Звезды под дождем (сборник) - Крапивин Владислав Петрович (лучшие книги txt) 📗
Все это Кирилл заметил машинально. Сейчас было не до рыб. Петька стоял посреди комнаты и смотрел на Кирилла виновато и растерянно.
— Ванна есть? — спросил Кирилл и тут же мысленно обругал себя за глупость.
— Какая у нас ванна… — сказал Петька.
«Надо было сразу его к себе тащить, — подумал Кирилл. — Хотя кто знает: может, горячей воды опять нет…»
— Ладно, раздевайся, — сердито сказал он.
— Зачем? — боязливо спросил Петька.
— Балда. Чтобы не помереть.
Петька, стеснительно поеживаясь, потянул через голову рубашку, выбрался из промокших сзади брюк. Из кармана выпал и тяжело стукнулся о пол фонарик.
— Иди трусы переодень, — велел Кирилл. — Мокрые же… Да шевелись, моя радость…
Он заставил Чирка постелить постель, притащить два одеяла и суровое полотенце. Он делал то, что однажды мама делала с ним, промокшим под холодным ливнем. Уложил Петьку на диван вниз лицом и начал тереть полотенцем его тощую спину так, что позвонки застучали друг о друга, будто костяшки на счетах.
— Ой-ей! — жалобно сказал Петька.
— Во тебе и «ой-ей». Не будешь в воду соваться. Неужели думал, что в самом деле кошелек найдешь?
— Думал… ой… А что делать? Тот парень сказал, чтоб от мамы записка была, что разрешает велосипед продать…
— Не надо ничего продавать, — объяснил Кирилл. — Не было в кошельке никакой стипендии. Четыре рубля было. Все уже уладилось, не мучайся ты больше…
Петька дернул плечами и взглянул на Кирилла:
— Правда?
Ух и глаза были у него! Синие, как Тихий океан. Неужели человек с такими глазами может стать подонком вроде Дыбы?
— Не дрыгайся, — ответил Кирилл. — Все правда.
Петька лег щекой на согнутый локоть и вдруг проговорил, не обращая уже внимания на скребучее полотенце:
— А я не из-за велосипеда… Я все равно бы… Хотел, чтобы скорее ничего не было.
— Ничего уже и нет, — строго сказал Кирилл.
Он загнал Петьку под одеяла, закутал. Потом в кухне на маленькой газовой плите согрел чайник и налил в бутылку горячую воду, заткнул бутылку пробкой из туго скрученной газеты и сунул Петьке в ноги. После этого заставил выпить кружку горячего чая.
Петька все выполнял безропотно, только вдруг посмотрел на Кирилла из-за кружки и тихо спросил:
— Векшин, а чего ты со мной возишься?
— Ну вот, — растерянно сказал Кирилл. — Не твое дело. Хочу и вожусь.
Не мог же он объяснить Петьке, что чем больше возится, тем сильнее растет в нем непонятное чувство: будто Петька ему не чужой.
— Хочу и вожусь, — повторил он. — Давай сюда кружку и накрывайся как следует.
Петька укрылся по самый нос. Потом заговорил. Губы у него были под одеялом, и слова звучали глуховато:
— Кирилл… Я тогда не сказал при Черепановой… Я знаешь почему от вас побежал? У нас тогда один человек был дома, я не хотел, чтобы при нем… Ну, это наш друг хороший… Понимаешь, Кирилл, они с мамой пожениться хотят, значит, он у меня как отец будет. А если узнает, что я вор, зачем ему такой сын…
Он повернул голову набок и стал смотреть в стену.
Кирилл осторожно положил руку на одеяло.
— Петька… Я же говорю: забудь ты об этом кошельке…
Петька, не оборачиваясь, сказал:
— Никогда я об этом не забуду… Кирилл, я бы еще в классе, наверно, признался, если бы не этот человек… который… ну… отец…
Потом он помолчал и шепотом добавил:
— Нет, не признался бы… Я трус.
— Просто ты был один, — сказал Кирилл.
Уже совсем тихо Петька проговорил:
— Если бы тебя по правде обвинили… Ну, если бы все этому поверили… Тогда я признался бы. Не веришь?
— Петька, — сказал Кирилл. — Я к тебе утром перед школой зайду. А сейчас побегу, меня дома потеряли.
Петька резко повернулся к нему:
— Завтра? А зачем? А… правда придешь?
— Ага, — как можно беззаботнее откликнулся Кирилл. — А сейчас ты лежи, не вздумай вскакивать.
