Горизонты и лабиринты моей жизни - Месяцев Николай Николаевич (читать книги онлайн бесплатно полностью без сокращений TXT) 📗
Тогда действительно никто из секретарей Союза не только меня не поддержал, а наоборот, мне надавали увесистых «оплеух». Никите Сергеевичу Хрущеву, судя по всему, об этом рассказывал Суслов, и, увидев нас с Симоновым вместе, он вспомнил…
Если память мне не изменяет, то где-то в конце 1965 — начале 1966 года как-то вдруг стало заметно, что имя Симонова исчезло со страниц печати, не появляется он и в эфире. Много работает? Поинтересовался, в чем дело. Глухая стена. Позвонил Константину Михайловичу и говорю: «Отберите свои лучшие последние стихи, бабахнем их по радио и телевидению» — «Ты за это такую нахлобучку получишь…» — «Ну это уже мое дело». Дали в эфир. День проходит, два, три, неделя. Ничего не случилось. Звоню Симонову. Говорю: «Отнесите в “Литературку” и сошлитесь, что стихи прошли у нас по радио и телевидению». «Литературная газета» вслед за нами тоже напечатала. Стена молчания вокруг Константина Михайловича была разрушена, это очень радовало.
По Симонову, самая тяжелая должность на войне — солдатская. И это, конечно, так. Работа контрразведчика по сравнению с ней гораздо легче. Константин Михайлович как-то в разговоре заметил, что его не столько влечет тема войны, сколько люди войны. «Именно из-за любви к ним, одолевшим в неимоверно тяжелых и трудных условиях самого сильного врага, каким была фашистская Германия, мне хочется писать и рассказывать».
Думаю, что «Солдатские беседы» К.М. Симонова на Центральном телевидении и были плодом его бесконечной любви к людям войны. Когда он делился со мною своими задумками о создании телевизионного архива из бесед с солдатами — кавалерами ордена Славы трех степеней, которых уже осталось мало на земле, а скоро и вовсе не будет, и последующие поколения советских людей не увидят и не услышат тех, кто грудью своей защищал Родину, спас потомков от рабства и гибели, предо мною проносилось увиденное и пережитое на войне.
«Дорогой, милый, Большой Человек и Большой любимый писатель, — писал я ему, — не сердись и не опускай свою седую голову. Я говорю не ради красного словца. Знайте, что властью, данной мне государством, я сделаю все к тому, чтобы вы осуществили свой благородный замысел». На Центральном телевидении мною была создана группа в помощь Константину Михайловичу, в том составе, который он пожелал. Вскоре «Солдатские беседы» К.М. Симонова вышли в эфир, приковав к себе сердца миллионов советских людей. Пройдет много лет, и 18 августа 1990 года газета «Правда» опубликует на своих страницах письмо Константина Михайловича ко мне по поводу «Солдатских бесед». К тому времени его уже не будет в живых. Прах К.М. Симонова, согласно его завещанию, развеян на Буйническом поле под Могилевом, неподалеку от обелиска того самого героического 388-го полка, о боях которого в июле 1941 года он писал в газете «Известия» с приложением фотографии разбитых немецких танков. Помните, генерал Серпилин в фильме «Живые и мертвые» показывает военкору — капитану Синцову — поле боя с уничтоженными вражескими танками?.. На большом валуне близ обелиска высечено: «Константин Симонов».
К концу 1969 года обстановка вокруг нас — «молодых» — характеризовалась уже не скрытым или открытым к нам недоброжелательством со стороны Л.И. Брежнева и сколоченного им властвующего ядра, а сначала постепенным отстранением отдельных неугодных им лиц от активной деятельности, затем смещением с занимаемых ими ключевых государственных постов, как в центре, так и на местах многих и многих товарищей, которые в силу своих личных дарований и достоинств, и прежде всего бескорыстия, снискали в народе искреннее уважение.
