Жизнь и приключения Заморыша - Василенко Иван Дмитриевич (читать книги онлайн TXT) 📗
- Аллаха шюкюр!.. Куртуедум!.. *
От этой суматохи я тоже не сразу пришел в себя.
А когда осмотрелся, то увлдел, что мы плывем мимо диковинной горы. Казалось, будто это лежит медведь-великан и пьет из моря воду. Мы плыли и плыли и никак не могли миновать медведя - такой он был огромный.
Но все-таки и медведь оказался позади, а перед нами берег так изогнулся, что получился круг, весь залитый голубой водой. На берегу росли веселые деревья и стояли в ряд большие белые дома, а над ними, все выше и выше, белели среди зеленых садов другие дома, такие же большие и красивые.
Наш пароход заревел и пошел прямо к берегу.
И тут опять показался толстый турок. В руке он держал желтый лист.
- На! - крикнул он Петру. - Пусть ты ходит вон!
Петр взял лист и сказал:
- А деньги?
Турок так и затрясся весь:
- Какой денга?! Ты мой пароход бунт делал! Я полицаю свистал буду. Ты на тюрма ходит будет!..
- Постой, - остановил его Петр, - тюрьма тюрьмой, но я ж на тебя трое суток, как вол, работал. Дай же хоть пять рублей!
Толстый так закричал, что изо рта его забрызгала слюна.
- Чтоб ты лопнул, шайтан брюхатый! - сказал Петр.
Он взял меня за руку, и мы пошли к трапу.
- Петро, Петро! - позвал его Юсуф. - На! Бери, йолдаш! ** - В одной руке он держал маленькую феску, а в другой серебряную монету. - Бери, йолдаш, бери!
Нас окружили турки, и каждый совал монету.
- Сен ийи адамсын! *** Бери, йолдаш, бери!..
Петр сначала отмахивался и говорил:
- Что вы, братцы! Не надо!
Но потом сказал:
* Слава аллаху за спасение! (турецк.|
** Товарищ (турецк.).
*** Ты хороший человек! (турецк.)
- Ладно, возьму. Не для себя, а для этого мальца. Спасибо, братцы! Может, еще когда встретимся, так выпьем по чарке. Оно, конечно, вам аллах не велит, а мы так, чтоб он не увидел.
Юсуф надел мне на голову красную фесочку, и мы с Петром сошли наконец на берег.
КРАЙ СВЕТА
Как только мы оказались на берегу, я сразу понял, что заехал на край света. В самом деле, где, если не на краю света, может быть такая улица! На одной ее стороне стояли красивые дома с богатыми магазинами, а на другой ничего не было и волны с белой пеной поднимались чуть не до самой мостовой. И деревья росли на улице не такие, как у нас: одни курчавые, в огромных бело-розовых цветах, а другие темные, прямые, с острым концом наверху. А экипажи! Каждый экипаж обит внутри бархатом. Везут его две, а то и три добрые лошади.
По улице шли и шли разные господа и барыни. Господа были в белых пиджаках и белых соломенных шляпах, а барыни в платьях всех на свете цветов, в шляпах с перьями и под зонтиками. Зонтики тут везде: даже над сиденьями пролеток, даже над головами лошадей.
- Давай, брат, отсюда выбираться, - сказал Петр, - а то как бы нам не запачкать об эту публику свои белоснежные костюмы.
Мы свернули в переулок и по переулку пошли все вверх и вверх. Люди, которые нам встречались, оглядывались на меня и говорили: "Ишь, турчонок идет!" Я раз даже сказал:
- Какой я турчонок, я русский!
Но Петр дернул меня за рукав и шепнул:
- Молчи. Пусть думают, что мы и вправду турки.
Если нам попадался на пути городовой, Петр нарочно говорил мне что-нибудь по-турецки. Тогда и я ему отвечал словами, которые слышал от турок на пароходе.
Один городовой остановил нас и спросил Петра:
- Кто такой? Почему грязный?
Петр ответил:
- Хамал, тайфа *.
- Зачем здесь? - не отставал городовой.
Петр пожал плечами: дескать, не понимаю.
Тогда я сказал городовому:
- Дюштю чурек. Сандалы индирин **.
И городовой пошел своей дорогой, а мы своей. Так мы дошли до дома, над дверью которого покосилась старая, полинялая вывеска. На ней были изображены баран с закрученными рогами и винная бочка.
- Зайдем, - сказал Петр.
В комнате была буфетная стойка и три стола. За буфетом сидел человек, до пояса голый, с волосатой грудью и длинным носом, а за одним из столов ел мясо бритый старик, чем-то похожий на того паршивца, который выследил Кувалдина.
Петр бросил на стойку турецкую монету и сказал волосатому:
- Давай-едай шашлык-башлык!
Волосатый попробовал монету на зуб, подумал и нанизал на длинную железную шпильку кусочки сырого мяса, а шпильку вставил в жестяную печку с горящим углем.
Мы с Петром сели за стол, весь черный от мух, и стали тихонько говорить, как быть дальше. Петр сказал, что надо заработать рублей пять или семь, чтоб купить мне билет до дома, а я ему ответил, что если он со мной не поедет, то лучше пусть и билета мне не покупает. Пока мы разговаривали, старик все прикладывал ладонь к уху.
Волосатый принес шпильку с жареным мясом, засмеялся и сказал:
- Бери шашлык-башлык, давай-едай.
Мясо было такое вкусное, что я больше уже ничего не говорил, а только ел.
Старик все наставлял и наставлял ладонь к уху, потом не вытерпел и спросил со своего стола:
- Не пойму я, почтенный, кто ты есть по своей нации. Головной убор на тебе определенно турецкий, а физиономия истинно русская. Ну-ка, ответь.
Петр ел и смотрел в сторону.
- Или тебе не интересно со мной в разговор вступать?
* Грузчик, матрос (турецк.).
** Упал чурек. Спустить шлюпку (турецк.).
Петр молчал.
- А может, ты немой?
- Немой, - кивнул Петр.
- Ишь ты! - Старик злорадно хихикнул. - Совсем немой?
- Совсем.
- Здорово! А может, ты и слепой?
- Слепой, - ответил Петр.
- Так-таки ничего и не видишь?
- Почему ж ничего? Одну нахальную рожу вижу явственно.
- Так-так, - закивал старик. - А в участок хочешь?
- До участка ты меня не доведешь, - сказал Петр.
- Это ж почему?
- Потому что по дороге я из тебя свиную отбивную сделаю.
- Так. Так, - опять закивал старик. - Так-так...
Семеня короткими ногами, он проворно вышел на улицу.
- Ходи сюда, - показал волосатый на дверь за буфетной стойкой. - Ходи скоро.
- Он что, ко всем так привязывается? - спросил Петр, сгребая прямо в карман остатки шашлыка.
- Царь скоро ехать будет. Вся Ялта полный полицейская собака.
Мы с Петром вышли во дворик, перелезли через забор, через другой и оказались на улице, где дома уже были поплоше, а деревья такие же большие и в цветах.
Потом я не раз замечал: стоит домик совсем плохонький, а около него растет дерево до самого неба, курчавое, красивое.