— Ладно, — обрадованно согласился Петька. — А ты в самом деле придешь?
— В самом деле… Петька, чем ты рыб кормишь? Я хотел аквариум устроить, а все рыбы передохли.
Это он наврал. Просто чтобы успокоить Чирка.
— Я тебе расскажу! — Петька даже подскочил.
— Завтра, — перебил Кирилл. — А сейчас не вздумай вставать.
— Ага.
— Честное пионерское, что не встанешь?
Петька отвел глаза, поскучнел и не ответил.
— Ты чего? — встревожился Кирилл.
— Не хочу я больше врать, — сумрачно сказал Петька. — Я же не пионер… Я же не вступал. Просто, когда приехал в санаторий, сказал, что дома галстук забыл, там ведь не проверяли, пионер или нет. А когда вернулся, сказал, что в санатории приняли, там дружина была, как в школе.
— Теперь уж все равно. Два года галстук носишь, — нерешительно сказал Кирилл.
— Нет, не все равно… Я же не давал обещания… Вообще-то давал. Я в пионерскую комнату пришел, когда никого не было, за знамя взялся и шепотом рассказал обещание… Но это ведь не считается?
— Если всерьез давал, то, по-моему, считается, — сказал Кирилл. — Ну, лежи, Петька. До завтра…
Прежде чем идти домой, Кирилл позвонил с автомата:
— Мама? Это я… Ну, я понимаю… Мама, ну такие дела были! Бывают же уважительные причины. Мам, ты сперва послушай! Даже преступникам последнее слово дают… Ну ладно, ну хорошо, я согласен, хоть кочергой… Я специально у Деда попрошу… А его-то за что? Он хороший!.. Нет, мамочка, не надо, без велосипеда я помру… Антошка уже спит?.. Как это не мое дело? Как укачивать — так мое, а спросить нельзя, да?.. Ладно, еду. Да, да, немедленно!..
Дома Кирилл узнал, что он — лишенное совести и благородства чудовище, у которого одна цель: довести до погибели родителей. И самое ужасное, что, сведя в могилу отца и мать, он оставит сиротой не только себя, но и ни в чем не виноватого младшего брата.
— Мама, но Дед же позвонил!
— После того как он позвонил, ты болтался еще больше часа! Как я не сошла с ума?.. Девочка приходила, принесла портфель, сидела, ждала. Зачем-то ты ей был нужен. Так и не дождалась!
— Женька?!
Надо же! А Кирилл и забыл, что портфель у нее остался. Молодец, притащила!
— Не Женька, а Женя… Где тебя носило?
— Я спасал утопающего, — брякнул Кирилл, потому что выхода не было.
— Что? — прошептала мама и опустилась на табурет.
— Да, — сказал Кирилл. — Почти… Можно, я чего-нибудь поем? А то упаду, и меня уже никто не спасет.
Мама его простила и накормила. А что ей оставалось делать? Правда, она сказала, что скоро придет отец (которого тоже где-то носит нелегкая) и тогда Кириллу придется отвечать по всей строгости.
Отец пришел изрядно вымотанный, но в хорошем настроении.
— Дитя мое, — сказал он, — когда кончишь набивать живот, изложи в деталях бурные события дня… Что это получается? Не успел отец прилететь, как его уже тянут в школу. Посреди рабочего дня! Бред какой-то!
— Изложу, — согласился Кирилл.
Они пошли в комнату, на диван, и Кирилл начал рассказ: про хор, про кошелек, про Еву Петровну…
Лицо у Петра Евгеньевича делалось серьезней и серьезней.
— Слушай-ка, — вдруг перебил он. — А может быть, Ева Петровна сказала мне правду?
— Что? — прошептал Кирилл. Потом крикнул: — Какую правду?! Ты о чем?!
— Что с тобой? — удивился Петр Евгеньевич. — Я же только спросил. Она говорила, что лучше перевести тебя в другую школу. Я и подумал…
— А я подумал, что ты про кошелек…
Отец помолчал, погладил лысину и печально сказал:
— Ну и дурак…
Кирилл с облегчением рассмеялся.
— Рассказывай дальше, — велел отец.
Кирилл рассказал про Чирка, про Дыбу, про то, как Петька пытался найти кошелек.
— Вот и все…
Отец хмыкнул, вскочил и зашагал по диагонали.
— Ты думаешь, я неправильно сделал? — сердито спросил Кирилл.
— Что?
— Ну, с Чирком. Что решил молчать… и вообще…
— Не знаю… Теперь это уже не имеет значения. Теперь ты должен делать, что решил.
