Что я видел (сборник) - Житков Борис Степанович (читаем полную версию книг бесплатно txt) 📗
Рай-то рай, да видит русский штурман, как неравноправны тут люди. На Цейлоне полисмен-англичанин бьёт ни в чём не повинного сингалеза. Просто так, чтоб боялся. В Сингапуре боже упаси жёлтому малайцу сесть в трамвай на скамейку для белых. Житков не знал, что станет писателем, однако он навсегда запомнил и умных индийских слонов, и аромат зноя, и чёрную худую спину сингалеза-рикши.
С Дальнего Востока в Петербург он проехал по железной дороге через всю Россию.
Не видел он только северные льды и незаходящее полярное солнце, не был на севере. Но скоро и это осуществилось. Житков едет в Архангельск. Работа у него ответственная: осмотр судов перед плаванием. Он и сам на ледоколе ходил во льды. Холодное полярное море Житков полюбил не меньше, чем сказочные тропики.
Началась первая мировая война. Житкова забрали на военную службу и направили в Англию принимать моторы для русских самолётов и подводных лодок. Прожил он среди англичан восемь месяцев. Трудно ему приходилось. Честный, неподкупный, он требовал, чтобы моторы были отличного качества. Это не всем нравилось, особенно английским промышленникам.
Зависимое положение военного человека угнетало Житкова. Россия накануне революции. В дневнике и письмах он размышлял о будущем своей родины. Каково его место в этой будущей России?
Поздней осенью 1923 года в Петрограде к Чуковскому неожиданно пришёл Борис Житков. В истрёпанной одежде, с измождённым усталым лицом. Чуковский в то время был уже известным литератором.
Они не виделись лет пять. Для Житкова это были очень нелёгкие годы. Сначала он работал инженером в одесском порту. Потом, когда Одессу заняли белые, ему, участнику революции 1905 года, пришлось скрываться. Он перебрался в одинокую хибарку на пустынном берегу за Фонтанами. Вместе с ним жили тринадцатилетний мальчик Володя да мохнатый, в чёрных пятнах пёс Рябка. В бородатом, в заплатанной одежде, босом рыбаке трудно было узнать инженера Житкова.
С неясными планами и надеждами он приехал в Петроград. Ему хотелось работать в промышленности, на крупном заводе. Но заводы действовали тогда, после гражданской войны, не в полную силу. На бирже труда толпились безработные. Нелегко было найти работу инженера.
Неожиданная страсть к рисованию захватила его. «Не могу отстать от рисованья, будь оно трижды проклято! — писал он в одном из писем той поры. — Пришла в голову шальная мысль — портреты рисовать. Вода и портреты — это всегда меня соблазняло и отпугивало своей трудностью. Но вот чудо: сейчас с бумаги глядят на меня мои глаза и мрачно рассматривают. Так не верится и жутко: неужели это я нарисовал? Прямо каким-то чудом кажется».
В свободное время Житков стал писать необычный журнал-дневник. В нём было всё, как в настоящем журнале: стихи, рассказы, были даже цветные иллюстрации.
В одном из номеров журнала-дневника Житков записал: «Весь тон жизни — питерское исканье работы. Сегодня день, когда уже некуда идти».
А две недели спустя произошло самое важное для него событие.
В этот день он пришёл к Чуковскому. Пообедали. Житков стал рассказывать детям разные истории. Дети слушали его, затаив дыхание.
— Борис, — спросил вдруг Чуковский, — а почему бы тебе не сделаться литератором? Попробуй, опиши приключения, о которых ты сейчас говорил.
Житков ответил как-то неопределённо.
— Ты напиши, что напишется, а я прочту и поправлю, — настаивал Чуковский.
Когда Житков принёс рассказ, стало ясно, что править там нечего. Рассказ был написан опытным литератором. Оказалось, что Житков, сам того не сознавая, давно готовился к главному делу своей жизни. Именно поэтому он любил писать длинные письма и щедро тратил время на дневники, изучал химию, кораблестроение, странствовал по белу свету.
Можно ли удивляться, что в редакции детского журнала «Воробей» Бориса Житкова встретили как долгожданного гостя. В феврале 1924 года в этом журнале был напечатан первый рассказ Житкова «Над морем».
Необыкновенный прилив энергии чувствовал в те дни Житков.
