Звезды под дождем (сборник) - Крапивин Владислав Петрович (лучшие книги txt) 📗
Может быть, и у Иринки есть какая-то примета, и троллейбус ей необходим для хорошего настроения…
Никакой приметы насчет троллейбуса у Иринки не было. Просто ей нравилось идти с Журкой. Хотя бы до остановки. В троллейбусе Иринка прилипала носом к заднему стеклу и смотрела, как Журка машет ей портфелем, а потом убегает, прыгая через черные трещины на желтом от солнца асфальте.
Она знала, что Журка сейчас прибежит домой, кинет в угол портфель, торопливо переоденется, проглотит оставленный мамой обед, покормит Федота и тут же опять помчится к ней, к Иринке. Потому что папа хочет закончить картину, пока сентябрь дарит последние летние деньки.
Через дверь Журка выходить не станет, а вылетит из квартиры через окно — на веревке с поясом. Мамы у него дома нет, и никто не будет вздыхать и говорить о глупом риске. Журка перелетит на тополь, съедет по стволу на землю, за несколько минут промчится из конца в конец Парковой улицы — и вот он. Стоит в дверях, весело морщит переносицу.
— Здрасте! Быстро я, да?
— Ну, молодчина! — обрадуется папа. — Давайте начнем. Я тут и без вас кое-что сделал, а теперь — вместе…
Вместе — это хорошо. Казалось бы, что интересного сидеть целый час на подвешенной доске? А на самом деле — весело. Потому что сидишь и о чем угодно разговариваешь. Разные истории рассказываешь. Папа — о том, как смотрел в детстве трофейные фильмы про пиратов и дикаря Тарзана. Иринка — про то, как брат Виктор учил ее стрелять из лука и возил на велосипеде в лес (и как они там один раз надолго заблудились). Журка — про «витязей», про то, как в раннем детстве сочинял стихи и как был канатоходцем в цирке, который ребята устроили у них во дворе, в Картинске (два дня голова гудела, думали, что сотрясение). Он так весело всегда рассказывал! Переносицу сморщит и сам над собой посмеивается…
Но, если даже все молчали, все равно было хорошо. Просто потому, что тут Журка… Иногда, застеснявшись таких мыслей, Иринка говорила капризно:
— Папа, ты нас совсем замучил! Эта доска мне уже в кошмарах снится.
— Ришка, не кокетничай, — добродушно отзывался папа. Она вскакивала.
— Кто кокетничает? Не могу я больше. Все!
— Ну, началось. Характер показываем, — спокойно говорил папа. — Журка, ты устал?
— Ничуточки. И она тоже… Просто у нее сегодня «пфы-кательное» настроение.
— Какое, какое?! — взвивалась Иринка. А папа говорил с удовольствием:
— «Пфыкательное»! Прекрасный термин.
Иринка пфыкала и садилась на доску, надув губы. А Журка смеялся. Тогда она тоже начинала смеяться, но сперва говорила Журке:
— Двое на одну! Эх ты, а еще витязь…
В субботу, когда шли к остановке, Журка вдруг замолчал на полуслове. Остановился. Иринка даже испугалась: он с непонятным лицом смотрел куда-то в сторону. Потом бросил у ее ног свой портфель и закричал:
— Лидия Сергеевна!
И побежал за женщиной, которая сошла с троллейбуса.
Та обернулась.
А Журка мчался к ней, раскинув руки, будто хотел обнять с разбега. Так бегут к маме, которая вернулась домой из долгой поездки. Правда, он все же не стал обнимать, в последний момент затормозил, остановился перед женщиной, сказал с радостным придыханием:
— Лидия Сергеевна… Правда, вы…
Она обрадовалась так же сильно:
— Журавин! Юрик!.. Надо же! Откуда ты здесь, Журавлик?
— Я переехал… недавно… А вы?
— А я еще в прошлом году. Сразу, как с вами попрощалась. Мужа перевели, вот и я… Теперь я опять студентка.
— Как студентка?
— Очень просто. Я же раньше педучилище кончила, а сейчас учусь в институте. А то ведь что получалось! Три года проучила вас, а потом отбирают, потому что после училища можно работать только в начальной школе… А я больше так не хочу. Пускай с первого класса по десятый… Ох, Журавлик ты мой, как я рада тебя видеть!
Она притянула его за плечи, прижала к себе. И он, кажется, чуть не замурлыкал от удовольствия. В самом деле!
