Синий город на Садовой (сборник) - Крапивин Владислав Петрович (электронные книги бесплатно .TXT) 📗
Затем ребята из этого лагеря — уже в студии — еще вспоминали свои дела, пели под ту же гитару, а мальчишка-поэт (небольшой, вроде Нилки) прочитал стихи:
— Во как надо стихи-то сочинять, — прошептал Федя Степке.
Степка сказал:
— Подумаешь. Наша передача все равно будет лучше.
…И вот он — их двор, их гараж! Солнечно, листья качаются, соседская кошка крадется к воробьям. Будто в самом деле вернулся теплый август. Так все знакомо, и в то же время странно видеть себя среди яркой зелени, одетыми по-летнему, загорелыми, нестрижеными… Валентина Гавриловна села у гаража на чурбак. Глянула с экрана:
— А теперь мы, ребята, во дворе дома номер двенадцать на улице Декабристов. На первый взгляд самый обычный старый двор, каких много у нас в Устальске. Но… летом здесь происходили удивительные события. Оказывается, в этом маленьком гараже работала… целая киностудия! Да-да, ребячья киностудия с забавным, но полным смысла названием "Табурет"…
И крупно, во весь экран, значок "Studia TA-BURET".
— У табурета — четыре ноги, поэтому он прочно стоит на земле. В студии — тоже четверо. Наверно, поэтому такая прочная, дружная собралась компания. Вот они, все здесь. И главная среди них (пусть уж мальчики не обижаются) Оля Ковалева… Оленька, расскажи нам: как появилась ваша студия?
Оля, покусывая костяшки и неловко поглядывая в объектив, рассказала, как досталась ей от дедушки камера.
— Ну, это ты про технику. А как вы все познакомились?
Тут наступила очередь Феди. Он засопел и сказал:
— Началось с того, что я чуть не переехал ее велосипедом… Но можно я не буду показывать, как это случилось? Мне хватило одного раза…
— Мне тоже, — вставила Оля.
Все посмеялись — и на экране, и на диване.
— А ты, Нилка? Надеюсь, познакомился с друзьями без приключений?
Нилка стрельнул с экрана синими глазами и порозовел:
— С приключением. Это был с'страшный с'случай, мы застряли в лифте… — Конечно, он не стал касаться подробностей. Тем более, что считалось, будто Оля и Борис их не знают…
Съемку тоже показали: как Нилка болтается на веревке перед бархатным задником. А еще — как проявляют пленку и колдуют над монтажным столиком… И наконец:
— Ну а сейчас, ребята, давайте посмотрим, что же у студии "Табурет" получилось… Я должна сказать сразу; не будьте строгими к технической стороне фильма. Ведь снимали-то его карманной камерой, на узенькую, нецветную и к тому же с просроченным сроком годности пленку. Есть на ней пятнышки, царапины, следы склеек — то, что у профессионалов было бы названо браком. Обычно такие пленки студия для показа не берет, но на этот раз мы сделали исключение. Ведь авторы фильма — совсем юные, они только начинают свой путь в киноискусстве. И давайте будем видеть в фильме не мелкие ошибки и огрехи, а то хорошее, что сумели сделать эти ребята…
Хлоп! — заставка студии. Такая же, как значок. А потом — запрыгали вырезанные из бумаги буквы, сложились в название: "Сказки нашего города"…
На экране возник Нилка. Сидит за своей "бэкашкой", жмет на клавиши. Бегут по дисплею компьютерные строчки. Никого не забыли в титрах: ни тех, кто снимал и снимался, ни тех, кто помогал. И отдельно: "Студия благодарит за помощь в работе над фильмом Анну Ивановну Ухтомцеву". Так и не посмотрела Анна Ивановна это кино…
И вот — все видят окно. За стеклом — ваза. Стекло слегка бликует, и в нем отражаются ребята с камерой. Но это даже хорошо — будто нарочно так задумано. А потом — крупно картина города на вазе…
И Нилкин голос:
— Мы часто ходили мимо старого дома на Садовой улице. Там в окне всегда стояла ваза, а на ней нарисован был город. Мы не знаем, кто в этом доме живет и откуда эта ваза взялась. Но город нам ужас'сно нравился. И нам даже казалось иногда, что он — частичка нашего Устальска. Ну, с'сказка такая придумалась… Потому что в самом деле — если приглядеться как с'следует — можно ведь и на наших улицах увидеть кусочки чего-то волшебного… С'смотрите сами…
И пошли кадры под неторопливую мелодию Бетховена…
Капли падают с края водосточной трубы в дождевую лужу, а в ней — забытый кем-то самодельный кораблик… Солнце выбрасывает лучи из-за башенок на здании аптеки, и башенки эти — будто замок из рыцарской легенды… Тень узорчатых листьев на кирпичной стене, деревянная резьба на створках покосившихся ворот… Кружево оконного наличника — по нему бегают воробьи.. Потом — то место на улице Садовой, где так похоже на Синеград. И еще несколько таких же уголков и переулков… Радуги в струях фонтана, где плещется малышня… Куранты на городском музее. Пушка на музейном крыльце. Нилка сидит верхом на этой древней пушке, поглядывает сверху на улицу, на берег…
А вот Нилка в своем дворе, смотрит, задрав голову, на дом, в котором живет.
