Совершенная курица - Вилинская Мария Александровна (читать книги без сокращений .TXT) 📗
Погодите! Мой хвост...
В одном из препирающихся Фингал узнал того самого щеголя, который когда-то был причиной великого огор- ченья для его бедного сердца.
Может быть, он знает, где она! — подумал бедный пес.
И, как ни противно, как ни тяжело было ему обращаться к безмозглой птице, он, ни минуты не колеблясь, подошел и спросил:
Не можете ли вы сообщить мне, где теперь Авдотья Федотовна?
Павлин уставил на него свой глупый, блестящий, круглый глаз, поднял нос и напыщенно ответил:
Не имею чести вас знать...
И не нужно вам иметь этой чести,— прервал Фингал, воображавший, что в совершенстве усвоил себе сдержанность и что поступает по всем правилам строгого этикета: — скажите мне, где Авдотья Федотовна, и только!
Павлин мотнул головкой, хлопнул крыльями, отступил, вытянулся, хотел прикрикнуть, но мохнатый, зубастый пес ощетинился, и из горла щеголя, вместо надменного крика, вырвалось какое-то бульбульканье. Он отскочил за приятеля, с которым препирался о хвосте, но приятель, в свою очередь, отпрыгнул за него, он опять за приятеля, приятель опять за него....
Скажете вы или нет? — зарычал Фингал, сверкая глазами.
Однако... однако... Я не знаю...
Не знаете?
Не знаю.
Не совсем зажившая рана не позволяла дольше держаться на ногах. Злополучный пес лег на траву.
Павлины ободрились и снова распустили свои веера.
Какая это Авдотья Федотовна?—спросил один.— Та, что с ума сходила по моем хвосте?
Нет, — отвечал другой, — та, что безумствовала и сохла по моем...
Что? — залаял Фингал, забывая всю боль, вспрыгивая и кидаясь на франтов.
Франты вихрем понеслись куда глаза глядят, наткнулись грудью на забор, метнулись в сторону, проскочили в какую-то дырку и исчезли.
У Фингала в зубах остались три блестящих пера, которые он с отвращением выплюнул.
Ты прекрасно их, любезный, отделал! — крикнула ему крупная белая утка, возвращавшаяся с купанья в реке.— Жаль, что со мной ничего нет, а то бы я дала тебе на чай. Эти скоморохи воображают, что они первые красавцы! Да весь их род не стоит одной Селезневой косицы!
Не знаете ли вы, где Авдотья Федотовна?
Какая это Авдотья Федотовна? А! Знаю! Ты к ней? От кого?
Где она? Где она? Отвечайте же!
Белая утка вытаращила глаза и оторопела, но, не желая этого выказать, внушительно заметила:
Что ж вы так лаете на даму? Я приняла вас за посыльного! Я не виновата, что вы на него похожи! Я...
Где она? Где?
Кря-кря-кря! Мой селезень потребует от вас удовлетворения...
Где она?
Кря! Кря!.. она на черном дворе, в курятнике...
Фингал кинулся на черный двор.
Мой селезень потребует от вас удовлетворения! Потребует! Потребует! — крякала ему вслед белая утка.
Очутившись на черном дворе, он увидал сидящую на низком плетне, который выходил на поле, какую-то съежившуюся, обдерганную курочку.
Он приблизился...
Вседержитель! Неужто?..
Цыпочка!
Она громко кудахтнула от изумления и испуга, потом кудахтнула от радости.
Что с тобою случилось? Почему ты здесь?
Она прежде всего расквохталась на свою судьбу.
О, я несчастная! Как я страдаю! Все меня бросили! Ты меня бросил! А ты клялся, что никогда, никогда не бросишь!
Успокойся... успокойся... Вот я пришел... Я был болен, цыпочка, раньше не мог...
Не мог? Отчего ж ты не лечился? Разве ты не знал, что я тут одна, что я терллю нужду, что я...
Не знал... Ведь я не выходил из своей конуры, я никого не видал из знакомых...
А я за тебя пострадала!
За меня?
Конечно! Кто укусил Сусанну Матвеевну?
Я не укусил...
Ну, хотеА укусить! С этого и началось! Все знали, что мы знакомы; ведь ты на всю околицу лаял, что я твоя названная сестрица! И мне начали за тебя мстить!
Мстить? Кто?