Иринка, подобрав Журкин портфель, подошла и теперь стояла в трех шагах. Журка наконец оглянулся на нее.
— Лидия Сергеевна! Это Иринка! Моя… мой товарищ. Мы на одной парте… Иринка, это Лидия Сергеевна. Ты знаешь, я рассказывал.
— Я догадалась. Здравствуйте, — сказала Иринка, стараясь не очень показывать досаду. А досада была оттого, что Журка так стремительно забыл про все на свете (и про нее, про Иринку), бросил портфель, кинулся как сумасшедший. И еще оттого, что Лидия Сергеевна была совсем не такой, какой представляла ее Иринка. Невысокая, даже низенькая, толстоватая, с несовременной прической — какие-то рыжеватые кудряшки.
— Пойдемте ко мне в гости, — тут же предложила Лидия Сергеевна. — Я недалеко живу, на улице Кирова.
Иринка бросила на Журку быстрый взгляд. Он, кажется, понял. Сказал огорченно:
— Ой, сейчас нельзя, Лидия Сергеевна, у нас дело важное. Но я обязательно! Скоро!
«Я», — опять ревниво подумала Иринка. И отвернулась. Журка, все еще светясь от радости, записал адрес, и они распрощались.
Стали ждать троллейбуса. Иринка молчала. Журка наконец спросил:
— Ты чего надутая?
— Я? — сказала она. — Ничуть… Просто я испугалась: ты так сорвался куда-то…
— Но это же Лидия Сергеевна…
— Да поняла я, поняла… Только я удивилась.
— Почему?
— Ну… — Иринка замялась, но удержаться не смогла: — Я думала, что она красавица, а она…
— Что «она»? — слегка насторожился Журка.
— Да ничего. Но… обыкновенная.
Журка не обиделся.
— Не все ли равно, красавица или нет, — сказал он задумчиво, будто что-то хорошее вспомнил. — Тут даже глупо так говорить…
— Почему же глупо? Для женщины внешность — это очень важно.
Журка подумал и серьезно разъяснил:
— Ты же про свою маму не думаешь, красавица она или нет. Просто она есть, вот и все…
— Сравнил! Мама у каждого одна, а учителей вон сколько.
— Лидия Сергеевна тоже одна, — отозвался Журка. — Ты просто не понимаешь…
Иринка хотела сказать, что где уж ей понимать такие сложности, но Журка перебил:
— Вон «шестерка» идет… Ну, пока. Через час я приду.
Будто ничего не случилось…
Журка не понял, отчего Иринка надулась, и не очень на это обратил внимание. Он слишком радовался встрече с Лидией Сергеевной. В самом прекрасном настроении он прибежал домой и с таким же настроением через час отправился к Иринке.
Она встретила его внизу, у подъезда. Глядя мимо Журки, хмуро сказала:
— Не получится сегодня работа…
Журка наконец сообразил:
— Слушай! Ты на меня разозлилась, что ли? За что? Ничего я не понимаю!
Иринка посмотрела виновато, почти со слезами.
— Разве в этом дело? У папы неприятности…
— А что случилось?
— Да… все то же… — горько сказала Иринка, и Журка вдруг подумал, что ее голос очень похож на голос Веры Вячеславовны. — Опять у него с выставкой… Совсем уже назначили, а теперь переносят на будущий год… Ну, он расстроился. Сидит, ругает киношников. Если уж он начал про киношников, значит, не до работы ему. Как бы опять сердце не заболело. Зимой и так целый месяц в больнице лежал…
— А что за киношники? — скованно спросил Журка.
— Так он их называет… двух своих врагов. Он говорит, что они свои картины с экрана срисовывают.
— Прямо в кино? — удивился Журка.
— Нет. Возьмут киножурнал, где строители или сталевары показаны, выберут подходящий кадр — и у себя в мастерской на экран через фильмоскоп. А потом обводят, раскрашивают. Раз, два — и картина готова. Можно хоть во всю стену…
— Разве так бывает? — недоверчиво сказал Журка.
— Значит, бывает… Папа горячий, несдержанный, но он никогда не обманывает. И всегда говорит, что думает. Как с размаха… Мама его за это сколько раз ругала…
Журка подавленно молчал. Как он мог помочь Иринке и ее отцу? И кто тут может помочь?
Журка и раньше знал, что бывают дома у Иринки грустные дни. Но у кого их не бывает? К тому же слышал об этом он лишь намеками и не очень тревожился.