— Я не люблю эти с'серые громадины, хотя сам живу в такой. Когда мне надоедает эта многоэтажная одинаковость… я знаете что делаю? Забираюсь на подоконник и оттуда пускаюсь в полет над н а ш и м Городом… Не верите? Смотрите с'сами… — Он у себя в комнате распахивает створки, вскакивает на подоконник (никто, конечно, не видит, что на всякий случай к щиколотке его привязан прочный капроновый шнур, который держит Борис). Потом — Нилкино лицо во весь экран, рывком на зрителя: Нилка будто прыгает в пустоту. И вот он уже летит! Сперва — среди искрящегося хоровода звезд. Затем — в светлеющем небе, над снятым с высоты городом.
Хорошо летит Нилка! Ветер отбрасывает у него волосы. Постепенно разматывается, трепещет вдоль ноги марлевая лента. И наконец улетает совсем. Треплется рубашка… Нилка виден то издалека, то близко — летящим как бы на зрителя. Он смеется и щурится от встречного воздуха. Из бокового кармашка на шортах ветер выхватывает и уносит бумажный клочок…
Все четверо помнят, что съемку тогда пришлось остановить. Борис подхватил бумажку:
— Нил, это что? Это тебе нужно?
Казалось бы, не нужно. Израсходованный автобусный билет. Но Нилка на своей подвеске заболтал ногами, завопил:
— Ой, не выбрасывай! Это очень с'счастливый!
И объяснил, когда его опустили:
— Видите, здесь все сходится. Серия НБ — Нил Березкин. Восемнадцать и один — это я родился восемнадцатого января. И снова сто восемьдесят один — в час ночи в восемьдесят первом году. Видите, какие одинаковые цифры слева и справа! Так ведь редко бывает… А если их сложить вместе, будет двадцать.
— А что такое "двадцать"? — спросил Федя.
— Ну… это двадцатое июня. Когда вы меня позвали с'сниматься…
Все даже смутились малость. И сам Нилка. Билет вернули на место, Нилку опять вздернули на подвеске, начали снимать, как он роняет сандалию. Уронил он ее очень даже натурально. И ловко поймал обратно. Помахал рукой тому, кто бросил с земли. А в фильм перед этим вмонтировали, конечно, Степку: как сандалия шлепается рядом с ним в траву, как он хватает ее, смотрит на Нилку, бросает… И почти никто из зрителей сейчас не знал, конечно, что через минуту после этого началось на берегу.
А пока Нилка летел, под ним проплывал Город. Крыши, тополя, излучина Ковжи, бегущие по прибрежным улицам автомобили. И лучи солнца били сверху сквозь облако. И голуби кружили у пожарной каланчи, словно чайки у маяка…
Плавно, будто со специальным кинозамедле-нием (а на самом деле без него), Нилка приземлился в траву на пустыре у разваленной халупы. И сразу оказался в своем балахонистом свитере и широких полусапожках. С ведерком и длинной кистью.
