Синий город на Садовой (сборник) - Крапивин Владислав Петрович (электронные книги бесплатно .TXT) 📗
Дмитрий Анатольевич сузил глаза:
— Не понял. Ты что, ультиматум мне ставишь?
— Не ультиматум, а… вы тоже должны думать, когда говорите.
— А ты не должен думать, когда говоришь с учителем?
— А если учитель… можно плевать на ученика?
— Кроев! Я, конечно, добрый дядя, но…
— Я вижу, какой вы добрый… — опять сквозь царапанье слез выговорил Федя. — Наговорили на человека, а теперь… святая невинность, да?
— Дать тебе по-свойски по шее или на педсовет?
— Один уже давал… дембиль такой. Потом не обрадовался. — Федя глядел в позеленевшие, как у кошки, глаза Дим-Толя. Тот сдержался.
— Отлично. Тогда побеседуем на педсовете.
— Есть еще школьный совет! Там и побеседуем! — Федя повернулся и пошел прочь.
Он спустился на первый этаж. Вспомнил, что уже пятый урок и что, возможно, Степка сидит в раздевалке, ждет.
Степка и в самом деле был там — в окружении еще нескольких второклассников. Играли в бумажные автомобильчики. Увидел Федю, подскочил:
— Идем домой, да?
— Нет, сегодня топай один… Дай мне листок и ручку.
Устроившись у подоконника, Федя крупными буквами начертал на вырванном тетрадном листке:
"В школьный совет. От ученика 8 "А" класса Кроева Федора. Требую разбора с учителем физики Д.А. Жуховцевым. Он сказал в учительской, что я летом, во время практики, украл у него кинопленку. Если украл, пусть докажет и пусть меня отправляют в колонию. Если этого не было, пусть при всех извинится за оскорбление. Ф. Кроев".
Свернутый вчетверо листок он бросил в ящик на втором этаже. На ящике была надпись: "Для жалоб, заявлений и предложений в школьный совет. Рассматриваются ежедневно". Да, не то что в прежние времена. Как говорится, демократия…
После урока Федя изложил историю Борису.
— Ай да Дим-Толь, — вздохнул Борис. — Вот они какие — "свои парни".
— Я ему всегда верил. Думал, правда он за ребят горой, — сказал Федя. И вспомнил: — А теперь как в песне: "Жгли предательством те, кому верили…"
— Ты только не перегорай, — попросил Борис.
— Больно надо! На совете я все равно докажу…
— Я тоже приду. Обязаны пустить, мы ведь вместе на эту пленку снимали!
Из школы пошли не домой, а к Оле. Борька сказал, что у нее сегодня четыре урока и она, наверно, уже дома.
— Надо же, наконец, договориться, как стыковать юго-западный лист со всей картой. Там такая каша…
— Каша… — рассеянно отозвался Федя.
— А еще… Слышь, Федь, что-то царапает меня. Почему Нилка вчера какой-то кислый был? Обратил внимание?
— Нет… не обратил. Ну, он, наверно, тоже сейчас прибежит! Узнаем…
Оля и правда оказалась дома. И сказала, что Нилка уже заходил.
— Совсем недавно. И опять ушел… Ох, он зареванный такой. Говорит, родители опять в Штаты засобирались.
Еще не легче! Сразу почти забылся скандал с Дим-Толем.
— А может, снова передумают? — беспомощно понадеялся Федя. И понимал: нет, не передумают.
Пока сидели, горевали, рассуждали про свалившуюся беду, опять появился Нилка. Насупленный и будто виноватый.
— Что, правда? — тихо опросил Борис.
— Это все мама… Говорит: "Вы с ума с'сошли! Все бумаги оформлены, это единственный с'случай в жизни…"
— А… папа? — осторожно спросила Оля.
— А он… он маму жалеет. И еще тут, как назло, музей с'согласился взять в свои фонды прадедушкину коллекцию. Мама говорит: "Теперь тебя даже эти с'стекляшки не держат…" Но папа все равно не хочет. А она: "Почему мы должны маяться в этой нищей и бестолковой с'стране?.."
"Потому что наша", — подумал Федя. Но промолчал. Нилке-то какой прок от этих слов.
Борис грустно заметил:
— А тебя, значит, и не спрашивают.
— Меня как раз спрашивают: "С кем ты будешь, если разъедемся?.."
"Знакомо", — подумал Федя.