«Да, неожиданно и бесповоротно открылась калитка в этом заборе, вдоль которого я ходил и безуспешно стучал: кулаками, каблуками, головой, — записал Житков в дневнике. — Совсем не там, где я стучал, открылась дверь, и сказали: ради бога, входите, входите!»
Борис Житков стал писателем в очень важный момент, когда советская детская литература только зарождалась. До революции тоже писали для детей. Издавались детские журналы. Крупные русские писатели создали замечательные произведения для детей. Но таких произведений было немного. Чаще всего печатались сладенькие рассказики о ненастоящей, «комнатной» жизни, назидательные истории о хороших и плохих мальчиках.
Теперь нужны были другие книги, другие рассказы. О революционной борьбе, о великой социалистической стройке, о новой жизни, о храбрости и честности. Об этом могли написать только «люди бывалые», знающие и, конечно, обладавшие литературным даром. Именно таким бывалым человеком и талантливым писателем был Борис Степанович Житков. Он стал рассказывать о том, что сам пережил и перечувствовал, знал, видел. Рассказывать с большим мастерством, интересно, правдиво.
Скоро он не мог выполнить все предложения и заказы. Издательство «Время» просило написать роман «в духе Жюля Верна», ленинградский ТЮЗ — пьесу. Заманчивое предложение — писать «детскую энциклопедию» — пришло из Москвы.
«У меня гибель интереснейшей работы, — сообщал Житков племяннику. — Этот ход, который меня сейчас захлестнул, не даёт мне опомниться. И я пишу то передовицы, то авантюрные рассказы, то технику, то редактирую, а тут этот театр, который меня пленил».
Для Житкова началась новая жизнь, и он с жаром набросился на дело, о котором давно смутно мечтал и которое было его истинным призванием.
Писатель Евгений Шварц вспоминал, как до глубокой ночи засиживались в редакции Маршак и Житков, героически «сооружая» слово за словом очередной номер тоненького «Воробья». Напряжённо искали слово самое нужное, самое точное.
Увидели свет первые рассказы Бориса Житкова, вот уже вышла первая книжка «Злое море» — сборник морских новелл. Книга имеет успех, но Житков недоволен: «гадко написано», «сделана наспех, впопыхах».
Он был беспощаден к себе, сколько бы ни писал. Требования его были беспредельны. Ему всё казалось, что не попадает он «в самую точку», «туда, где самая-то жизнь в каждом человеке бьётся». «Туда бы надо вжечь, — мечтал он, — а я — рядом». Житков был писателем исключительной правдивости. Ещё в самом начале своего творческого пути он писал: «Главное моё дело тут — правда, самая подлинная чтоб правда была». От этого правила Житков никогда не отступал.
В 1925 году выходит его вторая книга «Паровозы». Житков сотрудничает в ленинградских и московских журналах, работает над романом «Виктор Вавич».
Его друзья вспоминают, как в эту светлую для Житкова пору любил он принимать гостей у себя дома, в Ленинграде, на Матвеевской улице. У него и праздник был свой, особенный — день весеннего равноденствия. К «празднику» выпекался специальный пирог, а гости должны были непременно приходить в белом.
Нетерпеливо ожидая друзей, Житков встречал их прямо на улице. А когда собирались за просторным столом, начиналось весёлое безумие. Рыжий кот по приказу хозяина «Стань обезьяном!» послушно прыгал на стул и замирал на задних лапах, положив передние на спинку стула. «Але-гоп!» — командовал Житков, и кот прыгал в обруч, затянутый бумагой. Дрессированный пудель Кус умел «ходить сатаной» и понимал (так утверждал Житков) двести слов. В кругу друзей Борис Степанович сразу становился центром разговора. Рассказчиком он был непревзойдённым.
Он любил почитать вслух свои ещё не опубликованные произведения и при этом проследить за впечатлением, которое они производили.
Мнением своих слушателей, маленьких и больших, он чрезвычайно дорожил.
Но вот редко кому удавалось слышать его игру на скрипке. Он играл для себя, играл самозабвенно. Когда не удавалось играть, он тяготился и мучился. «Музыкант я никакой, но я так влюблен в скрипичную игру и такой она мне кажется значительной и таинственной, что я не могу бросить, — писал Житков. — Порядочно играть я никогда, наверное, не выучусь. Поздно уже, я стар для этого. Но мне всё равно это необходимо, не могу, например, писать, когда не играю». В письмах его нередко можно встретить ноты. Однажды он подарил свою книгу и на титульном листе вместо дарственной надписи изобразил нотную строку.
