Синий город на Садовой (сборник) - Крапивин Владислав Петрович (электронные книги бесплатно .TXT) 📗
— Вот! — с торжествующей укоризной произнесла Полина Михайловна. — Вот-вот! Значит, я права. Вы думаете об отмщении. Только о нем!.. Да не волнуйтесь, взрослые разберутся в этом случае и примут все необходимые меры!
— До сих пор разбираются, — вздохнул Борис. — А Ия Григорьевна гоголем по школе ходит. Отец говорил…
— А что же вы хотели? Чтобы ее в тюрьму? А вы думаете, тот мальчик… с кем она поспорила… он ни в чем не виноват?
— А если виноват — с'сразу по щекам! Да? — вскинулся Нилка.
— А если кто недоволен — тут милиционер наготове, — вставил Федя. И Полина Михайловна опять печально покивала:
— Да, трудно с вами… Ну, посудите, ребятки. Из-за одного случая (в котором вы сами тоже не совсем правы) можно ли делать широкие выводы?.. В наше время, когда милиция напрягает все силы с растущей преступностью, вы наносите ей удар со спины… Это же предательство!
— Вы с'слова выбирайте все-таки, — негромко, но отчетливо произнес Нилка.
Лицо доброй Полины Михайловны пошло пятнами (заметно на цветном экране). Но она сдержалась. Негоже педагогу в майорских погонах оскорбляться выпадами неразумного мальчишки.
— Я выбираю слова. Может быть, горькие, но справедливые… Вы должны понимать, что без милиции наша жизнь была бы просто невозможна. В конце концов, никто не отменял слова великого поэта, ставшие народной поговоркой: "Моя милиция меня бережет…"
— А что за этими словами дальше, никто не вспоминает, — задумчиво сказала Оля.
Все вопросительно глянули на нее.
Она объяснила:
— Эту поэму Маяковского "Хорошо!" мама наизусть читала, когда в школе училась. Выступала на сцене. И потом мне рассказывала, когда я подросла… Там ведь как: "Моя милиция меня бережет". А затем: "Жезлом правит, чтоб вправо шел. Пойду направо. Оч-чень хорошо…" Современные стихи, верно? Сейчас опять стараются, чтобы все шли направо. Дружными шеренгами…
"Ай да Ольга!" — подумал Федя.
Борис ее тут же поддержал:
— А кто хочет налево — тому по шее… Жезлом.
— Или по почкам, — ощутив щекотание в горле, вспомнил Федя. — Без свидетелей. И чтобы следов не было…
— Ну как тебе не стыдно! — ахнула Полина Михайловна.
— Мне стыдно? Я, что ли, бил?
Полина Михайловна мягко наклонилась к Феде:
— Мне говорили, что ты верующий мальчик и не скрываешь это…
— А почему я должен скрывать?
— Не должен… Но где же твое милосердие?
— А я милосерден… к тем, кто заслуживает.
— А как ты определяешь: заслуживает или нет? Ведь в Евангелии сказано: "Не судите, да не судимы будете…"
— А зачем тогда с'суды? — спросил Нилка. — И милиция?
— Мы вообще говорим о разном, — опять спокойно вмешался Борис. — Вы почему-то о милиции в целом. А мы о таких, как этот старший лейтенант…
— А знаешь ли ты… знаете ли вы… — в голосе Полины Михайловны зазвенела слезинка, — что этот старший лейтенант… что он сейчас лежит в больнице? Он был недавно ранен, когда задерживал вооруженного преступника!
Помолчали немного, потом Борис негромко спросил:
— Ну и что?
— Как — ну и что? Неужели непонятно, какой он замечательный, храбрый человек! Его представят к награде!
Федя, подбирая слова, сказал:
— Ну… наверно, он в самом деле храбрый. Трусу в милиции как работать?.. А тот преступник, он тоже, видимо, храбрый, иначе в схватку не полез бы. Значит, и его, что ли, замечательным считать?.. Храбрость — она сама по себе что? Она же… ну, нейтральное качество…
— Надо еще, чтобы с'справедливость!
— Ты хочешь оказать, что он вступил в схватку с преступником несправедливо?
— Да не об этом он хочет сказать, — поморщился Борис. — Вы же понимаете… А с преступником, видать, не так страшно воевать… как с женой начальника спорить…
Полина Михайловна уже без надежды обвела юных спорщиков полным упрека взором:
— Значит, как же?.. Вам, выходит, этого раненого человека совсем-совсем не жаль?
