Ковер-самолет (журн. версия) Иллюстрации Е.Медведева - Крапивин Владислав Петрович (книги бесплатно без TXT) 📗
— Конечно. А что ей делать? Раз бросили, надо самой кормиться, вот она и охотится.
Бросили! Такую собаку оставили! Что это за люди?!
Постукивая когтями по полу, зверь вошел в комнату и настороженно остановился.
— Разве можно бросать собак? — возмущенно сказал я, — Она здесь, наверно, не один год живет и все ждет...
— Откуда мы знаем, что здесь было? — рассудительно откликнулся Виталька. — Может быть, никто не виноват...
Но я не хотел думать, что никто не виноват. Как это? Собака брошена, живет одна и ждет, ждет, ждет. И заводит часы, чтобы дом не был совсем мертвым. Она бережет этот дом для людей, которые про нее забыли. А люди ни при чем?
— Какая она худая, — прошептал Виталька, поглаживая собачью спину.
Мы скормили собаке почти все наши запасы. Она ела жадно и виновато оглядывалась на нас. Извинялась, что не может удержаться.
Потом мы притащили в маленькую комнату ковер. Она казалась нам теперь самой уютной.
По-домашнему тикали часы, ходила рядом с нами собака — хозяйка этого дома, и все страхи развеялись.
Мы завернулись в ковер, а собака легла у нас в ногах и стала ровно дышать.
— Хороший пес, — сказал я громким шепотом. В ответ собака постучала хвостом.
— Рада, что люди пришли, — сказал Виталька.
— Завтра возьмем с собой? — спросил я.
— Конечно.
Мы еще немного поговорили о собаке, о старом доме, о тех, кто здесь жил. Почему ушли люди? Почему осталась собака? Кого ждала? Мы потом еще не раз будем придумывать про это всякие истории. А правду так и не узнаем.
Радуга, как ворота великанского дворца, упиралась двумя концами в леса. — Летим, к ней! — крикнул Виталька.
Я проснулся от горячего солнца. Оно било вдоль промытых дождем стекол и рикошетом залетало в комнату. У Витальки на ресницах загорались золотые точки. Виталька поморгал и улыбнулся. Откинул край ковра и сел. Сразу стало зябко. Я тоже сел и обнял себя за плечи.
Тикали часы. Они показывали половину шестого, но мы не знали, конечно, точно ли они идут.
Собака спала у нас в ногах. Ее рыжая шерсть местами свалялась, слиплась в сосульки и казалась грязно-бурой. Сквозь шкуру проступали ребра. К морде прилипли клочки серого пуха.
— Охотилась вчера, — опять сказал Виталька. — Конечно, а что ей делать? Иначе помрет с голоду.
Собака открыла глаза и посмотрела на нас. У нее была грустная и добрая морда. И очень умная.
— Собака, хочешь с нами? — сказал Виталька. — Тетя Валя не прогонит, не бойся.
Собака медленно поднялась и шевельнула хвостом.
— Хочет! — обрадовался Виталька. — Пойдем!
Мы вынесли ковер из дома. Собака вышла за нами. Высокая трава еще не высохла и хватала нас за ноги будто холодными пальцами. Чтобы ковер не промок, мы развернули его на просохших досках крыльца.
Сели.
— Иди, собака, — позвал я.
Она послушно села рядом с нами. Я осторожно обнял ее за шею.
Мы взлетели очень тихо и плавно, чтобы не пугать собаку. И она не испугалась. Сидела совсем спокойно, поглядывая с высоты. Но когда мы отлетели метров на сто, она забеспокоилась. Освободила из-под моей руки голову, завертела ею, встревоженно глядя то на меня, то на Витальку.
— Не бойся, — ласково сказал я.
Но собака и не боялась. Она просилась назад. Она поползла к самому краю ковра заскулила и негромко гавкнула.
— Не хочет, — сказал Виталька.
— Нельзя ее одну оставлять, — сердито сказал я,
— Это ее дом. Раз не хочет бросать, что поделаешь. Она все равно сюда уйдет.
Я сам это понимал. Просто жаль было оставлять собаку. Но делать нечего. Мы опустились недалеко от дома. Собака сошла с ковра и оглянулась: она звала нас с собой.
