Жизнь и приключения Заморыша - Василенко Иван Дмитриевич (читать книги онлайн TXT) 📗
Тогда Петр взял его двумя руками за туловище, приподнял и посадил под лягушку, прямо в воду.
- Охладись, - сказал он.
И ключник сразу утих, злобу с его серого лица как рукой сняло, он даже улыбнулся, отчего во рту показались огрызки желтых зубов.
- Милый, я ж человек подневольный: как хозяин велит, так я и делаю.
- А кто твой хозяин? Небось жадюга?
- Известно кто: господин Малоховский. Да он еще не приехавши, он в Питере еще. Ну, дозволь мне вылезти, вода-то больно холодная.
Брови у Петра сдвинулись.
- Как, как ты сказал? Малоховский? Уж не меховщик ли?
- Известное дело, меховщик. Только какой меховщик! Мильонщик!
- А ты... давно у него в услужении? - хрипло спросил Петр.
- Здеся? Почитай, седьмой год. Вылезти мне можно?
Петр молча повернулся и пошел со двора.
Он шел и шел по дороге, а брови у него не раздвигались, и о чем бы я его ни спрашивал, он не отвечал.
- Тут ничего не заработаешь, - сказал он наконец. - Надо идти в город.
Но и в городе работа не находилась. Мы раздобыли только сорок копеек: за тридцать Петр перенес два больших сундука с лодки на подводу, а гривенник мне дала барыня за розы, которые я нарвал, когда мы ходили мимо богатых дач: розы там свисали наружу прямо с каменных заборов.
Хотя мы работали мало, но Петр почему-то ослабел и не захотел идти в лес ночевать.
- Переночуем здесь где-нибудь, - сказал он.
В самом конце города мы набрели в темноте на какие-то камни.
Между камнями росла трава. Петр усмехнулся и сказал:
- Для бездомных вполне подходящее место.
Мы улеглись между камнями. Оттого, что Петр стал такой невеселый, я затосковал еще больше. Ночью он что-то бормотал, и я часто просыпался. Раз он даже зубами заскрежетал. Все-таки к утру я заснул крепко.
Утром я увидел, что кругом нас камни не обыкновенные, а с вырезанными на них надписями, только буквы были мудреные, и ни я, ни Петр ничего прочесть не могли.
- А ведь мы с тобой на татарском кладбище ночевали, сказал Петр. - Вот куда нас занесло.
Перед нами поднималась высокая серая стена.
- А там что? - спросил я.
- Не знаю. Наверно, чей-то двор. Ну-ка, загляни: может, работенка наклюнется.
Он высоко поднял меня на руках, так что я стал ему на плечи.
Я увидел белый дом, сад, яму с водой, садовую скамейку. На скамейке сидел человек с темной бородкой и усами. Бледным пальцем он тер себе висок и прикрывал глаза так, будто ему больно смотреть. Большая птица на длинных голых ногах осторожно подошла к нему, вытянула шею и вдруг смешно затанцевала.
- Ладно, ладно, - сказал человек глухим голосом. - Знаем ваши повадки. Пойди лучше к Маше, она тебе кое-что припасла.
Птица опять вытянула шею и положила человеку на колени голову. Человек тихонько засмеялся и тут же закашлялся.
- Ах, журка, журка! - сказал он, откашлявшись, и погладил птицу по ее крылу, похожему цветом на грифельную доску. - Подхалимус! Ну, иди, иди к Маше.
Птица на шаг отступила, посмотрела на человека сбоку, одним глазом, будто проверила, правду ли он говорит, и побежала за угол дома. Человек опять приложил палец к виску.
Когда я рассказал это Петру, он пожал плечом.
- Гм... Дрессировщик, что ли?
Из "Каштанки" я знал, что мистер Жорж был бритый, толстенький и в цилиндре.
- Нет, - сказал я, - на дрессировщика он не похож, а похож на того доктора, который лечил нас с Машей.
- Ну, у докторов какая ж нам работа. Пойдем на пристань, может, там что подвернется.
И мы опять зашагали в город.
ЦАРЬ
Прошло еще три или четыре дня, а денег у нас не прибавилось. Мы зарабатывали так мало, что еле могли прокормиться.
Да еще потратились на фуражку Петру, потому что он уже перестал выдавать себя за турка и феску подарил турку настоящему. А я попрежнему ходил в красной феске с кисточкой, и на меня все оглядывались.
Теперь мы ночевали во дворе волосатого хозяина шашлычной: в случае, если появится полиция, мы знакомым путем, через заборы, убежим от нее.
Кроме Петра и меня, во дворе ночевали еще два челоHi века. Тот, что помоложе, лежал на каких-то ящиках, подостлав под себя пальто. Был он худой, с желтым, без кровинки, лицом и с блестящими черными глазами. Другой, весь серый и дряблый, расстилал на земле ватное одеяло, а под голову клал мешок с сухарями и салом.
Оба они сильно кашляли и кашлем будили нас с Петром. Прежде чем заснуть, худой говорил долго и желчно, а дряблый перед сном молился.
- Непостижимо! Вот не вмещается в моей голове - и только! - хрипел с ящиков худой, и даже в темноте было видно, как блестят у него глаза. - Сам бог предназначил Крым для тебя, для меня и для сотен таких же чахоточных, чтоб мы получали исцеление. Здесь все целебно: и воздух, и вода, и сосны, и каждая травинка. Волшебная красота природы - и та гонит прочь наш недуг. А его, этот благословенный край, поделили между собой царь, великие князья и прочая свора сиятельных бездельников. Они строят тут для себя мраморные дворцы, а мы с тобой валяемся на пакостном дворе, вдыхаем вонь гниющих бараньих отходов! Непостижимо! Не-пости-жимо!
- Да, в санатории или, к примеру, в пансиончике было бы куда пользительнее! - смиренно отвечал дряблый.
- Ха! В санатории! В санатории, милый мой, только за один месяц надо выложить сто целковых. А я и за пять месяцев столько не получаю. Непостижимо! Восемнадцать лет я, как завещал наш великий народолюбец Николай Алексеевич Некрасов, сеял "разумное, доброе, вечное", выучил грамоте больше тысячи крестьянских детей и до того досеялся в школе с гнилой крышей, что начал кровью харкать. Жена обручальное кольцо и крест нательный продала, чтобы отправить меня в Крым. И что же? Прилег я вчера под сосной в парке, а сторож меня в три шеи погнал: парк-то ведь графский! В санаторий! Читал я обращение Антона Чехова ко всем имущим людям: помогите, взывает писатель, построить санаторий для бедняков, больных туберкулезом! Но что-то санатория этого не видно: у имущих совесть жиром обросла, не скоро к ней человеческое слово доходит.
Петр лежал рядом со мной и, когда учитель умолк, тихонько шепнул:
- Это он про того Чехова, который "Каштанку" написал. Чехов ведь и сам туберкулезом болеет.
