А у вас в общежитии вахтерша такая… Один раз я сунулся, а она сразу: "Куда прешь!"
Отец и тетя Лиза разошлись еще в конце сентября. Возиться с разменом отец не захотел, оставил квартиру бывшей жене и ее дочке. Родное СМУ-11 дало ему комнату в общежитии. Обещали подыскать потом и постоянное жилье, хотя бы в коммуналке. Ценили специалиста.
Кинтель и отец пошли вдоль освещенных магазинов. Насчет вахтерши отец сказал:
– Ты, наверно, не объяснил ей, к кому идешь. Иначе бы сразу пустила, меня там уважают.
Кинтель промолчал. Потому что про вахтершу он соврал, в общежитие никогда не заглядывал.
Отец вдруг предложил:
– Слушай, а может, переедешь ко мне, а? Комната большая. А если вдвоем будем, глядишь, и однокомнатную выделят, предприятие скоро дом сдает.
Кинтель сказал прямо:
– Для того я тебе и нужен?
– Ну зачем ты так? Я же по-хорошему…
Уже иначе, тихо, Кинтель спросил:
– А для чего я тебе тогда?
– Ну… сын же ты. Почему не пожить с отцом? Да и мне одному как-то… паршиво порой.
– Зачем разводился-то?..
– "Зачем"… Так просто не скажешь, жизнь штука сложная.
– Сам ты себе сложности придумываешь… А от деда я не пойду. Чего ради? Я с ним с самого младенчества…
– Ну и что же, что с младенчества?.. Я с ним тоже с младенчества, а теперь он про меня и слышать не хочет.
– Почему же, – примирительно сказал Кинтель. – Он часто вспоминает. Переживал тогда, как вы там с тетей Лизой…
– Подумаешь, "переживал"! – внезапно ожесточился отец. – Проку-то от его сентиментальности… А тебя он, думаешь, почему пригрел? Потому что ты у него за домработницу!
– Не говори чего не надо-то, – пренебрежительно отозвался Кинтель.
– А ты от правды не отмахивайся. Поразмысли и сам поймешь… Ты вот меня поддел, будто я тебя ради квартиры зову. Ну и что? Стали бы вместе жить, а потом квартира тебе досталась бы… У меня, между прочим, предынфарктное состояние было…
– Ну ты даешь!
– А чего, трезво смотреть надо… Деду, между прочим, именно благодаря тебе новая-то квартира светит, поскольку дом на снос. А иначе бы: получите, Виктор Анатольевич, комнату, поскольку вы одиночка, и будьте довольны…
– Неправда! По закону должны дать равнозначную площадь!
– Ха! Где они законы-то наши?.. А когда отец с Варварой съедутся, будешь ты им нужен как драный лапоть на трюмо.
Эти слова ощутимо кольнули Кинтеля. Потому что отец словно угадал его недавнюю тревогу. Правда, тревога та была минутная, полушутливая, но все-таки… И Кинтель опять разозлился:
– А если ты снова женишься, я вам буду нужен как что?
– Я? Женюсь?! Трижды одну глупость не делают.
Кинтель помолчал и вдруг спросил:
– Папа… А как узнали, что мама погибла?
– Что?.. – Отец малость растерялся. – Ну, как… Списки же были. Всех пассажиров. Тех, кто спасся, и тех… кого потом нашли… И кого не нашли… Я вплотную-то этим не занимался, мы ведь не жили уже тогда вместе…
– А она… точно погибла?
Отец глянул быстро, но без сочувствия:
– А что ты думаешь? Может, просто следы замела? Зачем?
– А иди ты… знаешь куда! – взвинтился Кинтель.
– Ну, ты!.. С отцом все же разговариваешь!
– А я на разговор и не просился, ты сам… Ладно, я пошел, вон автобус…
– Постой! Ну давай поговорим по-человечески!
– Мне домой надо! – И Кинтель побежал к остановке.
…Слова отца, что деду Кинтель нужен был ради выгоды, хотелось наглухо забыть. Потому что чепуха это! Но все же сочился эдакий яд сомнения. Домой Кинтель пришел хмурый.
Дед и тетя Варя увязывали последние пачки.
– Ну, явился работничек! – ворчливо обрадовалась тетя Варя. – Хоть к концу дела. А то мы без тебя умаялись.
– А чего маяться, – сварливо сказал Кинтель. – Еще и квартира никакая не светит, а вы шмотки упаковываете.
Дед разъяснил добродушно:
– Во-первых, кое-что светит. Во-вторых, всегда лучше делать хлопотливую работу заранее…
– Вы ее, работу, всегда отыщете, – буркнул Кинтель.
– Что-то отрок не в духе, – нерешительно заметил дед. И сообщил: – Регина звонила тебе, спрашивала, пойдешь ли с ней завтра в кино. Вроде бы ты обещал…
– Только ей я еще и нужен, – проговорил Кинтель и почувствовал, как заскребло в горле.
Дед и тетя Варя переглянулись. Тетя Варя спросила:
– Ужинать будешь? Пойдем, я на кухне все тебе поставлю.
– Сам управлюсь, – тихо сказал Кинтель.