— Мы не можем, — сказал Виталька. — Ты не можешь, и мы не можем. Понимаешь?
Собака смотрела печально. Понимала.
— Мы тебя навестим, — пообещал я.
По западному краю неба опять проходила гроза. Громоздила горы черных и лиловых об-лаков. В их толще загорались ветвистые молнии, а потом, с большим опозданием, к нам подкатывал ворчливый, уставший по дороге гром.
От того, что светило солнце, тучи казались особенно мрачными, а молнии тусклыми, чуть заметными. Это выглядело зловеще. Но мы не боялись грозы. Дул восточный ветер и отодвигал ее за горизонт, подальше от нашего пути.
Потом гроза пролилась дождем и стала рассеиваться. Загорелась большая радуга. Она, как ворота великанского дворца, упиралась двумя концами в леса, и зеленая лесная шкура просвечивала сквозь ее разноцветную толщу
— Летим к ней! — крикнул Виталька.
— Летим! — крикнул я и задрожал от радости и от страха, что не успеем.
Мы успели!
Мы влетели в радугу!
Я слышал от взрослых, что к радуге приблизиться нельзя, она будет убегать, а потом рассыплется, растает, как мираж.
Не верьте! Подойдите к шумному фонтану — там в брызгах висит множество маленьких радуг. В них можно погрузить руки. Радуги затанцуют на ваших ладонях. Почему же нельзя коснуться большой радуги?
Конечно, если бежать по земле, трудно успеть. А мы летели, и нам помогал попутный ветер.
Когда мы подлетали к радуге, нам показалось, что с неба рухнул на лес разноцветный водопад — прозрачный и бесшумный. Потом все вокруг —вся земля, и облака, и мы сами — сделалось лиловым, синим, голубым, и рядом с нами засверкали огоньки — тоже голубые и синие. Они вспыхивали, как стеклянная пыль, и чуть заметно покалывали кожу.
Потом все сделалось ласковее, теплее, и на нас накатила зеленая волна. В ней тоже трепетали огоньки — ярко-зеленые. Словно дрожали под ветром и солнцем листики крошечных деревьев, омытые дождем.
А затем листики превратились в солнышки. Эти солнышки горели на ворсинках ковра, на незаметных волосках нашей кожи и просто в воздухе, Виталька сидел напротив меня и смеялся. Его рубашка из голубой превратилась в светло-зеленую, а в волосах его были перемешаны огненные точки.
Желтый воздух стал гуще, набрал красноту, и нас будто жаром обдало — мы пролетели сквозь оранжевый туман. И сразу словно зазвучала музыка — таким празднично-красным стал весь белый свет. Веселым, пересыпанным малиновыми огоньками.
Мы прошли разноцветную толщу радуги насквозь и влетели под ее светящуюся арку.
Но радуга звала нас обратно.
Мы снова окунулись в нее, ныряя в цветных волнах, пошли по дуге — по всей длине радуги. А она была громадная, и путешествие получилось длинным-длинным. Мы купались в ласковой радуге, как в реке, а она словно взмахивала перед нами цветными крыльями. И у каждого цвета было свое тепло и даже свой запах. Мне казалось, что желтый воздух пахнет свежими сосновыми щепками, оранжевый — мандаринами, зеленый — мокрой травой...
Сейчас в это трудно поверить, но тогда я ничуть не удивлялся. Я был уверен, что так и должно быть. В те годы каждой клеточкой тела, каждым незаметным волоском я ощущал жизнь земли и воздуха и их дыхание, свет, шорохи и тепло. Я мог плечом почувствовать мелькнувшую тень от пролетевшей птицы, мог на ощупь выбрать в разнотравье нужный стебелек, знал, как пахнут разные ветры и, просыпаясь, по стучанию капель сразу определял — теплый или холодный идет дождик. Если я брел по ручью, то легко мог сосчитать, сколько прохладных и теплых струек, похожих на стекляные шнуры, вьется у моих ног. Я умел на целую секунду удерживать в ладони солнечный зайчик, а когда он проскальзывал между пальцами и садился мне на костяшки, я кожей чувствовал его пушистое шевеление.
Я мог закрытыми глазами узнать, какие в небе облака.