Beel Эли вдруг перестала прыгать и смеяться, познакомилась с какою-то гадкой соседкой, которая ей сказала, что ей пора перестать возиться с цыпленком, и она послушалась, бросила носить светлые, хорошенькие платьица, не стала завивать локоны, начала читать книжки... Я нисколько не удивляюсь, что все в доме жаловались на ее невнимание и упрекали ее в бессердечии и варварстве! Я по целым дням, по ее милости, сидела без катышек! Сусанна ей говорит; «Как тебе не грех забывать бедняжку! Хоть бы ты ей одну катышечку приготовила!» А она отвечает: «Возьмите себе эту бедняжку, ей у вас будет лучше!» Бессердечная девчонка! Вот награда за всю мою любовь!
Сусанна взяла тебя?
Да, взяла, и я была очень рада, потому что у нее катышки еще лучше,— ах, какие катышки! Но эта старая ведьма Дорочка начала меня ужасно преследовать. Ей давно было завидно, что все меня любят и все кричат о моей красоте! За меня сватался павлин, но она расстроила эту свадьбу! Я знаю, что это расстроила она!.. Потому что павлин был от меня без ума!
Цыпочка!..
Она, она расстроила! Она начала на меня ворчать, рычать, лаять — просто не давала мне проходу! Чуть я что- нибудь клевну, она кричит, что я обжора, что я только о том и думаю, как бы потуже набить себе зоб... Она насплетничала на меня Сусанне! Раз я взлетаю на подоконник и вижу, что Эли горько плачет и говорит Сусанне: «Вы жалеете мух и пауков, пожалейте и меня! Зачем вы доносите?» Я догадалась, что речь обо мне! Она просила, чтобы меня отдали назад и так была взволнована, что, вместо зачем «уносите», говорила зачем «доносите»... Сусанна, вот видишь, всегда сидела за кустом, около хмелевой беседки, где вечно шепталась Эли со своею глупою новою знакомою, соседкой. Я тоже туда любила ходить, потому что там есть одно местечко, где множество червяков.
Сидела за кустом?
Ну, да! Сидела за кустом и когда раз чихнула, и Эли вскочила и заглянула за куст, она схватила меня, сказав: «Я за курочкой! Я ее унесу!» — и унесла меня...
Цыпочка!
Ты опять меня так называешь? Ты думаешь, что можно оскорблять тех, кто несчастен? Что можно помыкать теми, кто... Кудах-тах-тах! Кудах-тах-тах!
Помилуй, цып... Авдотья Федотовна! Я...
Всегда так! Всегда так! Кудах-тах-тах! Кудах...
Успокойся, успокойся, дорогая, неоцененная, прекрасная!..
Когда я так несчастна! Кудах-тах-тах!
Ради бога!.. Успокойся... Прости меня, милая, и рассказывай!
Наконец, Авдотья Федотовна успокоилась, простила и стала рассказывать дальше.
Сусанна рассердилась, закричала: «Я имею право!», бросила меня и побежала, а навстречу ей эта гадкая Дор- ка и лает на меня, как бешеная. Я кинулась к Эли, но она, глупая, только прижималась к своей противной соседке и не обратила внимания, что я тут и готова к ней возвратиться. Я начала квохтать, но старая Дорка уже успела насплетничать превосходительству. Он пришел, ужасно на меня шикнул, схватил Эли за руку... Я бросилась в кусты и просидела там до самого вечера. И вечером такая суматоха была в доме, что я вся дрожала и едва решилась пробраться на свой решетчатый насест... Слышу: «Выгнали соседку! Выгнали соседку! Уезжают! Уезжают!» Противная Дорка бегает, суетится и лает: «Соседка напоминала мне бедного юношу Фингала!» — Чем же она похожа на Фингала?—спрашиваю. «Тем,— отвечает, — чего вам не понять, бисерная головка!» Захохотала, замахала хвостом и убежала... Безобразная образина! «Бисерная головка!» Когда петух Пестрый находит, что у меня чистый греческий тип, а бедный погибший фазан Золотой говорил, что его поражает во мне бурбонский профиль! Завистливая ведьма! А все из-за тебя!
Из-за меня?
Разумеется! Ты умел подладиться к Дорке, и с тех пор она стала меня преследовать! Знакомство с тобой погубило меня!
Боже мой!..
Да! Теперь и «боже мой!» Повторяю: знакомство с тобою погубило меня! Все начали думать, что я такая же кусака, как ты, и вот все уехали, все меня бросили! Живи теперь на черном дворе! Кудах-тах-тах!..
Горемычный пес не мог не видеть, что ни последовательностью, ни логикой названная сестрица не отличается, но она была так расстроена, так огорчена, находилась в таком бедственном положении, что он счел жестоким пускаться теперь в какие-нибудь объяснения и ограничился тем, что начал ее успокаивать, утешать и ободрять.