Нилка сидел у стола. Он лег на стол головой и тихонько заплакал. Открыто так, не стесняясь. Его успокоили, как могли. И разошлись. Ох и тошно было…
На утро в школе Флора Вениаминовна сказала Феде:
— Зачем уж так сразу — на школьный совет? Завтра будет классный час, давай на нем и разберемся. Пригласим Дмитрия Анатольевича, Ольга Афанасьевна тоже собиралась зайти.
Федя пожал плечами. Теперь ему было почти все равно. Сверлило одно: "Нилка… Нилка… Неужели уедет?"
К концу уроков разболелась голова. Борис проводил его домой, а сам отправился к Оле. Оттуда они позвонили уже под вечер. Сказали, что Нилка сегодня не приходил, а к нему идти боязно: родители там небось выясняют отношения…
— Дядя Федор, а ты-то как?
Федя был так себе. Голова болеть не перестала, температура — тридцать семь и пять. Если бы не классный час, можно было бы завтра с полным правом не пойти в школу. Но ведь решат, чего доброго, что Кроев струсил.
"А может, с утра отлежусь. Завтра ведь со второй смены".
Такое дурацкое было в школе № 4 расписание: по субботам восьмые классы учились с двух часов. Причина тут была в тесноте, нехватке кабинетов и прочих неурядицах. Народ роптал. Директор Ольга Афанасьевна и учителя уговаривали: дело, мол, временное, только на первую четверть…
Утром и в самом деле стало полегче. В середине дня, правда, опять загудела голова, но Федя терпеливо отсидел четыре урока. Классный час был пятым.
Федя понимал, что при своем "вареном" состоянии да еще при беспокойных мыслях о Нилке едва ли он сегодня сумеет крепко воевать за справедливость. Но когда все расселись, когда появились Дим-Толь и Ольга Афанасьевна, Федя опять ощутил нервное возбуждение. Жгучесть недавней обиды.
А Бориса Хлорвиниловна не пустила: "Извини, голубчик, но у нас автономия и суверенитет, а ты из другого класса… Ну и что же, что друзья! Потом все узнаешь…"
Дим-Толь, усмехаясь, устроился на задней парте. Ольга Афанасьевна села у стола.
— Ну, начнем, — вздохнула Флора Вениаминовна. — Хотела я говорить про успеваемость, да сегодня не до того. Иди, Федя, сюда, рассказывай…
И Федя вышел к доске. И сбивчиво, но с накалом поведал, что случилось позавчера. Дим-Толь при этом смотрел в темное окно. С таким лицом, будто ему хочется насвистывать.
Флора Вениаминовна прочитала Федино заявление в совет.
— Ну, времена пошли, — бросил с места Дим-Толь. — Скоро первоклассники в ООН писать будут.
— Дмитрий Анатольевич, ну зачем вы так, — укорила Ольга Афанасьевна. — Мальчик действительно имеет право, если считает, что он обижен. Давайте разберемся…
— Да в чем разбираться-то? Я его разве обвинял? — Дим-Толь разгорячился не хуже восьмиклассника. — Я сказал "утащил пленку". В том смысле, что забрал с собой. А не украл… А он в коридоре берет меня за грудки и кричит: "Кайся при всех!" Я кто ему, мальчик, да?.. И я действительно не помню, разрешал ли я ему брать пленку. Помню, что он унес, но с позволения или, так сказать, по своей инициативе, не знаю… Да мне не жалко, списанная же!
— Да в том, что ли, дело, жалко вам или нет! — вскипел Федя. — Меня теперь вором называют! По вашей милости!
— Кроев, Кроев, — сказала Хлорвиниловна.
— А чего "Кроев"? Я… официально требую извинения!
— Ну-у… — Дим-Толь поднялся. — Если так официально, тогда я тоже… Докажи, что эту пленку я тебе подарил. Есть свидетели?
— Дмитрий Анатольевич… — с улыбкой произнесла Ольга Афанасьевна.
— Нет, я официально: есть свидетели, Кроев?
"А совесть? Есть она у вас?" — чуть не сказал Федя. Но понял, что вот-вот разревется от такого подлого приема. И тогда в классе раздалось:
— Я свидетель. — И встал Гуга.
Ну уж чего-чего, а такого не ждал никто!
— Ага, я свидетель, — в тишине подтвердил Гуга. — Вы, Дмитрий Анатольевич, разговаривали с Шитиком… с Кроевым то есть в кабинете, а я в это время отодвигал от дверей куль с алебастром. Ну и весь разговор слышал. Вы говорили: "Да забирай ее, все равно это мусор". Ну, в общем, такой был смысл… Официально подтверждаю…