"Жаль?" — спросил себя Федя. Надо было что-то сказать.
Но сказала Оля:
— Ну почему же? Конечно жаль. Ему же больно… А вам того, второго, не жаль?
— Преступника?!
— Да нет же! — опять очень звонко взвинтился Нилка. — Того мальчика, которого били!.. Показать еще раз?!
— Нет, зачем же! — всполошилась Полина Михайловна.
Однако режиссер на пульте (вот молодец!) снова пустил эти кадры. Опять полетели из глаз Южакова капли-искорки.
…Валентина Гавриловна сказала, что беседа получилась интересной, хотя ее участники не во всем согласились друг с другом. Ну, это вполне естественно, когда обсуждаются такие непростые вопросы. Возможно, и телезрители захотят высказать свои мнения. Пусть они пишут по адресу: Устальск, телестудия, редакция передач для детей и юношества…
На следующий день в школе Федю хлопали по плечу:
— Ну, дядя Федор, запузырили вы передачу! Прямо как "Пятое колесо" из Питера…
— Проблематика!
— Только зря ты так сопел и морщился…
— Попробуй не морщиться, когда тебе в рожу десять тысяч ватт… — огрызнулся Федя. Не станешь ведь объяснять, что от обиды порой перехватывало голос и намокали ресницы.
Гуга снисходительно посоветовал:
— Ходи теперь с оглядкой. Не дай Бог, если в автобусе без билета окажешься или не там улицу перейдешь. Менты — они злопамятные. И за свою корпорацию — горой…
А потом дело приняло совсем неожиданный оборот. На беду восьмого "А", немецкий в этом году преподавал у них не Артур Яковлевич, а Венера Платоновна. Артур — тот хоть и придирчивый, насмешливый, но в общем-то справедливый и без дамских эмоций. А Венера — та вся на нервах. Как заведется — уже себя не помнит. А потом: "Вон из класса!" За что и носила прозвище Фрау фон Из-кляссэ.
И вот заметила Фрау, что Федя шепчется с соседом Димкой Данченко (как раз передачу обсуждали).
— Кроев, встань! О чем я сейчас говорила? Отвечай!
Федя, слава Богу, слышал, о чем она говорила. Ответил без ошибки. Но это лишь раздосадовало Венеру Платоновну.
— Небось новый сценарий соседу рассказывал! Как над вами, над бедненькими, учителя издеваются! Чтобы опять снять кино… на ворованной пленке!
— Че-го? — ошарашенно спросил Федя. — На какой… ворованной? Вы с ума сошли?
— Ах, я с ума сошла? Хам… А почему Дмитрий Анатольевич говорил в учительской: "Уж не на той ли пленке они снимали, что Кроев у меня летом стащил?"
— Как вы смеете… — беспомощно сказал Федя.
— Вон из класса!
Федя грохнул дверью и, пылая негодованием, кинулся искать физика. У того, к счастью, не было урока, он сидел в учительской. Дрожа от яростной обиды, Федя выговорил:
— Дмитрий Анатольевич, мне надо с вами… выяснить… Можно в коридоре?
Они вышли. Физик — добродушный, улыбчивый. Этакий свой парень-педагог, который всегда понимает мальчишек.
— Что стряслось у тебя, дружище?
— Вы говорили учителям, что я украл у вас кинопленку?
— Ты что, юноша? С антресолей упал?
— Фрау… Венера Платоновна объявила сейчас: Дмитрий Анатольевич сказал, что Кроев летом стащил у него пленку! На которой фильм…
— А-а… — Физик ухмыльнулся. На миг его глаза неловко скользнули в сторону. — Это утром, когда наша педагогическая общественность базарила про передачу. Я сказал не "стащил", а "утащил". В смысле "унес". Что-то такое ведь было, да?
— Вы же сами мне отдали, списанную!
— Ну, отдал так отдал. По правде говоря, я не помню, такая круговерть в те дни была… Ты чего распереживался-то? У меня же никаких претензий к тебе…
— У вас-то претензий нет! А Венера…
Физик нагнулся, сказал вполголоса:
— Ну, дура же она. Это сугубо между нами…
— Вот вы так и скажите тогда! В учительской!
— Ты обалдел?
— Да не про то, что она… это… А что я пленку не брал! И чтобы все знали! А то "стащил" или "утащил"…