Историки, подняв материалы в государственных, партийных архивах, и в том числе в архивах органов государственной безопасности, где на многих из нас, наверное, были заведены или «дела-формуляры», или «агентурные дела», не пройдут мимо того, что представители моего поколения по своему интеллектуальному и нравственному потенциалу были выше тех, кем окружил себя Брежнев, отбирающий людей по принципу личной ему преданности.
А некоторые из его окружения, напрочь лишенные необходимых для участия в руководстве такой великой державой, как наша, качеств, занялись разного рода инсинуациями и сплетнями о каком-то заговоре «молодых». Они подталкивали Брежнева к скорой и решительной расправе с молодыми. Конечно, Брежнев и иже с ним не могли повторить 1937-й год. Время было не то. Но они были в состоянии отстранить от активной работы в партии и государстве сначала десятки, а затем, как это может увидеть объективный историк, сотни и тысячи способных людей, вся «беда» которых состояла в их уме, организационных навыках, приобретенном опыте, в своем видении советской действительности, в честности, наконец.
Да-да, именно в честности и порядочности, которую все более теряли люди из окружения Брежнева. Безнравственность как зараза ползла по стране, поражая руководителей разного ранга. В день 60-летия Л.И. Брежнева я направил ему со своим помощником Захаром Алояном, превосходным человеком и работником, приветственный адрес от имени коллектива радио и телевидения. Захар Арменакович, вернувшись из ЦК партии, зашел ко мне и в смятении от увиденного там в большом зале заседаний Секретариата ЦК, рассказал: «Наше приветствие, исполненное старорусской вязью на ватмане, прикрепленном к двум строганым дощечкам, скрепленным медными кольцами, — нищенство, убогость по сравнению с теми платиновыми, золотыми, серебряными, да еще и с драгоценными камнями, изделиями, которыми заставлены столы!» «Ничего, — сказал я. — Все мы сделали правильно. Надо беречь народные деньги, а не транжирить их на подношения».
То, что мое поколение — поколение честных, подтвердили и последующие годы. Я не знаю ни одного из их числа, кто был бы замешан во взяточничестве, лихоимстве или привлечен к уголовной ответственности. Поколение честных… Оно выражало саму сущность нашего народа — его честность, альтруизм, долготерпение, пассионарность в достижении благородных целей.
Историки, изучая архивы, отметят не только эти черты, но и множество ярких идей, порожденных непримиримостью к ошибкам и просчетам во внутренней и внешней политике; идеей о путях демократизации всех сфер общественной практики, и прежде всего деятельности коммунистической партии как партии правящей. Я вполне сознательно отсылаю историков к архивам, не раскрывая конкретно сути того, что нужно было бы тогда осуществить, дабы не упрекнули меня в том, что я, глядя из сегодняшнего окошка, домысливаю к прошлому то, чем не жили мои сверстники в 60-е годы XX века.
Будущий исследователь наверняка преодолеет «недуг» тех нынешних историков, которые в своих научных работах почти не учитывают различия, существующие между поколениями при непременной, притом определенной исторической преемственности между ними. В самом деле, разве малозначим при анализе событий, явлений, тенденций тот факт, что Брежнев и его окружение принадлежали к другому, не моему поколению?!
Может быть, именно здесь уместно подчеркнуть то существенное, что лежало в самом генезисе моего поколения. Наверное, в какой-то мере я повторяю мысли и моего сверстника Николая Егорычева, бывшего первого секретаря столичной коммунистической партийной организации. Однако думаю, что такой повтор усилит верность и его, и моих, да и других товарищей суждений.
Наше поколение родилось после Великой Октябрьской социалистической революции, на наших глазах Советская власть довольно прочно встала на ноги и повела поиски дальнейших путей своего развития, и мы по мере взросления становились не просто пассивными наблюдателями этого процесса, а свидетелями, осмысливающими происходящее вокруг нас. Воздух Октября был еще свеж, атмосфера героики огненных лет разгрома иностранной военной интервенции и Гражданской войны была горяча и опаляла наши души, а поколение творцов тех исторических свершений вело нашу юность по дорогам жизни. Их идеи о справедливости, покоившиеся на марксистско-ленинском учении, становились нашими идеями, нашими убеждениями.
